Трудная любовь - Давыдычев Лев Иванович. Страница 15

Стало страшно.

И удивительно спокойно прозвучал голос Николая:

— Повтори, что ты сказала…

— Милый мой Колька, — прошептала она, опустившись перед ним на колени. — Устала я, а тебе до меня и дела нет. Ты люби меня, как тогда, помнишь?.. Ты давно не носил меня на руках…

Ей показалось, что она взлетела вверх, легко, без усилий. Она плывет, а впереди ничего не видно. Она открыла глаза, потрогала рукой холодный пол и усмехнулась: оказывается, просто закружилась голова.

— Спасибо, — едко сказал Николай. — разговаривать будем завтра.

Она кивнула головой. В висках больно билась жилка.

«Надо жить честно, — думала Ольга, — честно, во что бы то ни стало».

На летучку собрались дружно, без опозданий. Валентин настороженно поглядывал на сотрудников, будто они знали, что редактор забраковал его очерк.

Номер рецензировала Лариса. Выступала она запальчиво, нервно сжимая кисти рук, говорила не столько о газете, сколько о порядках в редакции:

— Нас заела текучка. Фактов и тем много, но все написано скучно, неинтересно. Мы тратим время и силы не на рукопись, а на споры с редактором. Торопимся, спешим. А что появляется в газете? Первая полоса — пустое место. Передовая заполнена общими фразами, бесстрастными призывами, нудными советами. Читать в номере нечего.

— Несколько слов, — сказал Николай. Вид у него был оскорбленный. — Половину первой полосы готовил я. Следовательно, заключения рецензента направлены в мой адрес. Товарищ Антонова, на первой полосе напечатаны информации. Ин-фор-ма-ци-и, а не стихи и не отрывки из романа. Что такое информация? Цифры, факты, фамилии, даты. Никуда от них не уйдешь, пороха не выдумаешь, жанр не тот. Некоторые наши товарищи увлеклись мелкой критикой. Больше критикуют, чем работают.

— Правильно подметил, — восхищенно проговорил Копытов и откинулся в кресле. — Лесной, твое мнение о номере?

Валентин не готовился выступать, но отказываться было неудобно, и встал.

— Я согласен с Ларисой, — осторожно сказал он. — Передовая, действительно, ужасна: общие слова, наставления. Нашей газете не хватает молодости, наступательного духа, задора. Толмим, толмим одно и то же.

Копытов стал мрачным, начал говорить вяло:

— Послушаешь вас и, честное слово, руками за голову схватишься. Можно подумать, что все вы молодцы, один редактор дурак. Все критикуют, недостатки вскрывают, а газете что, легче? Правильно Рогов сказал: работать надо, а не критиковать. Особенно мне, Лесной, твое выступление не понравилось. Числишься у нас в штате без году неделя, а уже критикуешь. Ты тут ерунду говорил о задоре каком-то, о наступательном духе. У нашей советской печати, — Копытов встал, — один дух, один задор — вдохновлять наш советский народ на строительство коммунизма. Но боевой дух нашей печати выражается не какими-то там, понимаете ли, живописями. — Теперь он говорил с привычным воодушевлением опытного докладчика. — Вместо того, чтобы добросовестно исполнять свои обязанности, многие из вас взлетели в облака и ищут задора. Кому он нужен, задор этот? Нечего о разных фокусах мечтать! Партия дает нам ясные и мудрые указания, наше дело — их выполнять. А слова, которые Антонова из-за своей политической близорукости назвала общими, есть слова, дорогие советскому человеку. Тут новые слова выдумывать нечего… Я вот к чему перехожу, к нашей основной ошибке. А заключается она в халатности, в отсутствии подлинно большевистской ответственности. От нас требуется одно: лучше сухо, да точно, чтоб комар носа не подточил. Информации нормальные, но фамилии перевраны. А почему рецензию не заметили? А кто ее писал? Кандидат исторических наук. На подписи надо смотреть. Иной раз подпись материал ценным делает. Так вот, ошибки растут, как грибы. Мои предупреждения не действуют. Ну что ж, примем более строгие меры, может, кой-какие оргвыводы сделаем. Поменьше слов, побольше дела. Других критикуй, критика нам нужна, но и сам будь примером…

Сотрудники привыкли к речам Копытова и поэтому выслушивали их терпеливо, не раздражаясь. Только Лариса изредка кивала Валентину — видишь? А Валентин пытался взбодрить себя, думая о том, что ему предстоит борьба за свои мысли и строчки. Но было невесело. Он старался не смотреть на Рогова, отворачивался, а тот, как нарочно, ловил его взгляд и приветливо улыбался.

