Изумруды пророка - Бенцони Жюльетта. Страница 24

– А тебе бы не хотелось сделать крюк и заехать домой, в Венецию?

– Нет, ни в коем случае! Вернуться в дом без Лизы – об этом не может быть и речи. Ги Бюто просто заболеет, узнав, что случилось, а мне необходимо, чтобы он был в полном здравии и чтобы никакие дурные мысли его не мучили: ведь ему приходится управлять всеми нашими делами, пока я занят поисками этих проклятых изумрудов. Любой ценой нужно скрыть от него похищение Лизы, которую он любил бы не больше, будь она даже его собственной дочерью. Нет-нет, не в Венецию... В Прагу!

Адальбер, который все время разговора попивал свое бургундское, поднял на друга удивленный взгляд.

– А туда-то зачем? Ты что – хочешь повидаться с...

– Иегудой Леви? Да. И вообще, мне следовало подумать об этом раньше. Если кто-то и может помочь нам в наших поисках, то именно он, главный раввин Праги. Взгляд этого человека так же легко проникает в прошлое, как и в будущее. И в любом случае, я смогу получить от него, по крайней мере, хороший совет...

Голос Альдо затих, стены роскошного отеля, затуманившись, отступили, и перед его мысленным взором появился, как наяву, высокий темный силуэт величественного и благородного человека с длинными седыми волосами, ниспадающими из-под черной ермолки... Как будто и не прошло столько времени! Морозини охватила внутренняя дрожь – так, будто он снова окунулся в таинственную атмосферу грозовой ночи, когда призрак императора отвечал на зов этого человека...

– С того самого момента, как речь зашла о предметах иудейского культа, мне надо было подумать о встрече с ним, – прошептал князь как во сне.

– Но почему ты думаешь, что сейчас слишком поздно? Это действительно блестящая идея. Сейчас покончим с обедом и двинемся в Париж. Я займусь всем необходимым, а ты отправишься в Богемию. Оттуда тебе не составит никакого труда поехать прямо в Стамбул, где мы и встретимся в «Пера-Паласе» через неделю или дней через десять...

Не прошло и двух дней, как князь уже был в Праге, где в прошлом году пережил столь волнующие приключения в тронном зале Градчан и видел смерть так близко. В отеле «Европа» его встретили с той неброской любезностью, с какой в подобных дворцах всегда принимают постоянных клиентов. Ему отвели на третьем этаже тот же номер, который он занимал прежде: с балконами над вершинами старых лип на Вацлавской площади, а в просторном зале ресторана, украшенном пальмами в горшках и витражами работы Альфонса Мухи, его посадили за тот же столик, к которому он успел привыкнуть в последний свой приезд. Еще немного – и ему предложили бы прошлогоднее меню...

Впрочем, почему бы и нет, раз он и теперь находился почти в том же расположении духа? Тогда он искал рубин Хуаны Безумной и очень надеялся что-то прояснить во время будущей встречи с Иегудой Леви, исключительным человеком, рекомендательное письмо к которому ему дал барон Луи Ротшильд. А сегодня вечером он с еще большим нетерпением ждал встречи все с тем же раввином, намеченной на следующее утро, потому что, если речь снова шла о драгоценных камнях, путеводная нить к ним оказалась еще более запутанной, а кроме того, изумруды пророка Илии никогда не появлялись в этом златоглавом городе. Но главное: произошли очень важные перемены с ним самим и в нем самом. Тогда он был женат – причем насильно! – на пленительной ведьме, которую он ненавидел. Теперь его женой была ничуть не менее очаровательная женщина, которую он страстно любил и с которой был разлучен, и сейчас его будущее и его счастье в еще большей степени зависели от приносящих зло именно потому, что были священными, камней, и не было почти никакой надежды где-нибудь их найти... Он с грустью подумал о том, как ему недостает ободряющего присутствия Адальбера, и о том, что, пожалуй, никогда в жизни он не чувствовал себя настолько одиноким...

