Вероника - Знаменская Алина. Страница 5

— Мамочка, вставай. — Ника тянет мать за рукав, пыхтит. Та садится на льду, крутит головой.

— Подожди, дочка. Ударилась сильно, в глазах темно.

— Темно потому" что луны нет, мам. Вставай, я тебя поведу.

Но мать еще долго озирается и трясет головой. У Ники уже начинают мерзнуть ноги, и она хнычет.

Потом, в раздевалке, мать еще долго трет виски ладонями, а Ника не может справиться с пуговицами — руки замерзли.

Почему это незатейливое воспоминание отложилось в ее голове особенно ярко и зримо, Ника не задумывалась. Оно просто неожиданно всплывало во всех подробностях и чем-то неуловимым волновало душу.

Плавая в своих думах от впечатлений прошедшего дня к давним, осевшим где-то глубоко, Ника заснула. Сон ее поначалу не был окрашен сновидениями, но потом вдруг она ощутила себя в темноте. Ника узнала эту темноту и испугалась. Во сне она поняла, что это уже было, что темнота имеет границы, но где они проходят, никогда не угадаешь. Появилось предчувствие, что из этой темноты должно родиться что-то страшное, что уже возникало не раз. Ника начала лихорадочно искать выход из густой темноты, тыкаться от стены к стене в поисках двери. И спиной почувствовала то страшное, что ожидала. Оно появилось. Ника резко развернулась, но во сне это получилось медленно. Замыслы расходились с реальностью сна. В пространстве плавали две белые как мел руки, которые, перебирая пальцами, ощупывали темноту. Ника попыталась закричать, но крик ее выходил ватным, беззвучным, ноги сковывало тяжестью, она побежала, но белые руки проворно двигались в том же направлении. Комната вытягивалась до размеров коридора. Ника бежала, с трудом передвигая тяжелые свинцовые ноги.

…Она проснулась, мокрая от пота. Было еще рано, но свет уже заслонил собой тьму за окном и просочился в комнату. Ника лихорадочно попыталась ухватиться за что-то приятное, хорошее, чем можно заслониться от ночного кошмара. Она увидела руку брата, свисающую с дивана, — неровную, в выступающих по всему предплечью синих венах. Сразу вспомнила маленькую комнатку Юлии Юрьевны и хоровод волшебных кукол. «В пятницу, в три часа. Я буду тебя ждать».

Ника опоздала. Она взбежала на второй этаж клуба и сразу увидела Юлию Юрьевну. Раскрасневшаяся, тоненькая, вся какая-то миниатюрная, она несла по коридору ворох белых, пышных газовых платьев, которые окутывали ее облаком и скрывали с головой.

— Ника! Почему так поздно? Занятие уже кончилось…

— Я в магазине, в очереди простояла…

— Ну, помогай!

И это газовое облако обволокло Нику, от чего у той захватило дух. Платья благополучно прибыли в кабинет Юлии Юрьевны и легли на столы.

Ника подняла глаза и обомлела: тут кукол было еще больше, чем в квартире. Везде — на столах, полках, стеллажах — куклы. Да какие! В великолепных нарядах, паричках, с крошечными веерами и зонтиками. Так вот оно, царство Юлии Юрьевны!

— Раз уж ты пришла, то поможешь мне?

— Конечно!

— Тогда выбирай быстренько.

Юлия Юрьевна вывалила из коробки на пол ворох белых туфель.

— Я? Зачем?

— Сейчас будем спортсменов поздравлять; У нас одна девочка не пришла, заболела, выручишь?

Ника и пикнуть не успела, как Юлия Юрьевна вытянула из вороха платьев одно — с широким атласным поясом и прозрачными рукавами.

Ника, не споря, сбросила одежду и впрыгнула в белое облако платья. Юлия Юрьевна быстро застегнула пуговицы на спине, стала поворачивать девочку, не давая смотреть в зеркало. Она ловко пришпиливала, закалывала, подшивала.

Волосы распустили и приподняли с боков. Юлия Юрьевна отошла, придирчиво осмотрела свое творение и удовлетворенно кивнула головой. Но сказать ничего не успела — в кабинет влетела стая девочек, все завертелось, закрутилось, Юлию Юрьевну окружили со всех сторон. Потом их всех повели на сцену репетировать, они ходили под музыку, смеялись за кулисами непонятно чему, а когда кто-то крикнул:

«Спортсмены приехали!» — девчонки дружно завизжали и рванули белой стаей наверх, на второй этаж, где, перевесившись через перила, стали смотреть вниз.

В клуб входили ребята. Они внесли с собой грубоватый мальчишеский шумок и вместе с тем красоту хорошо тренированных тел. Девчонки притихли. За кулисами все смешались — и награждаемые, и награждающие. Ника держала в руках, большой кубок. Пальцы от холодного металла леденели, а зубы того и гляди могли сорваться выстукивать дробь.

