Прогулка под луной - Знаменская Алина. Страница 11

— Алло, я слушаю!

— Манюня! Бессовестная! Почему в выходные не приехала? Полмесяца в городе и до сих пор к лучшей подруге не наведалась! Нет тебе оправдания, поняла?

Маша опустилась на полку для обуви. Действительно — никакого оправдания. В семье одноклассницы и лучшей подруги Анны Маша была как родная. А тут — закружилась совсем, не собралась.

— Я как раз собиралась завтра приехать, — соврала Маша.

Анка что-то ворчала в трубку, но слышно ее было плохо — доносилось лепетание детей, которое разнообразилось выкриками бабушки — Анкиной матери.

— Почему у тебя дети так долго не спят? — спросила Маша.

— Почему-почему? Если у тебя, не дай Бог, будут когда-нибудь двойняшки, ты не станешь задавать таких глупых вопросов! — проорала в ответ подруга.

— Я завтра к вам приеду, ладно?

— Прямо с утра, пока все на работе, ага? Договорились. Конечно, Анке хотелось поболтать. Но и Маша вдруг тоже поняла, что Анка как раз тот человек, который ей сейчас необходим. Иногда Анка может дать дельный совет. Дело в том, что она психолог по профессии. И все новые тесты проверяет на своей семье. Правда, до сих пор все было наоборот — Маша была психологом для Анки и частенько часами ковырялась в ее проблемах. Проблем было полно, а в последнее время, когда Анка родила детей и они вчетвером переехали к ее родителям, чтобы сдать трехкомнатную квартиру и на эти деньги как-то жить, проблем прибавилось.

Едва положила трубку, аппарат вновь робко звякнул, и Маша застыла как сфинкс, боясь дотронуться до трубки. Он настойчиво задребезжал вновь.

— Маша? — Голос Бориса был ровен и строг.

— Да, — так же строго отозвалась она.

— Я прилетаю сегодня ночью…

— Сегодня?

— Да. А завтра мы встретимся. Хорошо?

— Конечно! Ты приедешь ко мне или…

— Или. Я весь день буду занят, а после работы сходим с тобой куда-нибудь, если хочешь. Нам нужно кое-что обсудить.

— Да, конечно. Я могу зайти за тобой в офис. . — О'кей! Тогда в пять? Я тебя целую…

— В пять, — повторила Маша и добавила: — Я тебя тоже.

Утром Маша зашла на рынок, купила связку бананов и отправилась к Анке в Черемушки. Всю дорогу в метро выстраивала в уме предполагаемый разговор с Борисом. Судя по его тону и недельному молчанию, он пришел к какому-то решению. Иначе он позвонил бы раньше. И не говорил бы так сдержанно. И Машей бы не назвал. Для него она была Маня, он почему-то любил называть ее так. Тут могло быть одно из двух: или он за неделю остыл, все взвесил и пересмотрел свое отношение к Машиной проблеме, или думает, что пересмотрела она.

Он даже не предполагает, насколько его Маня продвинулась за эту неделю к своей цели. Конечно, с помощью Влада. В отделе опеки ей даже разрешили забрать девочку домой без нескольких необходимых справок. А документы дооформить потом. Теперь мешал только карантин по гриппу. Маша лишь сейчас, в вагоне метро, вдруг осознала всю реальность ситуации. И хотя она всю неделю ждала встречи с Борисом, сегодня струсила. А если он действительно скажет: или — или? Поэтому, когда она переступила порог Анкиной квартиры, была в полном смятении. Почувствовала некоторое облегчение, только когда высокая худощавая Анка стиснула ее в своих объятиях.

— Господи-и, — словно передразнивая кого-то, протянула Анка. — Вместо «и» в конце слова она произносила «я» и получилось «Господя-я». Это восклицание могло означать что угодно: от крайнего изумления и восторга до упрека. В данный момент, надо думать, это было восхищение внешним видом подруги и, в частности, ее свитером, привезенным из-за границы.

На визг и шумные приветствия подруг из комнаты вынырнули две любопытные мордашки и уставились на гостью.

— Дети, вы меня узнали? — спросила Маша.

— Ты — Мася, — сказала девочка.

— Ты — Мася, — повторил мальчик.

Маша отдала детям бананы, и близнецы ненадолго исчезли в комнате. Подруги нырнули в кухню.

