Трудная любовь - Давыдычев Лев Иванович. Страница 48

Через два дня отчет Копытова о работе редакции слушало бюро областного комитета партии. Наутро сотрудников «Смены» вызвали в кабинет редактора. Когда все расселись по местам, вошел Копытов. На лице его, гладко выбритом, припухшем от бессонницы, обозначились глубокие складки. Он не спеша снял пальто, повесил его в шкаф и не успел закрыть дверцу, как пальто с шумом упало. Копытов остановился, помедлил, махнул рукой и направился к столу… Не спеша, но жадно закурил. Погасил спичку. Достал из кармана газету.

— Вот первый номер «Смены». Послезавтра выходит триста пятьдесят второй, — тяжело проговорил Копытов. — Худо ли, плохо ли, а работали. Что было хорошего — вспоминайте, что плохого — не судите. Всякое бывало. — Он обхватил голову руками, уперся в стол. — Товарищи! — Копытов выпрямился и заговорил глухо, тщетно стараясь скрыть дрожь в голосе. — Областной комитет партии… сами знаете. Сдаю дела Пал Палычу. Жалко с вами расставаться, привык, понимаете ли… Идите, — опустив голову, закончил он.

Потом Копытов прошелся по кабинетам и попрощался с каждым сотрудником.

— Желаю тебе, Вишнякова, успехов в работе и в жизни, — невесело сказал он Ларисе. — Не поминай лихом. Может, еще хуже редактор в жизни встретится.

— Куда вы теперь? — растроганно спросила она.

— Не знаю. Буду проситься в районную газету, в деревню.

Трудно было узнать Копытова. Он не старался скрыть своего горя, выглядеть бодрячком или незаслуженно обиженным.

— Лесной, будь здоров, — проговорил он, протянув руку. — Желаю тебе успехов в работе и в жизни. Парень ты способный, но бедовый. Без царя в голове. На горе редакторам такие родятся. Газета таких не любит. Меня особенно не ругай. Будешь если редактором, кой-что поймешь, может, и сам таким станешь. Не раз Копытова вспомнишь. — Он повернулся к Николаю. — Ты, Рогов, давай за ум берись. Человек ты серьезный, тебе и карты в руки.

— Спасибо вам за все, Сергей Иванович, — негромко проговорил Николай.

— Не за что.

Копытов вышел, Николай догнал его в коридоре и прошептал:

— Сергей Иванович, помогите мне. Нельзя мне без вас в редакции оставаться. Выставит меня Полуяров в два счета. Возьмите меня с собой.

— Куда?

— Ну, где работать будете.

— А поедешь? — обрадованно спросил Копытов.

— А вы разве едете? — растерянно спросил Николай.

— Собираюсь. В районную газету.

— Это хорошо, — пробормотал Николай, — вас уже назначили?

— Назначат. Поедешь?

— Право, не знаю. Я ведь в сельском хозяйстве разбираюсь неважно.

— Смотри, Рогов… Куда-то ты сворачиваешь. Гнешь.

«Дурак!» — чуть не крикнул Николай, но улыбнулся.

Он смотрел вслед Копытову и не услышал шагов Риточки.

— Он в деревню едет! — шепнула она. — В деревню! Ужас!

— Не болтай глупостей, — обрезал Николай. — Сколько раз тебе говорить: не подходи ко мне в редакции.

— Пожалуйста, — оскорбленным тоном ответила Риточка. — Зайди к Полуярову.

— Начинается, — со злорадством произнес Николай, — помяни мое слово: выгонит.

Оказалось, что статья, от которой он пришел в восторг, не только не понравилась новому редактору, а возмутила его.

— Поедете еще раз, — сказал он.

— Вы не доверяете мне?!

— Я сомневаюсь в правильности выводов.

— Это издевательство!

— Проще съездить, чем скандалить.

— Я категорически отказываюсь, — твердо сказал Николай. — Это придирки.

— Тем хуже для вас, — устало ответил Полуяров, — плохо вы написали. Причину пьянства среди молодых шахтеров вы объясняете тем, что в общежитиях не хватает шашек и домино. Бывает, печатаем такие глупости. Поедете?

— Нет. Я подам заявление об уходе.

— Ничего лучше не придумали? — возмущенно спросил Полуяров. — Я не в восторге от вас, но давайте попробуем работать.

— Нет.

Николай написал заявление, и надеялся, что его не подпишут, но Полуяров без слов написал резолюцию «В приказ».

