Святой: гарпун для Акулы - Зверев Сергей Иванович. Страница 42

— Ничего, народ у нас неприхотливый! — иронично вставил Виктор.

— Зря смеешься! — насупился подполковник. — Прикинь в масштабах страны! Сколько у нас сидит? Доведем зеков до ручки, а потом на свободу выпускаем?! Они же зубами рвать будут! Наверстывать, так сказать, упущенное.

— Если здоровья хватит!

— Туберкулезники по-своему счеты сведут. В солонки плевать станут, стаканы слюнявить. Мол, сам не жилец, и вы, сытенькие и довольные граждане, помучайтесь! Мне хоть и не положено думать о политике… — Котиков торопливо прикурил, забыв потушить спичку. — Мне заключенных охранять государство поручило, но лезут мыслишки в голову, особенно вечерами.

— К каким выводам пришли, товарищ подполковник? — Новиков был так ошарашен свалившейся с неба свободой, что даже обратился по-армейски.

— Конкретно? Только к одному! — Спичка обожгла пальцы Котикова. Он чертыхнулся и бросил ее на пол. — Фуфло у нас, а не политика. Сами себя губим.

— Это как понять? — скорее из вежливости, чем от желания продолжать беседу, поинтересовался Новиков.

— Американцы реабилитационные центры для отсидевших еще в середине семидесятых годов открыли. Целую систему разработали. Прием на работу, бесплатное лечение от алкоголизма и наркомании…

— Загнули, товарищ подполковник! — усмехнулся зек. — С Америкой, насколько я помню, Хрущев соревноваться собирался. Остальные наши вожди уже и не заикались. Кроме гонки вооружения, разумеется.

— Это точно! — вздохнул Котиков. — Ладно. Имеем, что имеем. Провозгласили демократию в стране… Пусть будет демократия, но государства никто не отменял. Исправительно-трудовые учреждения в любой стране имеются, и сидят в них преступники. А у нас что? Зоны по испытанию на выживаемость? Выжил, с ума от безделья не сошел, туберкулез не заработал — добро пожаловать обратно к нормальным людям?! Вот и выходят от нас доходяги законченные…

— Вы, товарищ подполковник, со своей колокольни смотрите, — не согласился Новиков. — Кое-кто очень неплохо время проводит. У нас зона прессовая. Вы постарались. А на других полный беспредел. Проституток автобусами через КПП провозят, не говоря уже о тачках с наркотой.

Котиков теребил пачку, стараясь достать новую сигарету.

Его руки нервно подрагивали.

— О блатных разговор особый! Они давно свое государство в государстве создали. В нынешнем бардаке оно еще крепче станет, посмотришь!

— Вам виднее!

Вепрь понял, что эта тема мало интересует собеседника.

— Ладно, закругляемся! — устало сказал он. — Хотел тебе первому об амнистии сообщить.

— Спасибо! — поблагодарил Новиков.

— Завтра на утренней поверке всей зоне объявим. — Широкое лицо подполковника Котикова приняло выражение невозмутимого безразличия. — Ты никому не говори, а то ночью отмечать начнете. Знаю я вас!

Вепрь снова был суровый хозяин зоны, не доверяющий никому.

Лагерные масти и без Новикова пронюхали о событии.

Свои люди были среди контролеров, солдат-срочников, которым зеки сбывали свои поделки.

Вернувшись в барак, Новиков увидел приготовления к пиршеству. Струна как чувствовал — три дня тому назад он отобрал хлеб у хлюпиков из числа вечно виноватых, замочил его в целлофановом мешке. Начинался сложный таинственный процесс приготовления самогона.

Струна, как заправский метрдотель дорогого ресторана, руководил сервировкой:

— Падла! Что ты сушеный лук насыпал! Нормального в блеваловке найти не мог?.. Запивон приготовьте! Подсаживайся, Витюха!

По голосу было заметно — Струна первую пробу приготовляемого питья снял. Его язык, по образному выражению зеков, цеплялся за зубы.

— Ой, пардон! — Вор картинно всплеснул руками. — Сидеть — это теперь наша забота. Вы же, товарищ гражданин, на волю отваливаете.

— Завидуешь? — Новиков присел рядом.

— Телок снимешь, в кабак закатишься… — нараспев протянул Струна. Завидую, конечно… Я сижу за решеткой, слезы взор мой туманят… — Он был вроде музыкальной шкатулки: тронь — отзовется куплетами душещипательных воровских романсов. — Перед людьми я виновен. Перед богом я чист… Завидую, Витюха, ох как завидую… Передо мною икона и запретная зона, а на вышке маячит очумелый чекист… Давай, кореш, выпьем!

Словно вышколенный официант, незаметно возник шнырь и подал две кружки с первачом.

— Погнали! — произнес Струна традиционный тост и одним махом осушил свою емкость. — Поставьте на стрему кого-нибудь! — приказал вор. — Налетит Вепрь, всю гулянку испортит. Ты чего не пьешь? Отличная самогонка!

Слегка окосевший Струна участливо пододвинул кусок хлеба с розовым ломтиком сала.

— Пей, командир, оттрубил ты свое…

— Я выпью. Струна! — сказал Новиков. Его снова забила нервная дрожь. Поверить не могу… Сидел ни за что! — Неприятно пахнущая жидкость перелилась из кружки в горло. — Налей еще… Сколько лет в лагерях!

— Брось! — примирительно сказал Струна. — Посидел, отдохнул, с честными фраерами скентовался. А что твоя армия? Та же тюрьма!

— Закрой пасть! — отрезал Новиков. — Не касайся армии своими…

— Усек! — быстро исправил оплошность собутыльник. — Армия — наша надежда и опора, непобедимая и легендарная… — Тираду прервал тычок в бок. Струна не обиделся, переключился на шестерок, сновавших около праздничного стола:

— Жеванину несите из заначек. Что мы, деревня, чтобы салом да луком закусывать?

Попозже подтянулись гости из других отрядов. Пропустил сотку забежавший на огонек контролер-сверхсрочник по кличке Штырь.

Самогонная вонь пополам с запахом пота взопревших от выпивки мужиков превратила воздух в нечто среднее между слезоточивым газом и атмосферой давно не чищенной выгребной ямы. Табачный дым свинцовым туманом висел под потолком.

Почувствовав подступающую к горлу тошноту, Новиков вышел из барака. Высокое темное небо без единого облачка сияло мириадами звезд-светлячков. По внутреннему, простреливаемому коридору медленно брел служебный наряд с собакой.

— Гуляете, волки?! — крикнул солдат, заметив пока еще заключенного.

Вторя караульному, тявкнула собака, как будто и ей хотелось выпить браги, а не обнюхивать стылую землю, слабо согретую весенним солнцем.

Новиков отступил в тень. Ему не хотелось говорить.

Из приоткрытой двери барака доносилась песня. Хриплые мужские голоса невпопад подтягивали:

Старая как мир воровская песня, шлягер уркаганов и блатарей России всех времен, разносилась по зоне:

Заслушался часовой на вышке. Остановилась сторожевая собака, а ее проводник ослабил поводок. Контролер по прозвищу Штырь закрыл ладонями уши и шлепнулся задом на холодные ступени КПП.

Надрывная мелодия летела над зоной:

Подполковник Котиков, накинув шинель, стоял у открытого окна своего кабинета. Начальник колонии выключил свет и вслушивался в едва различимые слова хорошо знакомой песни:

Бывший старший лейтенант воздушно-десантных войск, без пяти минут бывший заключенный, Виктор Новиков прислонился к дверному косяку лагерного барака и пел вместе со всеми, сжимая кулаки до боли.