Катрин и хранитель сокровищ - Бенцони Жюльетта. Страница 6

Он был прав, жизнь продолжалась, и вскоре Катрин вернулась к привычному для себя образу жизни. Она проводила время у вдовствующей герцогини, чье здоровье быстро ухудшалось, или вела хозяйство, или посещала мать и дядюшку Матье.

К июню Катрин полностью выздоровела, не осталось и следа от ран, за исключением тонкого розового шрама на спине, который, к счастью, был не виден, если оголялись плечи. У нее не было ни малейшего желания возвращаться к Филиппу или к Гарэну. Оба в этот момент находились в Труа, на свадьбе принцессы Анны и герцога Бредфордского. Эрменгарда не поехала на свадьбу, потому что ничто не могло заставить ее покинуть вдовствующую герцогиню в ее теперешнем плохом состоянии.

После свадьбы Анны Маргарита Гиенская вернулась к матери, а Филипп сопровождал новую герцогиню Бредфордскую в Париж, где она намеревалась поселиться в роскошном особняке Турнель. Свадьба Маргариты и Ришмона должна была состояться в октябре, и именно в Дижоне. Она настояла на этом, так как хотела, чтобы ее мать, хотя и прикованная болезнью к постели, присутствовала на свадьбе. Катрин была довольна таким решением, потому что наверняка не увидела бы Гарэна до октября. Дела требовали присутствия Филиппа и во Фландрии. Он не должен вернуться до свадьбы, а Гарэн, как обычно, останется с ним.

По правде говоря, Гарэн и его деятельность не очень ее интересовали. Он оставил ее одну, и это было все, что ей нужно. Но Филипп не забывал ее. Примерно дважды в неделю запыленный посыльный спешивался или, точнее, падал с лошади во дворе дома де Брази. Иногда лошадь и наездник падали вместе… но церемония оставалась неизменной: посыльный становился на колени и одной рукой протягивал письмо, а другой — пакет.

Послания обычно были короткими. Филипп Добрый не был большим любителем писать письма. Несколько нежных слов или стихотворных строк, заимствованных у какого-нибудь поэта. Но подарки его всегда были необыкновенны… Посыльные герцога никогда не приносили драгоценностей, поскольку герцог считал, что это было бы оскорбительно для Катрин. Только муж или возлюбленный может дарить драгоценности. Вместо этого он посылал ей восхитительные произведения искусства, статуэтки из янтаря, нефрита, хрусталя или слоновой кости, покрытые золотом ларцы для мощей результат упорной работы умельцев Лимузена, где золотое покрытие отражалось в блеске усыпавших ларцы жемчужин; или же это могли быть кружева, меха, парфюмерия или заводная игрушка — жонглер, одетый в красный атлас и подбрасывающий золоченые шарики.

Короче все, что могло польстить тщеславию хорошенькой женщины или возбудить ее интерес. Катрин принимала подарки с любезными словами благодарности… и тотчас же забывала о них.

С некоторых пор, куда бы она ни шла, она чувствовала вокруг себя необычное оживление. Какие-то бездельники все время слонялись по улице возле ее дома, а отправляясь в город, она могла быть уверена, что кто-нибудь из них обязательно потащится вслед за ней.

Одеты они были по-разному. Иногда это был солдат в форме герцогской гвардии, совершенно невинный на первый взгляд горожанин, студент, копиист, нанятый соседями — продавцами пергамента, и даже монах. Такое внимание сначала беспокоило, а потом разозлило Катрин, особенно потому, что она не знала, кто за всем этим стоит. Казалось наиболее вероятным, что это Гарэн. Кому, как не ревнивому мужу, могло прийти в голову следить за нею? Но каким образом, по его мнению, ей мог представиться случай дурно вести себя в городе, где ее так хорошо знали? Возможно, он просто хотел убедиться, что она не получает записок от Монсальви? Каково бы ни было объяснение, ситуация была очень неприятной, и Катрин сожалела, что не знает местонахождения своего мужа, ибо тогда она сказала бы ему, что она о нем думает. Она не решалась заговорить со следившими за нею людьми из опасения показаться смешной. Но вскоре она уже не могла сдерживать своего раздражения.

