Трудная любовь - Давыдычев Лев Иванович. Страница 24

Валентин кивал, слушал нескончаемый поток речи, старался сосчитать, сколько лежит окурков в пепельнице… Можно поступить просто: написать так, как хочется Копытову. Это будет почти правда. Это будет немедленно напечатано, похвалено на летучке, оплачено…

— Хорошо, — проговорил Валентин, вставая. — Дня через два закончу.

— Добро, добро, — Копытов удовлетворенно потер большие руки, — действуй.

Он вернулся в кабинет, перечитал черновик, скомкал и бросил в корзину, взял чистый лист бумаги. В голове не было ни одной мысли. С чего начинать? Что, вообще, писать? Вернее, как писать?

— У тебя, друг милый, вид заправского писателя, — пошутил Николай. — Сидишь с утра, а ни строчки. Придется вместо статьи твой портрет печатать.

— А я не умею строчки гнать, — огрызнулся Валентин.

— Строчки гнать не надо, а сдавать строчки полагается. За это мы зарплату получаем, — все так же шутливо ответил Николай.

Возможно, что Валентин сдержался бы, но в это время зашел Олег и проговорил:

— Валентин, я тебя жду. Ты сегодня строчек сто не одолжишь взаймы?

— Да чего вы ко мне пристали! — вспылил Валентин. — Нет у меня ни строчки! Завтра.

— Ребенок! — пренебрежительно бросил Николай. — Из ста строк делает проблему.

— Через час сдам, — зло сказал Валентин. — Вечная история: как домой идти, так у вас строчек не хватает. Сколько надо? Сто?

— Если можно, — с комической мольбой в голосе ответил Олег, — мы согласны хотя бы на девяносто пять.

— Ладно! — Валентин отмахнулся. Шутка Олега сразу успокоила его, и он решил сделать подборку информация: фактов было более, чем достаточно.

Не обращая внимания на ворчание Николая, который вполголоса сетовал на некоторых газетчиков, у коих и диплом есть, и гонор, а строчек они не сдают, Валентин принялся уже за вторую информацию, как позвонил Копытов.

— Ты чего это, Лесной, подводишь нас? — на высоких нотах заговорил он. — Сто строк сделать не можешь. О газете надо думать, а не о себе, понимаешь ли.

Что-то раздраженно пробурчав в ответ, Валентин бросил трубку и встретил взгляд Николая.

Взгляд был печален, и у Валентина невольно вырвалось:

— Что с тобой?

Николай мгновенно преобразился, быстро встал, засунул руки глубоко в карманы, покачался на носках, сказал:

— Пиши, пиши.

Неожиданно Валентин покраснел: ему вдруг подумалось, что Николай знает о его отношении к Ольге. Он рассердился на себя за глупые мысли и продолжал писать.

Информации получились скучнейшими, и, отдавая их машинистке, он совершенно серьезно опасался, что она откажется их печатать.

Зато Николай, прочитав рукопись, сразу отнес ее в секретариат.

— Можешь идти домой, — разрешил он Валентину.

Они вышли из редакции вместе с Олегом.

— Ну, братец ты мой, весело сказал тот, — написал ты! Рука не поднимается править! Нечего править. Заново надо писать или сразу посылать в набор.

— Торопился, — виновато пробормотал Валентин, — с утра ничего не говорили, а вечером… Словом, взял грех на душу.

— Ерунда, — небрежно успокоил его Олег, — таких информаций напечатаны сотни тысяч. А сколько их еще будет напечатано! Всяк пишет, да не всяк понимает, что грешит. А шеф тебя похвалит, помяни мое слово.

Олег говорил истинную правду, и Валентин на него не обижался, однако постарался перевести разговор на другую тему, и неудачно.

— А как Рогов с женой живут? — спросил он и лишь тогда понял, что почти выдал себя.

Однако Олег ответил беззаботно:

— На грани развода.

Сначала Валентин не удивился и принял это сообщение как естественный результат событий — иначе и быть не могло. Сразу стало понятным и печальное состояние Ольги, и раздраженность Рогова. Но в следующее мгновение, представив себе положение Ольги, он оторопело пробормотал:

— Не может быть… А почему так бывает?

— Не знаю, — серьезно ответил Олег, — закон природы, должно быть. На Николая жалко смотреть. Он сам виноват. Она ведь давно ему изменяет.