В прежние времена он бы, наверное, провел вечер в баре, попивая виски с содовой, покуривая и наблюдая за посетителями, но на этот раз, закончив ужинать, он вышел на улицу и побрел к Влтаве, чтобы посмотреть, как текут ее черные воды, поблескивающие под огнями уличных фонарей. Он поступил бы точно так же, если бы Лиза была с ним: они медленно дошли бы, прижавшись друг к другу, до изумительного Карлова моста и постояли бы там, помечтали бы в тени выстроившихся вдоль него скульптур, а потом все так же медленно, чтобы пуще разгорелось желание, вернулись бы в отель и легли бы в широкую постель, чтобы любить друг друга большую часть ночи, если не всю ночь целиком...

Тело Лизы, стройное, сильное и вместе с тем бесконечно нежное, источающее одновременно необычайную свежесть и сладострастие, кружившее голову куда сильнее, чем умелые ласки других женщин. Конечно, и о тех, прежних, у него сохранились воспоминания, но больше от усталости и пресыщений. А от Лизы ему никогда не устать, с ней никогда не наступит пресыщение. Он это очень хорошо понимал, особенно в те мучительные ночи, когда его охватывали приступы какой-то первобытной ревности, когда он терзался мыслями о том, как она далеко от него, как близко к незнакомцам, вполне может быть, относящимся к ней с недостаточным уважением. В такие моменты он старался успокоиться, напоминая себе о двух годах, прожитых рядом с этим обворожительным, обожаемым нынче существом, двух годах, когда ему и в голову не приходило, что под почти что безобразными и уж, во всяком случае, бесформенными одеждами некоей Мины Ван Зельден скрывается чувственное, нежное тело... Даже План-Крепен не польстилась бы на подобные «наряды»... И тогда ему становилось немножко легче, и тогда порой ему даже удавалось улыбнуться... В конце концов, не такое уж плохое лекарство от тоски, способной свести тебя с ума!

Но в этот вечер лекарство не помогало. От воспоминаний Альдо стало только хуже, и он решил не откладывать дела в долгий ящик. Вышел из гостиницы и направился к Староместской площади, к самому сердцу Праги. Поблизости оттуда, пройдя через средневековые ворота, по бокам которых стояли угловые сторожевые башни, можно было попасть в древнее пражское гетто, которое называли еще Йозефовым кварталом. А здесь, уже совсем в двух шагах, находился дом старого раввина, и достаточно было постучаться в дверь, чтобы появилась возможность раз и навсегда покончить с этим чересчур романтическим городом и сесть в поезд, который унесет его сначала в Вену, а уже оттуда – в Стамбул.

Не дойдя до места, Альдо резко остановился. Постоял минутку, подумал и повернул назад, к отелю «Европа». Нет, он не захотел рисковать: свалившись в такой поздний час как снег на голову, он может вызвать раздражение Иегуды Леви, ведь он знал, что ночи этого странного человека отнюдь не походили на ночи других людей. Кроме того, кровати во всех гостиницах мира на самом деле были только тем, для чего и были предназначены: удобным местом для сна. А сон – лучшее средство избавиться от тягостных мыслей. Поэтому Морозини быстренько принял душ, в виде исключения позволил себе проглотить таблетку снотворного, закрыл глаза и до утра спал мертвым сном...

Следующий день выдался холодный, серый и дождливый. В точности соответствовавший настроению Альдо. Туго затянув пояс своего непромокаемого плаща, подняв воротник, надвинув кепку до бровей и спрятав в карманы руки в американских перчатках из свиной кожи, он двинулся в путь. Было обычное городское утро чешской столицы, вокруг суетились пражане, позвякивали, проезжая мимо, трамваи. Морозини шел к древней Староновой синагоге, такой почтенной, что о ней говорили, будто камни, из которых она построена, принесли с собой евреи-эмигранты, и камни эти были ими взяты из руин Иерусалимского храма. Наподобие своего священнослужителя, эта прославленная в истории, равно как и в легенде, синагога отличалась суровой, загадочной красотой.

Ближе других к ней стоял дом Иегуды Леви. Князь легко узнал это старинное здание – серое, с узкими стрельчатыми окнами, с похожей на печать шестиконечной звездой на фронтоне, с низкой дверью, в которую он трижды ударил бронзовым молотком так, как его когда-то научили. Но в доме никто не откликнулся, а когда он повторил условный стук, ему показалось, что звон бронзы эхом отдается где-то в глубине совершенно пустого дома.