Пленница дождя - Знаменская Алина. Страница 39

Как назло, Сашка пропала. Куда она могла запропаститься? Может, укатила со своим художником? Хоть бы ключи от квартиры оставила, как бы они сейчас Насте пригодились…

— Поживешь у нас, — выслушав Настю, заявил Миша.

— Но у вас и так дома цыганский табор!

Но Миша молча подхватил ее сумки, побросал в машину, и они поехали. Дома ее никто не стал расспрашивать. Усадили за стол, накормили. Дети попросили изобразить гусыню. Изобразила. Потом стала показывать все подряд из темы «Птичий двор». Все смеялись.

В прихожей запел телефон — оказалось, звонят Насте.

— Это, наверное, Сашка нашлась! — подскочила она и схватила трубку.

— Это Иван. Ты меня помнишь?

Настя с трудом вспоминала, что за Иван. Наконец откопала из завалов впечатлений последних дней заумника Ивана.

— Ну конечно, помню!

— Я пришел в общежитие, тебя нет. Твои соседи дали телефон. Пойдем погуляем?

Настя отыскала Мишу на кухне. Он курил в одиночестве.

— Я пойду немного погуляю. Ты не обидишься?

Миша как-то странно глянул на нее.

— С чего это мне обижаться? Ты здесь не в тюрьме. Можешь делать что хочешь.

— Угу.

Настя быстро собралась и убежала. Иван ждал ее у подъезда. Отправились гулять по улицам. Стоял октябрь.

Желтые сухие дни, прохладные вечера. Настя поймала себя на мысли, что впервые за последнее время обратила внимание на погоду и вообще на окружающий мир. Оказывается, осень стоит самая что ни на есть золотая, а она, поглощенная своими переживаниями, просто не заметила этого. Иван что-то рассказывал про свой факультет, а Настя с удивлением озиралась кругом.

— А знаешь, осень в большом городе совсем другая, не такая, как у нас дома, — заявила Настя.

— А у вас какая?

— У нас.., у нас осень пахнет огородом. Сухой землей, картошкой, подсолнухами…

— Подсолнухи разве пахнут? — недоверчиво усмехнулся Иван.

— Подсолнухи? — задумалась Настя. — Еще как! Немного пылью и сырыми семечками. Ну, я не знаю. Запах помню, а объяснить не могу. И еще осенью у нас стоит запах костров. На всех дачах жгут траву. Она так трещит…

— Ну да, сухая же, — поддакнул Иван, с удивлением наблюдая за Настей.

Она отвернулась. Она сама себе удивлялась и не ожидала от себя подобной сентиментальности. Вспомнились родители, огород с картошкой, арбузы на бахче. Она забыла посоветоваться с Мишей. Она должна срочно все рассказать ему и спросить, как же ей быть.

— Хочешь, костер запалим? — неожиданно предложил Иван. Настя оживилась:

— Здесь?

— Ну… Найдем где. За домом можно.

Иван притащил откуда-то сухих веток. Настя нашла коробку, разорвала ее на части. Развели костер. Иван стал рассказывать смешные истории из своего детства. Настя пыталась вспомнить что-нибудь подобное из своего. В костер приходилось то и дело что-нибудь подбрасывать. Вскоре они привели в порядок всю близлежащую территорию. Сколько сейчас времени, они не знали — часов ни у того, ни у другого не оказалось. Их никто не тревожил, они болтали довольно непринужденно, пока не услышали сзади хруст листьев. Кто-то неторопливо шел в их сторону.

«Наверное, уже поздно», — подумала Настя и взглянула на окна. В стоящей рядом пятиэтажке все еще светилось десятка два окон.

— Настя? — услышала она откуда-то из-под деревьев.

Обернулись вместе с Иваном. В их сторону шагал Миша. В руках он держал куртку.

— Вот. Ты ушла в одной ветровке. Холодно.

С Иваном поздоровался за руку.

— Садись с нами, — подвинулась Настя.

— Да, действительно, — подтвердил Иван.

— Нет. Мне некогда. Ты только потом проводи ее.

— Конечно.

Так и не уговорили остаться. Отдал куртку и ушел так же неторопливо, как и пришел. И Настя, и Иван смотрели ему в спину, пока он совсем не скрылся в темноте. После ухода Миши разговор не заладился. Затоптали костер и двинулись к Мишиному дому.

— Я еще приду? — спросил Иван.

Настя поспешно кивнула и нырнула в подъезд.

Миша разогревал на кухне ужин.

