Прогулка под луной - Знаменская Алина. Страница 35

Запястье горело. Ярким малиновым браслетом выделялся след от пальцев Зверева.

— Думаю, что это не все, что вам удалось собрать обо мне?

— Далеко не все.

— Безусловно интересно. Я вся внимание.

Маша отошла на несколько шагов и стала рвать одуванчики. Спокойно сидеть и глядеть на этого придурка не было сил. Шейла успокоилась и вновь погналась за бабочкой. Она смешно подпрыгивала, тщетно пытаясь поймать добычу.

— Маша… зачем вам понадобилась моя дочь?

Вопрос был послан ей в спину. Она на секунду застыла на месте. Постояла. Вздохнула и продолжила прерванное занятие.

Сказала не оборачиваясь:

— Хотела откормить ее получше и съесть.

Она не видела, как отреагировал на ее черный юмор отец Альки. Это его проблемы. Похоже, у него не все в порядке с головой. Как жаль, что Альку придется отдавать этому ограниченному типу. Ну что за судьба у девчонки!

— У меня несколько другая версия, — отозвался Денис. — Не так примитивно, но не менее жестоко.

— Зачем же вам слушать меня? У вас на все своя версия… Итак?

Маша собрала уже приличный букет с длинными тонкими ножками. Как раз на венок.

— Вы узнаете, что стихи моей дочери успешно использует в своем творчестве некий Игорь.

Маша подняла глаза на Зверева. Вот как… Да он провел целое расследование! Интересно, интересно… Зверев продолжал:

— Девочка пишет быстро, без каких бы то ни было творческих мучений. Во сне. Почему бы не использовать эту странную одаренность в шоу-бизнесе? Это деньги. Только почему-то это не приходит сразу в голову вам, соседке, а приходит какому-то продюсеру с сомнительным прошлым с периферии.

Маша вернулась на пенек и положила на колени одуванчики. Нужно немедленно чем-то занять руки. Например, сплести венок.

— Впрочем, возможно, пришло бы и вам. Но ее мать умирает в то время, когда вы — за границей. И продюсер оказывается проворней.

Маша молчала. В душе она уже ненавидела Алькиного отца. Эта ненависть закипала, копила пар… Руки механически складывали стебелек к стебельку — плели венок. Зверев не унимался:

— Вы возвращаетесь из-за границы, узнаете об успехах ее песен и решаете поправить дело: взять опекунство, а вместе с этим и права на ее творчество. Тем более у вас есть зацепка на радио, на телевидении. Первое, что вы делаете, когда получаете мою дочь, — это передача на телевидении! Уму непостижимо! Не школа, не санаторий с усиленным питанием, а передача на телевидении! Реклама!

Маша перестала плести и ошарашенно уставилась на Зверева. Она сидела как замороженная, не в силах оторвать от него глаз. Хотя на нем были черные очки и увидеть выражение его глаз — отражение его перечеркнутой логики — ей не удалось.

Между тем Денис продолжал:

— Вы не учли одного: у девочки могут быть родственники. И эти родственники могут разрушить ваши далеко идущие планы!

Маша продолжала сидеть без движения, выслушивая эту чудовищную версию.

— У меня была возможность убедиться, что вы еще та штучка. Женщина без чувств. Робот. Вам нужен был юрист — и вы использовали юриста. Вы играли в любовь, пока он был вам необходим. А потом сделали ручкой!

— Да какое вы имеете право…

— Имею! Речь идет о моей единственной дочери. Как вы все рассчитали! Запустили передачу и скрылись. В глухомани. Пусть там продюсер с его Игорем отомрут естественной смертью. А если не отомрут?

Начнут искать? Вы подумали о девочке? Какое вы имели право подвергать ребенка такому риску? Совать ее в эту клоаку — телевидение?! Как можно быть такой жестокой? Он вскочил и заходил между липами, безжалостно вытаптывая желтые листья одуванчиков. Маша была потрясена. Голова горела. Ей хотелось кричать, но язык во рту не повиновался ей — стал большим и тяжелым. Зверев уже не мог остановиться:

— Вы монстр! Достаточно того факта, что девочка убежала в неизвестном направлении, зная, что вы оформляете опекунство. Но надо отдать вам должное: вы добились успеха — она настолько выдрессирована, что понимает вас без слов. Сегодня утром я наблюдал ваше немое общение. Достаточно вашего взгляда, чтобы…

— Замолчите!

Все одуванчики желтой стаей полетели Звереву в лицо.

