Гомо советикус - Зиновьев Александр Александрович. Страница 18

Гомосос

Когда я говорил допрашивающим, что гомососы суть прирождённые руководители, критики режима и агенты секретных служб, я не шутил. И никогда не учился ни одной из этих форм деятельности, но мог бы исполнять любую. Некоторые сотрудники ЦК и КГБ начинали свою карьеру с критики режима. Вдохновитель в юности был членом «террористической» группы. Следователь, который вёл их дело, заметил способности Вдохновителя и привлёк его к работе в Органах. Некоторое время его специализацией был внутренний терроризм. По окончании аспирантуры его перевели в отдел организации терроризма на Западе. Он ушёл из этого отдела «по причинам морального порядка», что повредило его карьере. Я ему верю насчёт «моральных» причин. Он — гомосос. А гомосос и не на такое ещё способен.

Вдохновитель ушёл из отдела терроризма действительно из моральных соображений. Но он осуждал не сами методы террора, а своих сослуживцев, которые работали плохо, занимались склоками и очковтирательством. Он мечтал о создании эффективной службы по регулярному, а не спорадическому устранению видных личностей Запада. На первых порах, думал он, можно устранять по одной особе в месяц. Постепенно производительность можно довести до четырех персон в месяц. Через несколько лет Запад оцепенел бы от ужаса. Американских президентов можно было бы стрелять ежегодно. «Это, — говорил он, — тренировка для начинающих». — «А зачем же их стрелять?» — спросил я. «А почему бы не стрелять, если есть возможность, — сказал он. — Лишь бы убрать, а пользу из этого мы какую-нибудь да извлечём». — «Чьих рук дело убийство Кеннеди?» — спросил я. «Мы сами ни к чему не прикасаемся руками в таких случаях, — сказал он. — Но ни одно крупное покушение в мире не происходит без нашего участия. Вспомни об Освальде. Пусть он — ширма. Но ведь чтобы план убийства Кеннеди зародился, нужен был человек вроде Освальда. Именно он заронил в головы тех, кто хотел убрать Кеннеди, мысль, что покушение можно изобразить как „руку Москвы“. А это стимулировало саму подготовку покушения. Подать надежду заговорщикам свалить все на Москву, но исключить возможность сделать это официально, — вот эта задачка уже для специалистов высокого класса. Желающих совершать политические покушения в мире всегда достаточно. Суметь заметить их и направить, а самим вылезти сухим из воды, — тут нужна серьёзная наука».

Мы

Газет и журналов пансионеры не читают — не знают западных языков и деньги экономят. Радио и телевидение не понимают по той же причине. Но, несмотря на это, они знают все, знают лучше всех, знают заранее, ибо они — гомососы. Эпитеты «кретин», «недоносок», «дурак», «подонок» и прочие того же рода в отношении западных личностей они употребляют как нечто само собой разумеющееся. Смотрят, например, телевизор. Выступает известный политик. Входит апатичный Нытик. «Что вы этого дегенерата слушаете», — говорит он с презрением, хотя и не способен даже определить, на каком языке «этот дегенерат» говорит. Вскоре влетает возбуждённый Энтузиаст. «А! — орёт он. — Вы этого болтуна слушаете! О чем он треплется? Об отношениях с Москвой? О-ха-ха-хи-хи-хе-хе-ха-ха! Такие глупости даже наши руководители изобрести не способны!» И что самое поразительное, пансионеры редко ошибаются в своих априорных оценках.

Другая существенная черта наших суждений — категоричность. В Иране революция? Запад сам виноват. Прохлопали, идиоты! Это дело рук Советского Союза. Попы во. главе? Ну и что! Революция все равно коммунистическая. Врезать им надо, и дело с концом. Иранские студенты захватили американское посольство? Докатились, идиоты! Врезать им надо! Мотив «врезать» обычно доминирует. Врезать Советскому Союзу, врезать арабам, врезать неграм, врезать иранским муллам, врезать террористам. Врезать — и дело с концом. А то развели сопливую болтовню, смотреть стыдно! Хотя мы знаем, что Запад неоднороден, мы говорим о нем как о едином существе. Запад слаб, Западу это не по зубам, Запад докатился, Запад свихнулся, Запад зажрался, Запад капитулирует, Запад не способен, — без таких выражений не обходится ни один разговор.

И, несмотря на это, мы не перестаём восхищаться Западом и только на него возлагаем надежды. «Запад, — говорит Нытик, — это сила! Они тут наверняка что-нибудь выдумают и дадут нам (имеется в виду Москва) по морде!» — «Запад ещё скажет своё „нет!“, — орёт Энтузиаст. — Он ещё покажет нам, как по-настоящему социализм строить надо!»

Допрос

Сегодня меня просят рассказать, что мне известно о подготовке советской агентуры для работы на Западе. Я рассказываю о специальных школах для западных коммунистов, террористов, лефтистов, пацифистов и прочей нечисти. Говорю о том, что незадолго до моего отъезда Вдохновитель вскользь упомянул о возможности покушения на одного видного политического деятеля. Мои допрашиватели никак не прореагировали на это. Любопытно, шлёпнут этого политика или нет? Допрашиватели слегка оживились лишь тогда, когда я начал рассказывать об особой диверсионной группе, в которой агенты обучаются методам дезорганизации западной банковской системы. Допрос прервали. Пригласили ещё какую-то персону. Попросили меня повторить сказанное. Деньги, само собой разумеется, важнее жизни какого-то политика.

Как организована в Москве подготовка агентов для работы на Западе, сказал я в заключение, это надо изучать здесь, на месте работы этих агентов. Все то, что происходит в секретных учреждениях в Москве, так или иначе отражается здесь.

Путь к дому

Солдаты особого десантного батальона подплыли к мосту и болтали с девчонками. Солдаты и девчонки всегда и везде одинаковы в мирное время, но оказываются качественно различными, когда начинаются войны. Неплохо бы выпить. Но я гоню эту мечту прочь: нет денег. А копеечное пособие я должен получить лишь послезавтра. Завтра — голодный в полном смысле этого слова день. Надо будет позвонить Писателю, авось покормит. Надо будет начать рассказывать ему какие-нибудь сказки о советской жизни, чтобы я приобрёл для него практическую ценность. Странно, давно ли человек покинул Союз, а уже все позабыл. И факты советской жизни воспринимает как иностранец. Затем мысли мои перескакивают на сегодняшний допрос. Я чувствую, что допрашивающие никак не могут составить обо мне твёрдое мнение. Почему? Как профессионал, я знаю, что неопределённость, текучесть, изменчивость, многомысленность всего есть особенность советского общества. Оно состоит из желеобразных единиц и в целом есть нечто желеобразное. Это — общество хамелеонов, само в целом являющееся гигантским хамелеоном. Нечто устойчивое и определённое гомосос находит в своём социальном окружении и в стечении обстоятельств. Я — загадка не только для допрашивающих меня, но и для самого себя. Загадка в данный момент неразрешимая, ибо разгадка её лежит в той совокупности событий, которые произойдут с течением времени. Я есть лишь возможность, но с широким диапазоном. Соревнуйтесь, товарищи и господа! Кто я — зависит прежде всего от вас самих.

Сравнение нас с хамелеонами удобно для успокоения советологов, но все-таки поверхностно. В нас все же есть устойчивая основа — наша историческая мания. И обратите внимание: ничто не является таким прочным в истории, как то, что не имеет внутренних основ, — мифы, религии, предрассудки...