Пленница дождя - Знаменская Алина. Страница 15

Она успела влюбиться в этот город. В медлительный трамвай, позванивающий на поворотах, в разноцветную толпу горожан, в огромные стекла витрин и пестроту киосков. Настя впервые отчетливо поняла, насколько сильно она хочет стать частью этого города, слиться с ним, стать своей!

Дождь за окном смеялся и плакал. И Настя плакала, повернувшись к дождю. Таяла, неумолимо таяла сказка о журналистке Насте, которой так охотно дают интервью первые лица губернии… Настя выскочила на нужной остановке и, прежде чем отправиться к знакомому подъезду постояла под дождем, чтобы смыть следы слез с лица. Когда волосы совершенно намокли и прилипли к щекам, она нашла глазами балкон репетиторши и вошла в подъезд. Пока она поднималась, у нее вдруг возникла крохотная надежда на чудо. Ну ведь репетиторша тоже человек. А может быть, она поймет Настю? Ведь всякое бывает в жизни…

Но едва вошла в прихожую, хрупкая надежда надломилась и повисла головой вниз.

Репетиторша болтала по телефону и с Настей объяснилась жестами: пройди сюда, встань здесь, жди.

— Деньги принесла? — едва положив трубку, поинтересовалась репетиторша.

— У меня нет денег, Елена Викторовна, — тихо, но твердо произнесла Настя.

— Как это — нет? Мы с тобой позавчера договорились, что сегодня — последний день. Что-то я тебя не совсем понимаю…

Репетиторша, прищурившись, смотрела на Настю. Та, в мокрой майке, с прилипшими к лицу волосами, чувствовала себя раздетой, выставленной на показ.

— Мне пришлось отдать эти деньги, — услышала Настя свой голос. Он звучал скорее упрямо, чем виновато.

— Отдать?! Кому — отдать?

— У моей подруги серьезно больна мать. Денег на лечение нет, и вот…

— Да ты сама больна! У тебя вообще-то все дома?

Репетиторша обошла Настю кругом и встала напротив, руки в бока. Настя молчала.

— Ты с ума, что ли, сошла? — распалялась преподавательница. — Ты за кого меня держишь? Какая больная мать? Думаешь, я дура совсем? Или, может, ты надеешься поступить при помощи своих «глубоких» знаний? Троечница! Я гробила на нее свое время! Я.., я ей литературу давала! Авантюристка! Думаешь, я не догадываюсь, куда ты дела деньги своих родителей? По ночным клубам просадила! А теперь слезы льешь!

Настя теперь совсем успокоилась. По мере того как репетиторша распалялась, на незадачливую абитуриентку находило спокойствие сродни оцепенению. Ей вдруг представилось, что она, Настя, находится в большом, толстого стекла стакане и слова бегающей и кричащей репетиторши не долетают до нее. А если и долетают, то отскакивают от круглых толстых стенок. Она видела перекошенное от злости лицо молодой женщины, в несколько минут ставшее таким некрасивым, жалким… Она стала не похожа сама на себя. Баба Яга, да и только.

— Вон! Вон отсюда! — по губам догадалась Настя, но продолжала зачем-то стоять и в упор смотреть на репетиторшу. — Если у тебя хватит завтра наглости заявиться сдавать литературу, я буду иметь удовольствие показать миру твои «глубокие» знания! Будь уверена! Я пройдусь по тебе вдоль и поперек! Ты меня запомнишь!

Последние слова Настя слышала уже из коридора. Она быстро сбежала по лестнице вниз. На улице шел ливень. Лужи пузырились, а вода стояла стеной. Настя пряталась под козырьком подъезда и отрешенно смотрела в дождь. Вдруг как молния блеснула неожиданная мысль. Пары секунд Насте хватило, чтобы вспомнить другой ливень, их день приезда в этот город. Погоню, театр, прослушивание. Спасительная идея рождалась в груди. Настя выбежала из своего укрытия и помчалась к трамвайной остановке.

