Ночи Калигулы. Восхождение к власти - Звонок-Сантандер Ирина. Страница 69

— Император знает, что твой, — вздохнул Децим Кастр, устало присаживаясь в ногах ложа. — Зачем ты хотел убить его, благородный Гай?

— Спроси у Тиберия, зачем он убил моих родных! — хрипло прошептал Калигула.

Слова его были едва слышны, но Децим Кастр безошибочно уловил их. Старый солдат вдруг почувствовал, как сильно, почти до слез чешется левый глаз.

— Прежде я служил твоему отцу, славному Германику, — глухо заметил он. Широкая спина солдата сгорбилась. — То были времена чудесной молодости… Если бы я знал наверняка, кто именно извёл моего полководца! Но смерть его осталась тайной. А догадки?.. Они не в счёт.

Калигула затравленно молчал. И вдруг старый центурион грузно опустил на колени у изголовья постели и прижался сухими губами к руке Гая:

— Тебе, сыну Германика, я буду служить верно!

И, достойно выпрямившись, вышел из опочивальни, унося с собою нож.

— Что тебе сказал гадёныш? — жадно потирая руки, встретил центуриона Тиберий.

— Гай Цезарь заявил, что нож — не его! — почтительно склонив голову, ответил Децим Кастр.

— Его, его! — с хитрой улыбкой возразил Тиберий.

Центурион молчал, глядя в стену прямо перед собой.

— Теперь я точно знаю, — мстительно заявил император. — Калигула не только подлец! Он ещё и трус!

LXIX

Кудрявый спинтрий с карими глазами, подведёнными на египетский лад, находился у ложа больного императора. Поджав ноги, он сидел на подушке, небрежно брошенной на пол. Рядом с мальчиком, на узком овальном столике стоял серебрянный поднос с обедом Тиберия.

— Какой суп? — сердито спросил император.

— Из креветок и фазаньей грудки, — поспешно ответил мальчик.

Тиберий приподнялся на локтях и открыл рот, быстро теряющий последние зубы. Мальчик ловко влил императору в рот ложку супа. Тот удовлетворённо почмокал губами:

— Ещё.

Спинтрий терпеливо кормил императора. Ещё несколько месяцев назад он по-иному ублажал Тиберия. Теперь из всех былых удовольствий цезарь может наслаждаться лишь едой.

Две розовые креветки плавали в серебрянной ложке. Тиберий алчно проглотил их и поперхнулся. Куча гнилых обломков, некогда бывших императорскими зубами, не успела пережевать пищу как положено. Тиберий долго, до слез в глазах, откашливался.

— Будешь жевать мою пищу, — отдышавшись, велел он спинтрию. — Но смотри: осторожно, чтобы не лишить её вкуса!

С трудом унимая дрожь в обнажённых лопатках, мальчик откусил изрядный кусок фазанятины. Осторожно покусал мясо зубами, чтобы смягчить до степени, угодной цезарю. Испуганно ощутил во рту вкус пряностей. Спинтрий решил, что он украл у фазанятины сладостную сочность, предназначенную исключительно для цезаря. Не смея жевать дальше, мальчик языком вытолкнул мясо на ложку и поднёс ко рту императора.

Тиберий проглотил фазанятину и печально заметил:

— В дни моей молодости даже дичь была вкуснее.

Пятнадцатилетний мальчик вжал голову в плечи, опасаясь наказания. Но Тиберий, тоскливо повздыхав, снова открыл рот в ожидании очередного пережёванного куска.

Юный спинтрий был из хорошей семьи, сын римского всадника. Марк Силий звали мальчика. Отец умер, и богатые равнодушные родственники откликнулись на лицемерный зов Тиберия. Спихнули двенадцатилетнего мальчика сладострастному старцу.

Больно и страшно было Марку Силию в первый год. Затем — привык, втянулся. Теперь Тиберий уже не в силах предаваться похотливым играм. Лишь время от времени лениво велит разыграть любовную сценку, громко сожалея о своей дряхлости. Отрадное облегчение для юношей и девушек: уже не нужно с улыбкой на устах ласкать зловонное старческое тело.

Новое занятие для «императорских служителей порока» — ухаживать за больным, обмывать его, кормить его… Марк Силий не знал, что гаже: спать с Тиберием или пережёвывать еду и засовывать её в слюнявый рот. И что опаснее: тщательно, до потери вкуса, пережевать мясо? Или недожевать его, чтобы Тиберий подавился крупным для беззубого рта куском?