— Я ужасно голодная, — сообщила Настя и уселась на табуретку.

— Он тебе нравится? — не оборачиваясь, поинтересовался Миша.

— Иван? Забавный.

Настя честно задумалась: что еще она может сказать об Иване? Пожалуй, пока ничего. А вот в академии каждый день что-нибудь случается. Начала рассказывать о Регине, Чемоданчике, профессоре и вдруг спохватилась:

— Миша! Мне нужно с тобой посоветоваться. Миша вытер руки и уселся напротив нее. От его богатырской фигуры на Настю повеяло силой, спокойствием и даже мудростью. Хорошо иметь такого друга! Он все понимает, с ним так просто! И Настя начала рассказывать. Все по порядку. Как она поступать приехала, как к репетиторше ходила. Как Сашина мать заболела и деньги пришлось за больницу выложить. Как случайно, чудом поступила на актерский и как теперь приходится врать родителям. Как им теперь сказать? Будет скандал! Она окончательно запуталась.

— Напиши им письмо, — сказал Миша.

Настя уставилась на него. Господи, как просто! Почему мысль о письме не пришла ей в голову? Да просто она никогда не писала писем!

— Миша! Ты чудо!

Настя сорвалась с табуретки, подскочила к парню и поцеловала его, оставив на щеке перламутровый след. Миша вскочил, забормотал что-то себе под нос и оставил Настю на кухне одну. У нее будто камень с души свалился. Конечно же! Она напишет родителям письмо и все постарается объяснить. Только про их с Сашкой ночные вояжи она, пожалуй, не расскажет им никогда. Ни за что! Зачем волновать лишний раз?

Саша оделась и подошла к столу. Врачиха мыла руки, чему-то улыбаясь. Сашу улыбка должна была успокоить, а вывела из себя. Надо же! Ну не привыкла она к предупредительным улыбочкам! От них веет фальшью. А ей нужна правда. Если у нее что-нибудь серьезное, она предпочитает знать наверняка. Она хочет в лицо смотреть всем своим бедам. Противно знать, что тебя обманывают даже из милосердия! Она ведь не дура, понимает, что у матери был страшный диагноз. И что предрасположенность к болезням передается по наследству. И ей могло передаться. Иначе чем объяснить то внезапное ухудшение здоровья, которое заметили все! Даже горничная в доме Каштановых.

Врачиха, которую Элла Юрьевна называла Томой, вернулась за свой стол и предложила Саше сесть рядом.

— Все в порядке, — сообщила она, непонятно чему улыбаясь.

— В порядке?

Саша не поверила ушам.

— Да я никогда прежде так себя не чувствовала! Мне очень плохо! — Саша чуть не плакала. Она с трудом держала себя в рамках. — Тамара Александровна, скажите мне правду!

— Хорошо. Я скажу вам правду. — Врачиха похлопала пациентку по плечу. Кивнула медсестре, та вышла. — Вы беременны, Саша.

— Что?! — Саша почувствовала — что-то происходит с ее лицом. Ей казалось, что она краснеет, но Тамара опровергла ее предположения:

— Что же вы так побледнели, Сашенька? Анализы ваши в норме, сердце у вас крепкое. Ну-ка, выпейте водички.

Саша молча отодвинула от себя протянутый стакан.

— Этого не может быть, — убежденно отрицала она. — Вы ошибаетесь. Я слышала, что так бывает. Опухоль сначала принимают за ребенка.

Врачиха улыбалась Саше той улыбкой, которая должна сказать: знаю я эти сказки… Что бы ты понимала в этом, дорогуша… Саша не стала дожидаться, когда ей скажут это словами, — ее убежденность в ошибке врача била ключом.

— Понимаете, мой парень уехал давным-давно. И даже тогда… Вы же мне сами таблетки давали. Я предохранялась!

— Давным-давно и есть. У тебя срок большой. А таблетки… Ну что ж, ни одно средство не дает стопроцентной гарантии.

Саша замолчала ошарашенная. Она пыталась осмыслить новость, подобраться к ней хоть с какой-нибудь стороны. Да, цикл у нее неустойчивый. Иногда по несколько месяцев ничего не бывает. А потом снова все налаживается. Бабушка говорила, что Саша еще не сформировалась как женщина. И в этот раз Саша просто не придала значения. К тому же — таблетки. Она их пила все время, ни разу не пропустила! В то время, когда они с Ильей… Воспоминание о художника подкатило к горлу горячей волной слез.