На то, чтобы забрать документы из одного учебного заведения и отнести их в другое, ушло не более часа. Получив расписание экзаменов театрального отделения академии, Настя вышла на улицу. Дождь кончился. Солнце как ни в чем не бывало подсушивало скамейки и листья скверов. Настя чувствовала себя так, как если бы происходящее было не с ней. Реальность сместилась. То ли от нагромождения событий, то ли от недосыпания. Она чувствовала себя легкой как ветер. На фоне чистого неба празднично торчал шпиль католического собора. Вниз убегала асфальтовая дорога — к парку и набережной. Настя спустилась в парк, купила мороженого и, взобравшись на чей-то пустующий постамент, глядя на сверкающую под солнцем реку, стала читать вслух стихи Юнны Мориц.

По дорожкам парка бегали спортсмены. С пляжными сумками шли горожане. Парень с балалайкой сел на траву и стал играть, не обращая внимания на Настю. Та продолжала исступленно читать непонятные, иллюзорные стихи, как нельзя лучше отвечающие ее настроению. Но вскоре ей все-таки помешали. На площадке перед постаментом появились парень и три девушки. Кудрявый парень в шортах сначала что-то объяснял девушкам, которые без особого интереса слушали его и курили. Потом они так же неторопливо разошлись по сторонам и начали производить какие-то действия. Из всей компании нервничал лишь парень. Он бегал от одной девушки к другой, размахивал руками, приседал, даже ползал на четвереньках. Показывал. Девушки реагировали по-разному. Одна смотрела на него свысока, ибо это позволял ее рост. Другая что-то доказывала парню, спорила. Третья капризничала, нарочно не понимая, чего от нее хотят. Настя прервала свое занятие и стала с интересом следить за репетицией. Парень распалялся, хватался за голову, бегал кругами. Настя узнала его — эта кудрявая шевелюра мелькала в театре на прослушивании. Парню никак не удавалось справиться с девчонками.

Капризная, не выдержав придирок, наконец развернулась и убежала. Оставшаяся троица долго смотрела ей вслед.

— Давай я сыграю за нее, — сверху, со своего постамента подала голос Настя. Все трое немедленно повернули головы в ее сторону. Так Настя познакомилась с будущими однокурсниками.

— Ты должна написать бабушке, детка. Вызвать ее телеграммой.

Соседка приняла у Саши ведро с тряпкой. Саша спрыгнула со стола. Окно блестело. Целый день они с соседкой Ниной отмывали запущенную квартиру.

— Бабушку вызвать, а самой прописаться к матери, пока не поздно, — наставляла женщина, не наблюдая со стороны Саши ни сопротивления, ни особого энтузиазма. — Или хочешь, я сама напишу? Ты мне адрес оставь.

— Не надо, спасибо.

Вот достала! Ну как объяснишь, что Саша уехала от бабушкиной опеки, от фальши, которая окружала плотным кольцом. Саша не нужна бабушке, как, впрочем, и матери. Ну и что же! И ей тоже никто не нужен. Никто!

Саша вдруг почувствовала, что вот-вот заплачет, что глаза уже полны горячей влаги и так трудно сдерживать ее.

— А ты поплачь, не держи в себе, — подсказала Нина и даже протянула девочке свой передник. Саша передник не взяла, отвернулась и стала вытирать слезы пальцами. — Любишь мать-то… — заметила соседка. — Хоть и не растила, а мать…

— Никого я не люблю! — зло возразила Саша. — За что мне ее любить? Она меня бросила трехлетнюю на бабку и исчезла! У нее другая любовь была! А меня она даже не узнала!

— Ну, ну, ну, — примирительно закивала соседка. — К нему не ревнуй. Мать твоя за все получила сполна. Она знает, за что страдает.

Саша недоверчиво взглянула сквозь слезы на соседку.

— Как это?

— А как ты думала? Это карма.

— Карма?

— У каждой семьи своя карма. И от нее не уйти.

— Что вы такое говорите?

Саша покосилась на материну соседку. На вид — простая женщина. И вдруг — карма какая-то.

— Это уж как судьба такая из поколение в поколение. У нас, допустим, в семье мужская линия — как больное дерево. Сохнет. Дед в лагерях сталинских сгинул, отец на войне пропал, брат мой старший утонул. На нем род Петрихиных кончился. У моего сына другая фамилия. На это вся надежда. Может, удастся ему от злого рока ускользнуть.

— Вы хотите сказать, что у нас в семье закономерность какая-то?

— Ну а как же? — Соседка оживилась, придвинулась к Саше. — Твоя бабушка не растила твою мать. Так?

— Так. Она работала всегда где-то на Севере. Была крупным начальником.