Год у американских полярников - Зотиков Игорь Алексеевич. Страница 17

Я начал было отпираться, но Вир развёл беспомощно руками.

— Все, Игор, уже поздно что-нибудь менять. А потом я чувствую себя сегодня как бы хозяином. Ведь сегодня мой праздник, сегодня пасха.

Я уже знал, что сегодня пасха. Утром я был в штабном здании, ходил за радиограммами и увидел, что на мачте развевались два флага. Один из них, государственный, звёздно-полосатый, висел в этот раз очень низко и выглядел каким-то маленьким. Это впечатление создавалось потому, что над ним медленно и тяжело колыхалось треугольное, огромное, белое, с желтизной, полотнище с большим коричневым крестом посередине. На меня так и пахнуло временами Колумба. Странно выглядел здесь этот флаг, как будто пришедший сюда прямо из морской истории. Такой флаг ассоциировался у меня только со старинными парусными каравеллами.

Оказалось, что вывешивание такого полотнища над государственным флагом в дни больших религиозных праздников является обычаем американского «Нэви», обычаем, как бы говорящим, что главным в это время является религия, молитва, а уже потом все остальное.

Правда, надо сказать, что, несмотря на постоянное обращение американцев к богу, он им не очень-то помогал. Совсем недавно, вскоре после пасхи, в Мак-Мердо пришла с американской внутриконтинентальной станции Берд радиограмма, в которой сообщалось, что пропал магнитолог станции.

Он ушёл в пургу в свой магнитный павильон, расположенный в 500 метрах от станции, и не вернулся. Его искали несколько суток. Партии людей, обвязавшись верёвками, уходили в темноту и завывание полярной ночи, белую пустыню утюжили вездеходы с зажжёнными фарами, но безуспешно. К концу третьих суток ни у кого не оставалось сомнения, что он уже мёртв, замёрз. Ведь внутри континентальная станция Берд расположена на высоте около двух тысяч метров, и температура воздуха там в период полярной ночи ниже минус 50 градусов.

По прошествии недели поиски были прекращены до весны. В церкви Мак-Мердо отслужили ещё одну панихиду по жертве Антарктиды.

Русский класс

Ещё до начала зимовки многие незнакомые мне люди подходили и спрашивали, когда начнёт работать «русский класс». Да и в Москве ещё те, кто уже зимовал среди американцев, говорили мне, что я должен быть готов к тому, чтобы вести преподавание русского, что преподаванием языка занимаются все зимующие здесь обменные учёные. Поэтому ещё в Москве я накупил учебников по русскому языку для иностранных студентов. Да и на Мак-Мердо нашлось несколько книг такого типа.

И вот наступил день, когда и по радио, и в специальном «меморандуме», расклеенном во всех общественных местах, было объявлено, что по понедельникам и четвергам с семи до девяти вечера в помещении клуба русский учёный Игор Зотиков будет вести кружок русского языка для всех желающих.

В течение всей недели мне звонили, останавливали меня на улице самые разные люди, просили их записать, застенчиво спрашивали, очень ли труден русский, можно ли прийти тому, кто не кончил колледж, и т. д.

Я тоже волновался. Составил подробный план первого занятия, написал вводную лекцию. Как я и ожидал, на первое занятие пришло огромное количество народа: почти все офицеры, много матросов и учёных: пришли даже новозеландские учёные с новозеландской станции База Скотта.

На первом занятии я немного рассказал о Советском Союзе и сразу приступил к конкретным вещам: — алфавиту, первым, самым простым словам. Задал я и домашнее задание. Я уже начал было беспокоиться, что класс очень большой, но на второе занятие пришло лишь человек пятнадцать. Многие надеялись, что у русского можно научиться языку легко и не работая дома, но когда они поняли, что любое изучение иностранного языка — это тяжёлая работа, то «убоялись премудрости». Зато оставшиеся прозанимались весь год и кое-чему научились.