Однажды, когда она возвращалась с завтрака у Шандиверов, она узнала в одном из горожан переодетого солдата герцогской гвардии, сопровождавшего ее в составе эскорта из Арраса. Несмотря на огромную шляпу с обвисшими полями, закрывающую его голову, лицо было слишком необычным, чтобы оставаться незамеченным. У него был клубничного цвета нос пьяницы и на полщеки багровое родимое пятно.

Когда Катрин выехала с улицы Тотпур, он бесцельно слонялся по городу. Позднее, когда она спустилась с коня с помощью своего слуги Тьерселена и поднялась в комнату, она увидела из маленького окошка башни, как он слоняется взад и вперед по улице. Он все время придерживался одного и того же маршрута: от угла дома Брази до лавки мэтра Обена, знаменитого продавца пергамента, поставлявшего ей все припасы; там солдат на мгновение останавливался, с невинным видом разглядывая искусно выделанные и раскрашенные белые листы пергамента, украшавшие фасад лавки, затем возвращался обратно, и вновь повторялась эта немая сцена.

Катрин задумчиво стояла, размышляя, что ей следует предпринять. Если бы здесь была Сара, можно было бы послать ее проследить за парнем и мигом решить эту загадку. Никто не мог так искусно разговорить человека, как цыганка. Но Сары не было, и Катрин вновь почувствовала, как мучительно скучает без нее. Абу-аль-Хайр был слишком живописным для подобного задания. А сама Катрин даже представить не могла, чтобы спуститься вниз и расспросить этого человека. Неожиданно она вспомнила об очаровательном юном капитане гвардии, который всегда волновался в ее присутствии. «Я должна узнать, в чем тут дело», — подумала она про себя.

В полдень она отправилась в герцогский дворец к герцогине Маргарите. На этот раз за ней следил грязный оборванный нищий. Он тащился за нею до караульного поста, но она не обращала на него внимания.

Не подав вида, что заметила его, она вошла во дворец и сразу прошла в покои герцогини. Герцогиня только что заснула, расслабленная летней жарой, возле нее сидела Эрменгарда, которая с великим трудом удерживалась, чтобы не заснуть.

— Не хочешь ли ты вздремнуть в нашей августейшей компании, — заметила она Катрин, прикрывая зевок красивой рукой. — Я не вижу причин, препятствующих этому. Если же тебе не нравится эта идея, то постарайся извлечь пользу из светлого времени суток, а потом возвращайся. Ее высочество будет спать долго, почти до четырех часов.

Обрадованная возможностью немедленно осуществить свой план, Катрин поблагодарила Эрменгарду и сказала, что выйдет в сад отдохнуть на свежем воздухе. Катрин немного прошлась по мощеным дорожкам вокруг пруда с рыбками, по английскому саду, вдыхая аромат любимых роз герцогини, затем направилась к той части дворца, где жил капитан гвардии.

Стояла знойная жара. В воздухе гудели мухи и осы. Полусонная дворцовая стража, прислонившись к своим пикам, охраняла дворец. Катрин без труда поднялась по лестнице, ведущей к комнате Жака де Руссэ.

Наверху было еще жарче, так как свинцовая кровля накалилась так, что невозможно было дышать. Катрин вспотела, хотя на ней было только легкое летнее платье из яблочно-зеленой с серебряными полосками кисеи. Ее волосы были безыскусно уложены кольцами вокруг ушей и удерживались двумя серебряными сеточками, скрепленными тонкой лентой, с которой на середину лба свисала грушевидная жемчужина.

Подходя к комнате капитана, Катрин услышала голоса и замедлила шаг. Она узнала голос де Руссэ. Вероятно, из-за жары дверь была приоткрыта.

— Отложим это на некоторое время, — говорил капитан. — Я хочу продиктовать письмо монсеньору. Мне следовало написать его два дня назад, и больше я не могу откладывать, потому что сегодня вечером в Гент отправляется посыльный. Было бы что написать! — добавил он, вздыхая. — Вы готовы?

— Готов, — ответил голос, которого Катрин не узнала.

Что-то подсказало ей, что она может услышать нечто интересное.

— «Прославленный и могущественный господин мой, — диктовал Жак. — Я умоляю Ваше Величество простить меня, что не пишу чаще, но, к счастью или к несчастью, у меня для Вас мало новостей. Скрытое наблюдение, под которым я держу госпожу де Брази…»я не слишком быстро диктую?