Ночи Калигулы. Восхождение к власти - Звонок-Сантандер Ирина. Страница 13

Агриппина насилу оторвалась от сыновей и села в носилки. Чёрные занавески плотно задвинулись. Так велел Тиберий: римляне не должны видеть, как отправляется в изгнание вдова Германика. Легионеры двумя рядами обступили носилки. Неужели император опасался побега? Далеко ли убежит измученная женщина с тремя маленькими дочерьми? Разве может она оставить заложниками троих сыновей?

Агриппина напоследок выглянула в узкую щёлку между занавесями. Носилки покачнулись, тронулись. Сыновья медленно отдалялись от неё. Вернее, она отдалялась от них. А Нерон, Друз и Гай продолжали неподвижно стоять на нижней ступени мраморной лестницы. Такие юные, такие беззащитные!.. Нерон, не отрывая взгляда от носилок, положил руку на плечо Друзу. И тот, отвечая пожатием, судорожно вцепился в пальцы старшего брата. Калигула отошёл в сторону и присел у колонны, прислонившись к ней спиной. Самый младший, он казался самым одиноким.

Цезарь Тиберий стоял в глубине дверного проёма. Оставаясь незамеченным, он наблюдал за отъездом Агриппины. Когда носилки, плавно покачиваясь, исчезли в утренней толчее извилистых улиц, он облегчённо вздохнул. Выиграна ещё одна решающая битва в войне с Германиком. Сначала император избавился от самого Германика, теперь — от Агриппины. Остались только их сыновья.

Тиберий подошёл к мальчикам. Обнял их сзади, положив левую руку на плечо Нерону, а правую — Друзу.

— Мне жаль вашу мать, — сказал он, стараясь придать голосу убедительность. — Но она сама накликала на себя несчастье дерзостью и неразумием. Отныне я — ваш опекун, и приложу все усилия, чтобы воспитать вас достойными гражданами великого Рима.

Тиберий смолк в ожидании ответа. Но Друз и Нерон стояли, не двигаясь, и упрямо молчали. Тиберий видел, как напряглись мальчишеские скулы, ещё не ведавшие бритвы.

«Змеёныши! — подумал он. — Я заставлю вас уважать и бояться меня!» — и поспешно убрался во дворец, даже не обратив внимания на Калигулу, который испуганно скорчился за колонной.

Гай Калигула страдал. Семилетнему мальчику больно расставаться с матерью. Ещё больнее — расставаться с сестрой Друзиллой.

Нахлынули воспоминания. Вот отец подарил ему маленький возок, запряжённый мохнатым чёрным пони. Мальчик без устали катался по усыпанным гравием аллеям, погоняя лошадку игрушечным хлыстиком. Иногда пытался править стоя, подражая то вознице с ипподрома, то триумфатору в роскошной колеснице. Иногда сажал рядом с собою Друзиллу. Девочка цепко хваталась за раскрашенные края возка и восторженно смеялась, подставляя ветру раскрасневшееся лицо. Старшие братья не разделяли забав Калигулы и даже посмеивались над ним. Ведь они считали себя почти взрослыми, учились езде на скаковых лошадях и увлечённо дрались деревянными мечами на лужайке среди кипарисов.

Агриппина Младшая тоже однажды прокатилась с братом. Когда Калигула нахлестнул пони, то девочка завизжала от страха и ухватилась за вожжи. Возок перевернулся, Агриппина неловко вывалилась на розовый гравий. Надрывно рыдая, она потирала ушибленные места и ругала Калигулу. Рабыни хлопотливо тащили девочку к вилле, а она продолжала выкрикивать обидные слова: «Нюхая хвост своего пони, ты уже сам пропах навозом!» Калигула, опустив руки и склонив голову, стоял у перевёрнутого возка. «Как смешно упала Агриппина! — неожиданно раздался рядом голос Друзиллы. — Гай, покатай меня».

Они вместе перевернули возок, накормили морковью испуганного пони. И катались до самого обеда, злорадно смеясь над незадачливой Агриппиной… Стоит ли удивляться тоске о Друзилле, если она была единственным другом Калигулы?

— Почему ты тут спрятался? — грубый голос прервал воспоминания мальчика. Калигула испуганно поднял глаза. Над ним возвышался цезарь, словно похожий на огромного телёнка иллирийский пёс над загнанной в угол добычей.