Наевшись вволю, Тиберий устало пробормотал:

— Приблизься ко мне…

Марк Силий послушно поставил опустевшее блюдо на поднос и поднялся. Тиберий протянул сухую костлявую руку и вцепился в тонкую тунику мальчика, застёгнутую пряжкой на правом плече и оставляющую обнажённым левое.

— Любишь ли ты своего принцепса? — спрашивал Тиберий, притянув к себе мальчика.

— Да, — едва слышно ответил он, подавляя желание отвернуться.

— Какое у тебя тело! Нежное, как шёлк… — в забытьи шептал император, оглаживая безволосый торс подростка, узкие костлявые плечи и впавшую грудь.

Спинтрий призывно улыбнулся, в душе тоскливо думая: «Неужели опять проснулись желания в старом теле?»

— Хочешь, я отпущу тебя с Капри, наградив изрядным количеством сестерциев? — пытливо прищурился император, не оставляя грудь мальчика.

Марк Силий встрепенулся. Так радуется легионер, получив отставку после тяжкой долголетней службы. Но даже легионер меньше тяготится опасной службой, чем спинтрий — императорским ложем.

— Прикажи, цезарь, — и я исполню все, что повелишь! — прослезившись от счастья, заверил мальчик.

Тиберий слабо поманил его пальцем.

— Проведай о мыслях и намерениях Гая Цезаря, — громко зашептал он в ухо юному Марку.

— Да, цезарь! — мальчик покинул опочивальню императора, отплясывая танец, которому никакой наставник не обучал его — танец свободы.

В сумерках Калигула в одиночестве бродил по острову. Подолгу останавливался у зверинца, разглядывая тигров и павлинов. И думал о будущем, мучительно пытаясь найти выход из настоящего. Порою ему казалось, что лучшее — бежать с Капри. Но он оставался, выжидал. «Вернусь в Рим императором — или вовсе не вернусь!» — думал он.

Гай стоял у беседки, на краю скалы, обратившись лицом к востоку. Солнце закатывалось за горизонт позади него. Огненными казались его рыжеватые волосы, тёмным и сумрачным — лицо.

— Гай Цезарь, — раздался позади голос. Слишком грубый, чтобы быть женским, и слишком томный, чтобы быть мужским.

Калигула обернулся и, прищурившись, различил в сгустившихся сумерках невысокую щуплую фигуру спинтрия.

— Чего ты хочешь? — грубо отозвался Гай, заложив ладони за спину и принимая презрительный вид.

— Меня послал к тебе император, — Марк Силий приблизился к Калигуле и резким движением распахнул широкие полы плаща.

Гай удивлённо попятился. Юноша был совершенно гол под плащом. Только ремешки сандалий обвивали голени до колен. А выше — матово-смуглое тело, смазанное оливковым маслом и умело лишённое волос.

— Зачем? — Калигула готов был обругать себя за неуместную хриплость в голосе.

Мальчик усмехнулся. Сделал ещё два шага, по-женски соблазнительно покачивая узкими бёдрами. Нарумянный и завитой, Марк Силий выглядел бы девочкой, если бы Калигула не видел явственно мужкое достоинство странного подростка.

— Чтобы доставить тебе приятное! — Силий облизнул подкрашенные кармином губы.

— Предпочитаю женщин, — пренебрежительно передёрнул плечами Калигула.

Упрямый мальчишка ничуть не смутился. Видно, выучил роль зараннее.

— Мужчины лучше женщин, благородный Гай, — хитро прищурился он. Он развёл в стороны руки, держащие полы плаща, и сделался похож на птицу. «Или нетопыря!» — хмыкнул Калигула.

— Неужели? — Гай даже не посчитал нужным разыграть изумление. — Почему?

— Женщины испокон веков обманывали мужчин, — томно пропел спинтрий, но голосок его сорвался, как случается с юнцами его возраста. — Я скажу тебе правду!

— Какую правду? — предательски дрогнуло сердце.

Марк Силий отошёл назад и запахнул плащ.

— Тиберий знает, что ты обронил нож в его опочивальне, — проговорил он, пристально следя за Гаем.

Юный спинтрий затеял двойную игру за спиной императора. Ему захотелось услужить и Тиберию, и Калигуле. Или тому из них, кто больше заплатит. Марк Силий счёл необходимым сблизиться с Гаем Цезарем. Но, идя напрямик, не сумел сделать этого достаточно разумно. Калигула принял слова мальчика за угрозу.