Дочки-матери - Знаменская Алина. Страница 22
Наташа сходила в магазин и купила самое необходимое. Будущий именинный стол без труда уместился в одном большом пакете.
Когда она вернулась, Лера домывала полы в тех же наушниках. Судя по всему, у нее было отличное настроение. Его подогревало предвкушение вечеринки.
Наташа хорошо помнила себя в шестнадцать. У них тоже не хватало денег, отчим пил, мама выбивалась из сил. Но она каким-то образом всегда умудрялась справлять Наташины дни рождения. Приглашались подружки, одноклассники, пир бывал до небес. Только теперь Наташа поняла, как это все давалось матери. Как ни измудрялась Наташа по поводу чисто символического угощения, в задуманную сумму она не укладывалась. Внутри у нее что-то вздрагивало пугливо и мелочно, когда она пыталась свести в уме приход с расходом. Правда, потом сам процесс готовки захватил ее, и она перестала думать о деньгах, хлестнув себя хорошенько фразой, которая ей обычно помогала: “В конце концов, Михална, у тебя всего одна дочь!”
И мысли ее потекли в другом направлении. Она представила, как все было бы, живи они с Женей, как тысячу раз они рисовали в мечтах. Вот она решилась уйти от Рожнова, и Женя ушел от жены, и они живут втроем: она, Женя, Лерка. Сейчас бы он стоял рядом с ней на кухне и нарезал бутерброды. Она не умеет так тонко резать ветчину. Он любит и умеет готовить. Он закатывает рукава по локоть, надевает фартук и не торопясь колдует. Все продукты у него в педантичном порядке разложены на столе. А Наташа наблюдает за ним, жмурясь и мурлыча от удовольствия. “Хочу, чтобы мы жили вместе, — обычно говорит ей в таких случаях Женя. — Хочу готовить с тобой на одной кухне, солить помидоры с огурцами и квасить капусту”. И Наташа весело кивает, что да, это здорово — все делать вместе. Готовить она любит, но не умеет. Ей нравится осваивать новые рецепты, она с азартом берется за пирог, салат или рулет, рецепт которых вычитала в журнале. Как правило, результат ее не радует: рулет обязательно развалится, тесто, выйдет не пышным, а то и жестким как подошва, а салат получится излишне острым. Ну не дано ей. Хотя она хочет. А Женя… Он с охотой заботится о ней, и она не возражает. Уезжая к нему, Наташа будто попадает в другое измерение. Каждую встречу она хранит в памяти как драгоценность. Вот только последняя оказалась совершенно испорченней…
— Нужно что-то решать, — говорил Женя, когда они сидели ночью на кухне, слушая храп Сухого. — Так больше не может продолжаться. Давай разводиться со своими.
Наташа устало кивала.
— Нет, я серьезно, — толковал Бородин, — бросай все, и…
— Что я должна бросать? — негромко отозвалась Наташа. — Квартиру, которую мне мама оставила? Она приватизирована на нас двоих с Рожновым. Он уходить категорически отказывается. Лерке нужно окончить школу. Как я объясню, почему оставила ее без квартиры? А она упрекнет меня, будь уверен.
— Но нужно же чем-то жертвовать, — кипятился Бородин. — Так жить, как вы живете с дочерью, нельзя. Со мной вам будет легче, я помогу тебе ее выучить. Ты мне веришь?
Бородин опустился на корточки и уставился на Наташу.
— Сейчас верю, — призналась она. — А завтра все изменится. Ты заявишь мне, что возникли проблемы у твоих сыновей, заболела жена или что-нибудь еще…
— Я все разделю, — планировал Бородин, меряя шагами крошечную кухню. — Все оставлю им, себе только дачу. Ты согласна жить со мной на даче?
Наташа представила бревенчатый дом Бородиных в деревне рядом с санаторием и прерывисто вздохнула.
— Я согласна хоть в шалаше. А Лерка?
— Если бы ты сказала мне, что согласна, я бы уже не сомневался, занялся бы внутренней отделкой дома, все бы вкладывал туда.
— Нет, Бородин, это утопия. Если бросать, то бросать и мне, и тебе. И начинать на новом месте с нуля.
Бородин помолчал, глядя в синюю ночь за окном.
— Где я найду такую работу? — спросил он темноту. — Пусть не такую, но чтобы зарабатывать не меньше? Ты же знаешь, у нас ведомственный санаторий и платят нам вдвое больше, чем остальным врачам. У меня персональная машина, ведомственная квартира. Где сейчас можно устроиться подобным образом?
— Значит, я — все бросай, а тебе невозможно. Мне, Бородин, к твоему сведению, тоже есть что бросать. Тебе это не приходило в голову? У меня в моем городе авторитет, меня, все знают. Я родилась там и выросла, у меня там квартира и мебель, за которую я только недавно расплатилась. У меня там друзья, наконец. Круг друзей, который складывался годами. И я согласна бросить, если бросим мы оба, я и ты. Одновременно. А бросить все и сидеть ждать, когда ты решишь свои проблемы, я не могу себе позволить. Куда мне идти? В общежитие? Разводиться и жить в одной квартире с бывшим мужем? Он сразу же начнет вести себя по-хамски! Друзей водить, баб. У нас обе комнаты проходные. Пока я жена, я имею право что-то требовать, предъявлять претензии, а так я буду — никто. Ты не знаешь моего Рожнова… — Наташа начинала кипятиться, а Женя — нервничать.
То свидание вымотало обоих. Она неделю ходила как в воду опущенная, пока наконец домашние проблемы не замазали тот выходной толстым слоем.
…Стол получился вполне сносным. Его украсили дары природы, привезенные из деревни: синий виноград, красный клубничный компот и ярко-розовые дольки арбуза.
— Лер, оцени. Ничего?
Лерка согласно мигнула накрашенным глазом. Другой, недокрашенный, оставался широко открытым. Лерка выводила на нем ресницы, открыв рот, словно не могла дышать носом.
Когда начали подходить Леркины гости, Наташа закрутилась в праздничной суете, а в голове пульсировала теперь одна мысль: только бы не явился Рожнов и не испортил своим появлением праздник. Остальное все было нормально — детям было весело, еды хватало, музыка гремела на весь подъезд.
Всех Леркиных гостей Наташа знала почти с их рождения. Вместе с Лешей Лерка была в одной группе детсада, с Аней они неразлучны с первого класса. Остальные — Леркины одноклассники, с которыми Наташе доводилось работать, руководя их школьным драмкружком. Наташа успела провести с детьми несколько игр до того, как почувствовала себя плохо. На нее вдруг стали накатывать совершенно незнакомые душные волны. Она открыла форточку на кухне и опустилась на табуретку. Звонок в дверь затерялся в праздничном гомоне. И все же кто-то из ребят открыл, и до Наташи донесся бубнящий пьяный голос Рожнова.