— Да ты плачешь? — неподдельно изумился Тиберий. — Идём со мной. Ты — мой внук, и я позабочусь о твоём будущем. Тебе уже семь лет. Пришло время познавать науки.

X

Дворец Тиберия не подавлял той чрезмерной пышностью, которой славились дворцы восточных правителей. Просторный и удобный дом Октавиана Августа, облицованный розовым мрамором и серо-голубой мозаикой, служил резиденцией его наследнику. Тишина и прохлада царили в полупустых залах. Пламя, горящее в масляных светильниках, выхватывало из полумрака неясные очертания статуй и мраморных ваз.

Жилые помещения располагались в задней части дома. Преторианцы бдительно охраняли вход, допуская туда лишь членов императорской семьи и тех, кого цезарь удостаивал особым приглашением. Комнаты-кубикулы выходили на галерею. Крытая галерея, украшенная коринфскими колоннами, окружала прямоугольный внутренний двор. Ещё Октавиан Август велел разбить здесь сад, засадив просторный двор лавровыми деревьями, пиниями, плющом и виноградом. По глади пруда плавали бледно-розовые и жёлтые кувшинки.

Император жил в правом крыле дворца. Тиберий обычно просыпался через два часа после рассвета. Омывал лицо и руки водой, настоянной на розовых лепестках — роскошь, пришедшая с востока на смену простым римским привычкам. А затем Тиберий спускался в сад.

Он часами мог бродить по дорожкам, разбегающимся от фонтана. Он любовался лилиями и базиликом, вдыхал запах жасмина и акации. Порою присаживался на мраморную скамью, в тень раскидистого платана. Пил воду из фонтана, украшенного позеленевшей от времени статуей Нептуна. То были самые отрадные мгновения в жизни Тиберия. И он ненадолго забывал о государственных заботах, о нелюбви римлян, о толпах просителей, осаждающих дворец.

Тиберий бросал хлебные крошки в водоём. Рыбки, вилявшие хвостами и хватавшие угощение круглыми ртами, забавляли его. Император сравнивал их с плебеями, жаждущими дармового хлеба и зрелищ, и с сенаторами, жаждущими золота и почестей.

Чеканя шаг и размахивая правой рукой подошёл Макрон, которому Тиберий доверил охрану своей драгоценной особы.

— Луций Элий Сеян просит цезаря о встрече, — слегка запыхавшись, доложил он.

— Пусть подождёт, — нахмурился Тиберий. — Впрочем, нет! Я поговорю с Сеяном. Проводи его в сад.

Император продолжал кормить рыбок и не обернулся, даже услышав приветствие Сеяна.

— Ты гневаешься на меня, цезарь? — осмелился спросить сенатор, так и не дождавшись ответа на приветствие.

Тиберий замер. Избегая смотреть на сенатора, он внимательно разглядывал, как колышутся на дне водоёма темно-зеленые водоросли. .

— Ты был другом моего сына! — с неподдельной горечью воскликнул он. — Что изменилось? Почему ты стал на сторону сыновей Германика?

Элий Сеян опешил.

— Дело не в сыновьях Германика, а в соблюдении закона, — оправдываясь, пробормотал он.

Тиберий выбросил рыбам остатки хлеба. Заложил руки за спину и неспешно направился в глубину сада. Сеян поплёлся за ним. Со стороны зверинца доносился вой львов и сиплые крики голодных павлинов.

— Эти мальчики — кровные правнуки Августа. Кроме того, народ перенёс на них горячую любовь, которую питал к Германику. Усынови их, цезарь, и плебс восславит тебя! — поспешно заговорил Сеян, стараясь, чтобы слова звучали как можно убедительнее.

— Усыновить мальчишек Германика в угоду плебсу, ради минутной популярности? А как же мой внук?! — выкрикнул Тиберий, внезапно остановившись. — У тебя есть дети, Сеян! Что ты сделаешь, если от тебя потребуют оставить наследство дальним родственникам, а не родным детям и внукам?!

Сеян обескураженно молчал. Он мог бы возразить, сказать, что Октавиан Август сделал Тиберия наследником при условии, что тот усыновит Германика. Но Сеян понимал, что цезарь обозлится ещё больше, услышав это. Неожиданно сенатору пришла в голову мысль: «Август заботился о правах Германика, женатого на его внучке, потому что думал о правнуках. Можно ли осуждать Тиберия? Ведь, беспокоясь о внуке, он поступает подобно Августу».