Последние два года общались всегда одинаково:

на кухне. Анка делала какое-нибудь свое дело, а Маша, если надо, помогала. Между делом болтали. Разговор, как правило, прерывался разборками детей, их кормлением, сменой штанов и прочим, прочим…

Сегодня Анка готовила суп и кисель. Маше досталось разминать брикет киселя вилкой — приводить его из твердого состояния в сыпучее.

Так получилось, что Анка первая вывалила на Машу свои проблемы. Они раздирали ее на части, и Маша сразу сообразила, что бедная ее подружка, два года заточенная в четырех стенах, естественно, жаждет выговориться.

Анка терла на терке крупную морковину и сообщала:

— Никогда не думала, что у Митьки столько недостатков. Ты даже представить себе не можешь! Он способен целый час сидеть в туалете.

— Ну, запрется там и газеты читает. Маша прыснула.

— Нет, она еще смеется! А сколько он ест? Слоны столько не едят. Даром что худой. Причем в основном — мясо. Надо, чтобы гарнира под ним не было видно. Представляешь?

— Представляю. А ты рассчитывала, что он у тебя будет есть как котенок?

— Не иронизируй. Он лицемер. Сразу свое лицо не показывал. Первое время по утрам творожок ел да еще прихваливал. А теперь ему котлету подавай. Или колбасу.

Анка перетерла морковь и принялась кромсать луковицу. Маша уже знала: сейчас подруга перейдет к своей «второй маме» и разделает свекровь под орех.

— По выходным он ездит обедать к маме в Звенигород. Ну, ты знаешь… я туда ездить не люблю, да и некогда — то дети болеют, то еще что. Ну ни разу не было, чтобы она его не напоила. Всегда к его приезду у нее бутылочка готова. Это она нарочно. Ведь знает, стерва, что я терпеть не могу, когда от него пахнет. Ну нарочно и напаивает. Ревнует.

— А ты ей об этом говорила?

— А ты как думаешь? Она мне: «У нас в семье так принято». Если выходной, значит, обед с бутылкой.

Тема свекрови всегда распаляла Анку до белого каления, и Маша решила увести разговор в сторону. Следующей больной темой был Анкин отец. Сколько Маша его помнит, он всегда был недоволен дочерью. То «почему ты не отличница», то «почему до сих пор замуж не вышла», то «почему детей до сих пор нет». Когда Анка родила двойню, вопрос встал по-другому: «Почему дети такие шумные? Ты их плохо воспитываешь». Маша так и не понимала, как удается этому семейству два года уживаться на крошечной площади двухкомнатной квартиры.

— А как отец? — Маша наконец покончила с киселем и отодвинула миску с вилкой.

— О-о! — Анка закатила глаза к потолку. — Это что-то! У них теперь с Митькой полный ажур. Они по пятницам ходят в сауну. Мы с мамой должны бросить все и с утра собирать их в баню. И хоть тут тебе трава не расти — пятница теперь для них, как суббота для евреев.

Когда Анка наконец высыпала в суп лук и морковь, а кисель благополучно перекочевал в кастрюлю, Маша начала терпеливо перечислять достоинства Анкиных родственников. В первую очередь мужа.

Маша включила сюда его спокойный характер, высшее образование и, следовательно, интеллект, его приятную наружность, а главное — уживчивость.

— Анка, встань на его место и представь себя живущей с чужими родителями в малогабаритной двухкомнатной. Согласись, ему хуже, чем тебе.

— Да, Маша, умеешь ты пролить бальзам на мою израненную душу. Ну а у тебя-то как?

— Двояко.

— Как это? Он что — передумал жениться? Показал свое истинное лицо? Мне, честно говоря, твой рафинированный красавец никогда не нравился.

— Чем же?

— Уж больно хороший!

Анка выключила газ под киселем и накрыла кастрюлю крышкой. Позвала:

— Маша! Андрюша! Обедать.

Маше досталась рассудительная тезка. Непоседу Андрюшу Анка взяла на себя. Маша кормила девочку супом и рассказывала подруге о своей работе в Лондоне, об ухаживании Бориса, о том, как он сделал предложение. Анка только кивала, отправляя сыну в рот очередную ложку супа.

Пока Анка укладывала детей, Маша перемыла посуду. Потом подруги сами сели обедать, и теперь уже Маше ничего не мешало излить Анке свою душу. По ходу Машиного рассказа Анка как-то заметно грустнела. Задумывалась. Машу это настораживало. Может, подруга каким-то девятым чувством унюхала исход дела?