Пара беллум - Зиновьев Александр Александрович. Страница 29

Следующие два явления обратной эволюции, характерные для антиэволюции вообще. Первое — взаимное истребление людей. Дело в том, что с крушением ограничений и запретов, привнесённых цивилизацией, стали действовать социобиологические законы, в том числе — закон соотношения пространства, занимаемого людьми, и числа людей в этом пространстве. Обнаружилось, что в пространстве Корабля число людей во много раз превысило социобиологическую норму. И взаимное истребление было формой восстановления этой нормы. Сначала одни группы людей нападали на другие и убивали их. Потом людей стали мучить, прежде чем убить. Потом возникло ритуальное людоедство, которое превратилось во всеобщее символическое людоедство — наиболее сильное выражение отношения к врагу как к побеждённому врагу.

Второе явление — эволюция неравенства. Неравенство людей не есть просто фактическое положение. Оно есть социальное отношение между людьми. Через несколько столетий на Корабле сложилось имущественное неравенство, затем — отношение господства и подчинения внутри групп людей. Развилось порабощение одних людей другими. Стало обычным делом убийство подчинённых, а затем — их съедение как наиболее сильное выражение чувства превосходства над своими собратьями...

Короче говоря, обратная эволюция низвела людей с высот цивилизации к самым истокам человеческой предыстории.

...Когда Корабль наконец-то долетел до нужной планеты и открылись выходы из него, наружу выползли немногочисленные человекоподобные твари и разбежались в разные стороны...

Соотечественники

Ушли старички, мечтающие о другой планете. Зато вернулись его соотечественники. Они уходили похмеляться — вчера вечером они основательно «перебрали» на каком-то официальном приёме. Здесь, на Западе, считается признаком хорошего тона поить советских представителей водкой. И те стараются поддержать мировую репутацию Советского Союза как величайшей пьянствующей державы. Разговор бывших соотечественников принял более светское направление.

— Бабы здесь барахло, — сказал Басок, бесцеремонно разглядывая проходящих мимо женщин.

— Собаки не лучше, — поддакнул Тенорок, показав язык малюсенькой собачке.

— Собак не трожь! — строго сказал Басок. — Тут закон горой стоит за собак.

— Недавно тут на одного принца собака залаяла, — хихикает Тенорок. — Принц испугался. Стал трястись. Хозяину пришлось миллион уплатить, поскольку собака причинила принцу профессиональную травму: с того от тряски стала сваливаться корона.

— Вот эта тварь сейчас тебя тяпнет за язык, тогда и ты получишь профессиональную травму! — хохочет Басок.

Он слушает и не знает, смеяться ему или плакать. В самом деле, что будет, если немецкая собачонка укусит советского агента за язык? Страшно подумать! Вот тогда-то Советский Союз и оккупирует Западную Европу: повод будет подходящий.

— А бардак здесь, надо признать, из ряда вон выходящий, — хихикает Тенорок.

— Это хорошо, — рокочет Басок. — Если тут будет порядок, нам работать над немцами будет труднее.

А эти ребятки не такие уж и дураки, думает Немец. И ему вдруг мучительно захотелось, чтобы тут прекратился «бардак» и наступил «порядок». Зачем? А просто так, назло этим самоуверенным соотечественникам. А в самом деле, что нужно для того, чтобы в Западной Германии навести «порядок»? Покончить с чувством вины за прошлое, создать свою мощную армию и восстановить подлинную демократию, т.е. дать возможность большинству отстаивать свои интересы и защищаться от претензий меньшинства. Иначе говоря, немцам нужна чистая совесть, независимость и здоровье.

Память

Они летели над степью, растянувшейся на десятки километров. Ведущий, командир эскадрильи, пел «За вечный мир, в последний бой летит стальная эскадрилья». Они, ведомые, подпевали каждый для себя. Для некоторых экипажей этот бой действительно был последним, в том числе для самого командира эскадрильи. Перед тем как дать команду «По машинам!», командир, двадцатитрехлетний весёлый парень, уже ставший майором и Героем Советского Союза, сказал, сверкнув ослепительно белыми зубами: «Украсим Родину трупами врагов!» И он был сбит первым. Но он не украсил Родину даже своим собственным трупом: его машина взорвалась в воздухе, и он испарился.