— Спасибо, — сквозь зубы процедил Николай, — я вас никогда не забуду.

Николай растерялся. Выйдя в приемную, он отвернулся от Риточки, чтобы она не видела его лица. Когда волнение несколько улеглось, Николай вернулся в отдел и сказал развязно:

— Лесной, можешь торжествовать. Меня таки выжили из редакции. Я ухожу. Теперь ты получишь долгожданное повышение.

— Всю жизнь стремился, — равнодушно отозвался Валентин.

— Попрощаемся? Пожелаем друг другу удачи на жизненном пути?

— Счастливо.

— Ты сейчас готов мне и цветы подарить?

— Нет. И не надо говорить пошлости.

— Скажите, какая суровость. Интересно, что у вас дальше будет. Одним бы глазком взглянуть, когда у вас пройдут души прекрасные порывы…

— Не надо, Рогов, — остановил Валентин. — Не надо хихикать. Желаю всего доброго.

Николай ушел из редакции, ни с кем не попрощавшись. На душе было препротивно. Тщетно старался он ободрить себя и своим независимым поведением, и легким успехом у хорошенькой Риточки с точеной фигуркой, и решением областного суда.

Дома он долго сидел в темноте, не зажигая света, думал… Со временем все забудется. Станет милым воспоминанием. Нелегко нам пришлось, но мы выстояли… Николай понюхал корочку, потряс головой. Хорошо. Отлично. Еще стопочку, и довольно. Отлично. Нечего прибедняться. В такую квартиру согласится зайти не одна Риточка. Мы еще поживем. Выпьем, Коля! Только не хандрить, верить в себя.

Услышав стук в дверь, он на всякий случай спрятал бутылку и пошел открывать.

Приход Риточки окончательно исправил настроение. Вначале Николай принял озабоченный вид, в глубоком молчании выкурил папиросу и небрежно спросил:

— Утешать пришла?

— Да, — простодушно призналась Риточка, и на ее крашеном личике появилось выражение неподдельной грусти.

Николай растрогался, похлопал ее по колену и весело сказал:

— Не горюй! Таких, как я, не легко сбить с ног. Ты думаешь, много хороших журналистов сидит без дела? Место, конечно, искать, выбирать надо, но…

— Я нашла тебе место! — радостно воскликнула Риточка.

— Ты?! — Николай и удивился, и возмутился. — Кто тебя просил? Я не позволял тебе вмешиваться в мои дела. Сам устроюсь. Займись-ка лучше чаем.

Риточка не пошевелилась. Николаю стало жаль ее. Он потрепал ее по спине и сказал:

— Ну, не сердись. Спасибо, как говорится, за внимание, но, право, я в нем не нуждаюсь. Не бойся, без места не останусь.

— Знаю, — еле слышно произнесла Риточка.

— То-то, — покровительственно, удовлетворенно бросил Николай, обняв ее. — Нравлюсь я тебе? А?

Она обрадованно закивала, а глаза говорили: «Люблю. Надоело куклой быть, болтаться со всякими пижонами и командированными стариками. Полюбить хочется. Чтоб любили не за грудь и ноги, а так просто…» Она покраснела, быстро встала, отошла к стене… Если бы она умела говорить! Не такая уж она погибшая. Она не виновата, что никто ее за человека принять не хочет. Сразу руками тянутся…

А Николай смотрел на нее с удовольствием и думал: «Она в меня, по всей вероятности, по уши… дурочка». Давно он не испытывал такого опьяняющего довольства самим собой, превосходства, уверенности. В конце концов он хороший журналист, чего ему бояться — будет место.

— Где же ты мне должность подыскала? — спросил он.

— Очень хорошее место, — взволнованно ответила Риточка. — В железнодорожной многотиражке, там у меня знакомая…

Николай расхохотался, повалившись на диван, встал и возмущенно проговорил:

— Ты просто ничего не смыслишь. Мне — в многотиражку?! Извини, но надо хоть немного соображать. Нельзя мне размениваться на мелочи. Настоящий журналист в многотиражке сидеть не будет. Задохнется. Думай, детка.

— Я думаю, — неуверенно пробормотала она, — но я же не для себя… Оклад большой, тысяча с чем-то, бесплатный проезд хоть до Сочи, квартира.

— Квартира у меня есть, на проезд я заработаю.

— Прости меня, я не виновата, что не всегда понимаю.

«Ольгу бы сюда! — пронеслось в голове. — Посмотрела бы!»