Трудная любовь - Давыдычев Лев Иванович. Страница 11
Старичок подтащил Валентина к столу, усадил и принялся угощать, не переставая хвалить. Никто не обращал на них внимания. Гости встали из-за стола и обсыпали молодых овсом. Затем началась пляска. Отстукивая каблуками, раскрасневшаяся девушка в голубом платье, с прыгающими на полной груди бусами, пела, задорно выкрикивая:
Наступая на нее, паренек в распахнутой косоворотке, размахивая руками, чеканил:
К ним подскочил парень с белым бантом и затянул высоким тенорком:
Девушки с кокетливым визгом оттащили его назад, усадили, а сами пустились в пляс. Дробно стучали каблуки. Звякала посуда на столах, вздрагивали в рамах стекла. Звуки гармони заглушались смехом, криком, стуком. Парень с белым бантом не выдержал, выскочил в круг, рванул ворот рубахи и мрачно затянул:
Его опять оттащили. В следующее мгновение круг опустел; гармонист, склонясь над мехами, вывел печальный проигрыш, и чистые девичьи голоса запели:
Гармонь тяжело вздохнула, и девушки, откликаясь на ее вздох, продолжали:
Песню подхватили все. Пели старательно, выводя каждое слово:
Валентин не заметил, как грустная песня сменилась пляской.
— Ох, и свадьба, разнеси меня господи! — кричал в ухо Валентину старичок. — Шешнадцатый раз на свадьбе гуляю, а такой не видал! Не видал, ей-бо, не видал!
Старичок не отходил от Валентина, а тот уже начал раздумывать над тем, что сидит на празднике незваным гостем, до которого никому нет дела. Он рассматривал шумных, изрядно выпивших гостей и пытался понять, откуда взялось это неприятное ощущение, и вдруг поймал себя на том, что думает об Ольге. Ведь и она когда-то вот так же веселилась на своей свадьбе, и если бы он пришел, то был бы лишним. Ему захотелось уйти из избы, чтобы не слышать девичьего смеха, песен и неунывающей гармони. Ему сейчас больше по душе метель, бушующая за окнами.
— А как звать жениха? — спросил Валентин старичка.
— Михаила-то? Белоусов он. Ха-ароший парень! А невеста! Тебе бы такую, не отказался бы? — старичок толкнул Валентина локтем. — Что надо девка! — добавил он убежденно. — Полсела за ней бегало, одних трактористов не меньше пяти штук. Киномеханик сватов посылал! И такая, я тебе скажу, история тут случилась. — Старичок пододвинулся ближе и задышал Валентину в ухо. — Ведь тут такое дело получилось! Года это три назад свадьбу-то затеяли сыграть, и р-раз тебе — Михаил-от заболел. А что? Бывает. И увезли его на самый Кавказ. Врачей там видимо-невидимо живет, лечат, значит… А Танюха здесь извелась. Три года девке усидеть, сам понимаешь, трудно. А парни наши ровно с ума посходили — все к ней сватаются, будто других девок нет. Сватаются и сватаются. А Танюха дождалась… Дождалась, разнеси меня господи! Потому как любовь, — старичок встал, хотел поднять руку, но потерял равновесие и сел. — Любовь, она к любви и ведет — люди проверили… А когда Михаил-от приехал, еще история случилась. Бабы-дуры слух пустили, будто Танюха, тьфу в сторону, будто она, ты только послушай, будто она Михаилу неверная. Вот те раз про запас! Ведь сплетней погубить хоть кого можно. Сплетницы мозоли на языках натерли, а он будто уши в починку снес, никого, кроме Танюхи своей, не слушал. И вот-те свадьба. Шешнадцатый раз на свадьбе гуляю… — Старичок сладко зевнул, положил голову на край стола и закрыл глаза.
В это время жених, коренастый, немного сутулый парень, медленно, вразвалочку направился к выходу. Валентин вышел за ним на крыльцо.
— Покурить захотелось, — сказал Михаил. — Устал… Смотреть надо за всеми. Чтоб всем всего хватило, с одним поговорить, другого уговорить… Вы к нам из города?.. Может, отдохнуть хотите? До утра ведь плясать будут.
— Я спать не хочу, — ответил Валентин, прислушиваясь к сдержанному тону Михаила. — Нравится свадьба?
— Кто его знает. Кому как. Мне весело… Дедушка Семен не обо мне рассказывал?.. Сват. Говорун. Чего сказал?
— Очень интересно рассказывал. Я даже вам позавидовал.
— А чего завидовать? — недоуменно, с недружелюбной ноткой спросил Михаил. — Поженились…
— А бывает, не выдерживает любовь, — осторожно сказал Валентин, — и трех лет не выдерживает.
— Бывает, — согласился Михаил. — Только не у нас. По мне так: легкая любовь, которую, что курицу, в переулке поймать можно, недолго живет. — Михаил размахнулся и бросил окурок в темноту. Рассыпались искры, огонек погас. — Вот как! А вот которая птицей летает, эта наша! Пошли к столу.
Трудно потом было определить, когда в голову пришла мысль, что об этом надо написать. Руки тянулись к блокноту, в сознании мелькали обрывки фраз. Валентин подсаживался к парням и девушкам, расспрашивал их о молодоженах.
К утру гости начали расходиться, кланялись жениху и невесте, благодарили родителей, целовались, доходили до дверей, возвращались и снова кланялись жениху и невесте, снова благодарили родителей, снова целовались, снова доходили до дверей…
Молодежь продолжала танцевать. Ужами вились парни. Пиджаки давно были сброшены, вороты рубашек распахнуты.
Парень с белым бантом ухитрился-таки спеть свою частушку:
Спел и сразу успокоился, уснул сидя, прислонившись к стене. Хозяева настойчиво, но безуспешно пытались уложить гостей на скамейки и составленные рядом табуретки.
Спать легли, когда за окнами посветлело. Валентину долго не спалось. Он лежал на полатях, с которых рукой можно было дотянуться до потолка, и с завистью слушал храп соседей.
Предположим, он будет писать о Михаиле… Начать можно с того, как гудит дом, где идет свадьба… Он закрыл глаза и увидел Ольгу в белом свадебном платье… Не жить ему без нее… И вдруг с необычайной ясностью он понял, что надо писать, обязательно надо писать.
В колхозе Валентин жил больше недели. Целые дни проводил он на животноводческой ферме, где Татьяна работала дояркой, и в МТС, где Михаил работал трактористом, в школе; вечером шел в клуб на репетицию или на занятия зоотехнических курсов. Он записывал в блокнот все интересное, еще не представляя, что из этого пригодится для будущих корреспонденции. Только к самому концу командировки стало ясно, что и о чем будет писать. Больше всего он думал об очерке. Писать его Валентин начал неожиданно. Как-то он вышел на крыльцо покурить, бросил окурок в снег и не уходил. Замерзли уши, щипало нос, но Валентин не двигался с места. Конечно, думал он, надо писать очерк так, как бы он рассказал о виденном Ольге. Именно так.
Он вернулся в комнату и начал торопливо писать. Перо бежало по бумаге, многие слова оставались недописанными, потому что мысли теснились, перебивая одна другую, а сердце сжималось. Он не мог различить, о чьей же свадьбе размышляет — о своей, которой не было, или о той, которую видел. Писал он о Татьяне, а думалось об Ольге, писал о Михаиле, а вспоминал о своих переживаниях.