За одним из первых столов сидели три усатых и бородатых здоровяка в свежепостиранных и отглаженных зелёных рубашках. На отворотах отложных воротничков рубашек маленькие блестящие бронзовые якорьки, говорящие о том, что они «чиф-петти-офисерс», то есть старшие из младших офицеров. На груди у каждого с одной стороны чёрная, отпечатанная несмываемой краской надпись «Нэви», ставшая мне уже столь знакомой. Все они были уже не молоды, лет сорока. В середине этой группы был начальник электростанции Мак-Мердо Габрилик. Он был моим лучшим учеником в классе, хотя чувствовалось, что учение давалось ему нелегко. Когда, встав, он отвечал на вопросы домашнего задания, толстая шея и лицо его наливались кровью, казалось, он лопнет сейчас от избытка знаний, скопившихся внутри, но заткнутых какой-то невидимой пробкой. Потом пробка вдруг открывалась, и он начинал говорить. Однажды после урока, когда почти все уже разошлись, он подошёл ко мне, натужился весь, как на уроке, и вдруг произнёс фразу, которую я сначала не понял, только потом дошло: он же говорит по-украински: «Ты приходь, приходь до мене на пауэр плант***, я там роблю», — повторял Габрилик, расстроенный тем, что я не понимаю фразы, которую он так готовил.

Потом я часто бывал в его просторном и чистом кабинете здания электростанции, где громыхали, давая энергию, огромные судовые дизели. Мы пили кофе, беседовали. Родители Эда выросли в маленьком шахтёрском городке в штате Пенсильвания. Его дед и бабушка приехали в Америку откуда-то из-под Львова. Отец Эда был машинистом на железной дороге и умер уже давно. У самого у него нет семьи, есть только мать («мамо», называет он её) и брат. Брат много старше, и он перенял от отца много украинских слов и обычаев, а Эд не успел.

Я не замечал в моем разговоре по-английски ничего необычного, кроме того, что мой язык был плохой, а Эд замечал. Он иногда вдруг обрывал меня и кричал в восторге:

— Так же говорил мой брат! Или:

— Так же делает и мой брат!

Эд хорошо играет на аккордеоне. Он говорит, что четыре раза смотрел, американский фильм «Война и мир», чтобы лучше научиться играть на аккордеоне русские пляски.

— А как называется твой городок? — спросил я как-то невзначай.

— Тамбов, — ответил так же безразлично Эд.

— Слушай, Эд, так мы же с тобой почти земляки, — пошутил я. — Мои родители тоже из-под Тамбова, только это в середине России.

— А я-то думал, что Тамбов — индейское название местности, — удивился и обрадовался Эд.

Эд служит во флоте уже семнадцать лет, обошёл не раз весь свет. Последние годы он командовал дизельным хозяйством на разных кораблях.

— Ты знаешь, Игор, ведь после зимовки в Антарктиде каждый из нас, моряков, получает право выбора нового места службы на ближайшие два года. Я попрошусь куда-нибудь на берег, но за границу, «за море»: в Европу или Японию. После двухлетней службы «за морем» я опять буду иметь право на выбор нового места службы по своему усмотрению. Вот тогда уж я попрошусь домой, в Америку, и тоже обязательно на берег. И, не дослужив этого последнего срока, уйду в отставку на полную пенсию, потому что к этому времени я уже прослужу во флоте двадцать лет.

Он помолчал, а потом продолжал мечтательно:

— Я хотел бы быть учителем. Учить детей, например, географии. Я ведь везде был сам. А ещё, Игор, я хочу жениться, — застенчиво краснея говорит Эд. — И чтобы дети были. Мама и брат тоже об этом просят. Подожди, я покажу тебе фотографию своих родителей и брата.

Много лет прошло с тех пор. Эд действительно впоследствии ушёл в отставку, вернулся к себе в родную Пенсильванию и через некоторое время женился. Но учительствовать ему не пришлось. После двадцати лет службы во флоте это было не так уж просто.

Вторым из трех богатырей был товарищ Эда по службе, чиф Харланд Войт. Обычно после занятий в классе и продолжавшихся ещё долго бесед и вопросов, где-то уже часов в десять вечера я шёл в кают-компанию, чтобы выпить чашечку кофе. Приходили туда и Эд с Харландом. Они жили в домике рядом с кают-компанией, и наш «кофе» затягивался до полуночи.

Усатый, но без бороды, в очках, Харланд Войт был моложе Эда, ему было тридцать четыре. Три года назад Харланд женился. Он показывает фотографию жены. Жена его Шилла, полная женщина, по виду и по рассказам с крутым нравом, работает медсестрой в городке Адвентура около Сан-Франциско. Есть у них и дочка. Её зовут Хайди, но Эд окрестил её Блинки. Глагол «ту блинк» означает «мигать», «моргать», поэтому Блинки значит Моргалочка.