После летучки к Валентину подошла Лариса.

— Попало? — весело спросила она, но лицо у нее было грустное.

Откуда-то сбоку появился Николай, и она, кивнув, ушла.

— Познакомился? — глядя ей вслед, проговорил он. — Гордая особа. Я половину грешков Вишнякова взял на себя, за это она меня ненавидит. Женская логика! Достанется ему за очерк, из обкома звонили… Послушай, Лесной, — Николай придвинулся к нему. — Сегодня я за труды праведные получил малую толику презренного металла. Ты не трезвенник?

— Сегодня трезвенник,

— Брось. Ходят слухи, что ты будешь у меня в отделе. Нам есть смысл познакомиться поближе. Я живу тут недалеко. А? — выражение лица Николая было умоляющим, а уголки рта обиженно опустились. — Грех отказываться.

Валентин задумался. Первым — было желание уйти, даже не ответив, потом он вспомнил, что идти к Николаю — значит встретиться с Ольгой.

— У меня есть дело, — неуверенно произнес он, — договоримся после работы.

Николай оживился, похлопал его по плечу и обрадованно закивал.

До вечера Валентин писал. Записей в блокнотах было много, и ему не хотелось, чтобы хоть цифра пропала зря, не была использована. Поэтому в первую очередь он торопился сдать информации, которые стареют быстрее других материалов. Он решил отказаться от приглашения Рогова, решил доказать самому себе, что умеет сдерживать желания, подчиняться рассудку, а не сердцу.

Но чем ближе был вечер, тем горячее спорил Валентин с самим собой. Ну что особенного, если он пойдет к Рогову? Ольга ничего не заметит. Он будет болтать о пустяках и только изредка смотреть на нее по возможности с равнодушным видом.

В комнату быстро вошла встревоженная Лариса и, не ожидая вопроса, стала рассказывать:

— Паровозоремонтники пожаловались в обком комсомола. Меня вызывал Сергей Иванович. Пять спичек сломал, пока прикуривал. Спрашивает, что делать, что я ему могу посоветовать. А что делить, если уже вынесли выговор? Копытов испугался. А Олег забрался куда-то на дальний лесоучасток. И дозвониться до него невозможно, и не шлет ни строчки… Вот, — она развела руками.

— Утешить тебя я вряд ли смогу, — признался Валентин, — но ты молодец, я знаю. Уверенно живешь. Твердо ступаешь.

— Если бы… — печально протянула Лариса. — Хочу так жить, стараюсь. Твердо ступать, не с бухты-барахты, куда нога ступит, а куда надо. Не всегда получается…

Заглянул Николай, он был уже в пальто. Валентин хотел отрицательно покачать головой, но тут же подумал о том, что делать ему абсолютно нечего, весь вечер будет слоняться из угла в угол и ругать себя за глупейшее поведение.

Когда они вышли на улицу, Николай не мог скрыть своей радости, взял Валентина под руку и заговорил весело:

— Сейчас в гастрономе возьмем ноль семьдесят пять портвейна, быстро ко мне и поболтаем. У меня на душе кошки скребут, башка гудит от этой чертовой работы, хочется отвлечься. Жена мне говорила, что вы знакомы…

Валентин не слушал его. Каждое слово Николая было противно, но он утешал себя тем, что увидит Ольгу, насмотрится на нее вдоволь.

В гастрономе, пока Николай выбирал вино, Валентин сбегал в кондитерский отдел, купил конфет.

— Напрасно, — с неприязнью сказал Николай, — ее и дома, наверное, нет, и… не обязательно ей конфеты есть. Ты ее хорошо знаешь? — Николай помолчал и добавил: — Не конфетами она интересуется.

Сказано это было очень неопределенным тоном, и Валентин не придал словам особого значения. Он был согласен на что угодно, лишь бы увидеть Ольгу. Ему почему-то хотелось встретиться с ней именно в домашней обстановке, чтобы на Ольге было какое-нибудь простенькое платье, а на голове — старенькая косынка.