Валентин так порывисто дернул Олега за рукав, что тот остановился и, ощупывая рукав, спросил удивленно:

— А я-то при чем?

К дому они подошли взбудораженные, и Лариса сразу это почувствовала.

— Не надо ссориться, — сказала она.

— Мы не ссорились, — ответил Олег, поглядывая на Валентина и вдруг расхохотался. — Да ты не влюблен в нее?

— Перестаньте! — Лариса топнула ногой, увидев искаженное гневом лицо Валентина. — Оба хороши!

— Ей богу, я тут ни при чем! — весело стал оправдываться Олег. — Я сделал предположение, что жена Рогова изменяла ему, а Лесной чуть не оторвал мне рукав. Тебе же пришивать придется…

Валентин молча вышел, схватил пальто и начал одеваться уже на крыльце. «Снова накатило», — равнодушно подумал он.

— Ты здесь? — услышал он голос Ларисы.

Она стояла рядом в накинутом на плечи пальто.

— Извини меня… — начал Валентин, но Лариса перебила:

— Как же так? Ведь ты совсем недавно приехал…

— Вот так, — тихо ответил Валентин. — Тебе я могу рассказать… Ты веришь, что можно любить долго… всю жизнь?

— Я-то верю, — печально протянула Лариса. — Я-то очень верю… И давно ты ее… знаешь?

— Не имеет значения. Мне надо уехать или… А я вбил себе в башку, что… Ты иди, замерзнешь.

— Чудеса… Я даже не знаю, что и говорить тебе…

— Говорить ничего не надо. Ты извинись за меня перед Олегом, а я… — Лариса понимающе кивнула, он поцеловал ей руку и пошел.

Как ни странно, но из разговора с Олегом и Ларисой он вынес на первый взгляд довольно необычное для него впечатление и сделал весьма холодный вывод.

Чувство к Ольге было ровным, устойчивым, почти без взлетов и падений. О своей неудачной любви он думал большей частью сдержанно, но в последнее время он несколько раз, что называется, сорвался.

Впервые Валентина рассердила его собственная несдержанность. Его беспокоило не то, что посторонние люди узнали о его тайне, а то, что он перестал владеть собой. Сначала Валентин не сдерживался в разговорах с начальством, считая это своеобразным геройством, теперь он разучился вообще сдерживаться.

Надо что-то предпринимать. Надо учиться держать себя в руках.

В общем номере гостиницы громко храпели уставшие за день командированные. Валентин сбросил пиджак и сел писать. Ему иногда удавалось увлечься работой даже в самые неприятные и тяжелые минуты жизни.

Первую фразу он написал, вторая не получилась… На грани развода… Грань развода… Валентин на все лады склонял эти слова, и ему было не по себе… Он осторожно прошелся по комнате, но снова сел, потому что половицы громко скрипели под ногами.

На грани развода… Он почувствовал себя маленьким, обиженным, несчастным. В таком состоянии нечего было и думать о работе. Он лег, зная, что уснет не скоро.

Встал он поздно, не успел позавтракать и прибежал в редакцию ровно в десять часов. Николай сообщил, что вчерашние информации поставлены в номер.

Злой на самого себя, на весь мир, Валентин начал писать. Всю злость он перенес на Копытова, продиктовавшего ему вчера основные положения будущей статьи. Нет, когда пишешь, о начальстве забывай, помни о тех, для кого пишешь. Укор читателя страшнее десяти редакторских выговоров.

Если ты твердо убежден, что настоящий журналист должен отличаться кристальной честностью, то пиши только правду. Если хочешь спать спокойно и смотреть людям в глаза, не пиши с оглядкой.

К вечеру Валентин отдал статью Николаю, а сам ушел обедать. Когда он вернулся, Николай сказал:

— Зайди к Сергею Ивановичу. Рукопись у него.

— Ты подписал ее? — тихо спросил Валентин. Николай обиженно насупился, пожевал губами и ответил с достоинством:

— Такие вопросы я не могу решать сам. Я обязан посоветоваться.

— Ну, а твое мнение?

Николай снял очки, подышал на них, протер платком, надел и проговорил:

— Я бы не возражал против опубликования, но с целым рядом существенных поправок. Я отнес материал не куда-нибудь, а к редактору. Иди к шефу, учти замечания, через неделю получишь гонорар.