Приближалась весна. Начал таять снег. На полях обнажились трупы солдат, убитых во время зимнего наступления и занесённых снегом. Трупы так и оставили под снегом до весны. И вот они обнажились. Точки на снегу такого страшного цвета, для которого в живописи нет названия. Тысячи и тысячи точек. Километр за километром. Эскадрилья снизилась до бреющего полёта: посмотреть, свои это или враги. Но различить своих и врагов не удалось: трупы всегда нейтральны.

Как будет выглядеть поле битвы в будущей войне, подумал он. И будут ли вообще трупы? Труп человека есть продолжение его существования. Могила человека есть часть его жизни, есть её продолжение. Общество без трупов и могил — ужаснее ничего не придумаешь.

В тот полет ему вдруг стало страшно. Но не оттого, что его могли сбить. А оттого, что он вместе с самолётом взорвётся в воздухе, как их командир, или от удара о землю, как его ведомый, и от него ничего не останется. Буквально ничего. Все куда-то испарится. Новые сапоги и новый широкий офицерский ремень, которым он очень дорожил. Ордена. И фотография девочки, в которую он был влюблён в школе. Не останется абсолютно ничего. Как будто его не было совсем. Страшна не смерть сама по себе, думал он, а сознание того, что будет так, как будто тебя совсем не было. Человек биологически и исторически сформировался так, что могилы предков стали частью его жизни. То, что людей убивают и будут убивать, это нормально. Ненормально то, что не остаётся могил предков. Каких только лозунгов тут нет! И ни одного — о праве человека на могилу.

Они

Мысли его снова переключаются на демонстрацию. Западный массовый человек, думает он, глядя на пёструю толпу демонстрантов, похожую скорее на карнавал, чем на политическую демонстрацию, есть существо очень странное. Он изобретает великолепные электрические бритвы и после этого начинает отращивать бороду. Изобретает замечательные одежды, а облачается в бесформенные балахоны или обнажается совсем. Изобретает умопомрачительные кушанья и начинает голодать во имя здоровья. Развивает технику мгновенного уничтожения миллионов людей и начинает ожесточённую борьбу за её запрещение.

Вот группа молодых людей несёт лозунг «Мы предпочитаем сдаться русским без сопротивления, чем исчезнуть от взрыва русской атомной бомбы».

Вы предпочитаете, думает он. А подумали ли вы о том, что предпочитают сами «русские»?

Предпочтение

Во время войны с Германией им в качестве военных трофеев попадались немецкие пистолеты. Ах, какие это были замечательные пистолеты! Стрелять из них было большим удовольствием. Правда, стрелять в тире. И ухаживать за ними надо было очень тщательно, чтобы они не отказали. Из своих же, отечественных пистолетов стрелять было не очень-то приятно. Как бабахнет, так, того гляди, руку из плеча вырвет или сам из руки выскочит. И попасть из него, допустим, в кошку или собаку с пяти шагов было немыслимо. И даже в человека из двух выстрелов один промажешь, а другим вместо головы, в которую метишь, попадёшь в часть тела, прямо ей противоположную. Зато за отечественными пистолетами можно было совсем не ухаживать. Плюхнешься с ним в грязь, он всё равно не откажет в случае надобности. Им гвозди можно было заколачивать, а он всё равно работал. Плохо работал, но всё-таки работал. И они, идя на свидания с девчонками, украшали себя изящными немецкими «вальтерами», а идя в бой, брали с собою грубые, но безотказные советские «ТТ». Им тогда было невдомёк, что тем самым они были участниками столкновения двух социальных систем, двух тенденций исторического развития. Им тогда было невдомёк, что, когда дело касалось жизни и смерти, они предпочитали грубую надёжность своей системы.