— Замерзла, Белоснежка? Давай подержу.

Ника не сразу поняла, что обращаются к ней. Никто и никогда, даже в шутку, не давал ей столь ласковых прозвищ. Она обернулась — прямо на нее смотрел темноволосый парень, показавшийся ей высоким, поскольку пришлось смотреть на него снизу вверх. В темноте отчаянно сверкали белки его глаз и белозубая улыбка. Он протянул руки и забрал у нее тяжелый кубок. От неожиданности, непонятного стыда Ника мучительно покраснела. До слез. За кулисами было слишком темно, чтобы он разглядел это. Почему — Белоснежка? Из-за платья, конечно. Они все тут Белоснежки. И все же что-то включилось внутри.

Ей стало тепло, а когда он сбросил с плеч и отдал ей свою олимпийку, ей стало даже жарко. Щеки горели, и она ничего не могла с этим поделать.

— Становись сюда, подальше от двери. Тебя как зовут?

— Ника…

— Вот это да! Мы почти тезки. Ты — Ника, а я — Николай.

От его куртки пахло чем-то… Ника чувствовала, как голова кружится от этого волнующего, немного страшного, но такого притягательного запаха, от разговора с этим мальчиком, которого вполне можно назвать парнем, потому что он наверняка учится классе в девятом, а может, и в десятом, от такого яркого, оживленного блеска его глаз, от приглушенного голоса, нисколько не грубого, а, наоборот, бархатистого и ровного.

— Николай… — как эхо повторила Ника, кутаясь в его олимпийку.

Простое русское имя Коля сразу представилось ей необычным. Мягкое, без единого твердого звука, оно должно было отражать внутреннюю сущность этого мальчика. Ника с готовностью наделила его всеми приятными качествами: мягкостью, галантностью, добротой. Он уже казался ей верхом совершенства. Она грелась о звук его голоса, охотно смеялась его шуткам.

Они чуть не пропустили свой выход на сцену. Тренер зашикал на них в темноте кулис, кто-то из девочек потащил Нику к сцене. Она прижала к себе тяжелый кубок, уже не такой холодный — он хранил тепло Колиных рук.

Ведущий что-то громко вещал в микрофон. Заиграли туш. Нику кто-то подтолкнул на сцену. Оказавшись после полутьмы закулисья в нестерпимо ярком свете софитов, Ника зажмурилась и не смогла сообразить, куда ей идти. Когда глаза освоились на свету, она заметила спасительный знак — осторожный взмах руки и следом разглядела знакомое улыбчивое лицо. Коля!

Ободренная его улыбкой, Ника шагнула навстречу. Коля поднял кубок высоко над головой. Все ему аплодировали, и Нике тоже.

Потом был концерт. Спортсмены спустились в зал, а девочек позвали переодеваться. Ника выбежала в фойе и с разбега остановилась, чуть не вписавшись в зеркало. Ей в глаза бросилась… Белоснежка!

Разгоревшиеся от возбуждения глаза, щеки, пылающие румянцем, волнами спадающие каштановые волосы и, конечно, платье — белое воздушное платье…

Ника не верила глазам — это она!

Девочка взлетела на второй этаж, легко пробежала по коридору, закружилась у последнего окна и пошла назад, высоко поднимая голову, стараясь держать спину прямо. Так, как их учили на репетиции.

Она не понимала, что с ней происходит. Ей хотелось кричать, прыгать, петь, и в то же время она легко сохраняла это внешнее медлительное спокойствие, любуясь своим отражением в настенных зеркалах.

— Ну как, понравилось? — улыбнулась ей Юлия Юрьевна. Ника закивала в ответ. — Теперь переодевайся поскорей и беги смотреть концерт.

Ника с сожалением рассталась с белым платьем и туфлями, натянула школьную форму и отправилась вниз. Она протиснулась в переполненный зал и сразу же нашла его глазами. Коля стоял у самой сцены. Его коротко стриженный затылок, олимпийка с зелеными полосками — все показалось Нике своим, давно знакомым, близким. Сердце ее почему-то сжалось и быстро застучало. Будто запрыгало по ступенькам. Подойти поближе не представлялось возможным, но ей было приятно и отсюда трогать взглядом его затылок. Потом Нику оттеснили к выходу и ведущий объявил антракт. Толпа вынесла ее в фойе, и она снова увидела себя в зеркале. В клубе «Шахтер» было слишком много зеркал… Ей в глаза бросилось неумолимо все сразу: и наскоро зашитая коленка, и фартук со старой подпалиной от утюга, и стоптанные туфли весьма приблизительного рыже-бурого цвета. Кровь прихлынула к голове. Боясь оглянуться, Ника сорвалась с места и помчалась прочь из клуба — мимо длинного «Икаруса», доставлявшего к ним спортсменов, мимо магазина, желтых двухэтажных домишек.