Несколько штук повисли на очках, остальные проехались по белой майке, оставив несмываемые следы.

Эта выходка его немного отрезвила. Зверев снял очки, стряхнул с них макароны стебельков и исподлобья уставился на Машу.

— А теперь слушайте меня, папаша, — тихо заговорила она. — Где, интересно знать, вы были, такой заботливый и умный, когда девочка росла полуголодная с вечно пьяной матерью? В каких краях вы наслаждались жизнью, когда ваша дочь ходила в обносках и ночевала у соседей, когда она так нуждалась в вашей защите и заботе?!

Зверев скрипнул зубами. Маша видела, как на шее у него пульсирует вена. Она не дала ему возразить:

— У меня тоже очень много сведений о вашей особе. Ваша бывшая жена, Наташа, утверждала, что вас нет в живых. Но недоверчивые соседи не все брали на веру, как вы изволили выразиться, «собирали сведения». Ходили слухи, что Алькин отец — жестокий одержимый маньяк. И что Наташа сбежала, спасаясь от его побоев!

Зверев открыл было рот, но Маша не дала ему сказать.

— Я вас долго слушала! Всю вашу чушь! Так помолчите теперь! Была и версия, что Алькин отец — уголовник со стажем, причем безработный. Иначе чем объяснить его стойкое нежелание видеть дочь? Его отказ в помощи? Никто никогда не видел, чтобы Наташа получала алименты. Или посылку. Или бандероль. Все тепло, что получил этот ребенок, шло от чужих людей. От соседей.

Шейла бросила свою охоту за бабочками и с недоумением наблюдала за людьми. Она наклоняла голову то к женщине, то к мужчине, добросовестно пытаясь понять, о чем же можно так долго и так горячо спорить.

— Все эти годы я искал свою дочь, — негромко произнес Зверев, доставая сигареты.

— Вот уж позвольте усомниться! — выпалила Маша. — Она не за океаном росла. Вон вы как быстро примчались, узнав, что она вундеркинд. Даже до слежки унизились! Почему же, когда они от вас уехали, вы не перерыли земной шар, чтобы найти своего ребенка?

— Послушай, ты… — Вид у Зверева был угрожающий. Желваки гуляли по скулам. Но Машу было не остановить. Она завелась:

— И не тыкайте мне! Вы бросили мне в лицо такие обвинения, что я чувствую на себе их вонючую грязь! Так что проглотите и то, что я вам скажу. Не подавитесь. Вы, мужчина, не гнушаетесь собирать сплетни о незнакомой женщине! Это гадко! Вы могли бы спросить обо мне вашу дочь, вот кто не соврет! Это я, а не вы, учила ее читать, я, а не вы, баюкала ее по ночам, я, а не вы, искала ее, когда… когда…

Маша поняла, что сейчас разревется. Слезы, не спросясь, подползли к глазам и готовы были брызнуть на разгоряченное лицо. Она резко повернулась и пошла прочь.

Шейла, поскуливая, припустилась следом за хозяйкой.

Зверев остался под липами один, среди брошенных помятых цветов.

Глава 15

Только бы не натолкнуться в саду на детей! Подойдя к забору, Маша остановилась. Наклонилась, вытерла подолом сарафана слезы и толкнула калитку. Шейла, виновато пригнув голову, протрусила в сад впереди хозяйки. Голоса детей раздавались где-то наверху, у самого дома. Маша добежала до бани, никем не замеченная, забралась по лестнице в мансарду и первым делом вытащила из-под кровати свою дорожную сумку. Зло шмыгая носом, стала стаскивать с плечиков платья, блузки, сарафаны. Выгребла из шкафа белье, собрала обувь. Побросала вещи горой на кровать. Черта с два она теперь здесь останется. Это надо же такое придумать! Обвинить ее, Машу, в том, что она использует Альку в корыстных целях! До такого мог додуматься только закоренелый преступник. Бандит! Уголовник со стажем. Бедная Алька! Ну и папаша…

Маша нашла листок бумаги и карандаш. Нужно написать Альке записку. Она уедет не прощаясь. Прощания она просто не выдержит.

Маша торопливо писала, перечитывала, комкала бумагу, искала новую. Наконец сломался карандаш, и она сунула всю писанину в карман сарафана. Лучше она потом напишет ей письмо. Маша покидала веши в сумку, утрамбовала как смогла — «молния» не закрывалась. В раздражении вывалила все из сумки на кровать и начала укладывать снова.