Храм Миллионов Лет - Жак Кристиан. Страница 16

Ускорив шаги, он приблизился.

Силуэт не двигался.

В нежном свете заходящего солнца блестели темные волосы и светлое платье. Как женщина может быть столь прекрасной, одновременно притягивающей и недоступной?

— Нефертари…

Она бросилась к нему и спряталась в его руках.

— Мне удалось ускользнуть, — призналась она, — когда началось выступление лютнистов, твоя мать позволила мне уйти. Ты забыл обо мне?

— Твой рот — бутон лотоса, твои губы творят заклинания, а я до безумия хочу обнять тебя.

Их поцелуй был источником силы, сплетенные, образуя единое целое, они возрождались, даря себя друг другу.

— Я дикая птица, пойманная в сети твоих волос, — сказал Рамзес, — ты открываешь мне путь в сад, где аромат тысячи цветов опьяняет меня.

Нефертари распустила волосы, Рамзес спустил бретели льняного платья с ее плеч. Они слились в теплоте безмятежного и благоуханного летнего вечера.

15

Первый луч света разбудил Рамзеса, он провел рукой по нежной спине еще спящей Нефертари и поцеловал ее в шею. Не открывая глаз, она потянулась, прильнув к его сильному телу.

— Я счастлива.

— Ты сама и есть счастье.

— Мы не должны расставаться так надолго.

— Ни у тебя, ни у меня нет выбора.

— Будет ли тяжесть власти руководить нашей жизнью?

Рамзес прижал ее к себе.

— Ты не отвечаешь…

— Потому что тебе известен ответ, Нефертари. Ты великая царская супруга, я — фараон: нам не убежать от реальности даже в самых тайных мечтах.

Рамзес встал и направился к окну, из которого долго смотрел на фиванскую деревню, зеленеющую под летним солнцем.

— Я люблю тебя, Нефертари, но я также и супруг Египетской земли. Земли, которой я должен дать плодородие и процветание, и когда ее голос зовет меня, я не имею права оставаться безразличным к ее зову.

— И много еще нужно сделать?

— Я думал, что буду править спокойной страной, забыв о том, что она населена людьми. Им будет достаточно нескольких недель, чтобы предать закон Маат и разрушить дело моего отца и его предков; гармония — наиболее хрупкое из сокровищ. Если я ослаблю бдительность, зло темных глубин овладеет страной.

Нефертари также поднялась и прильнула обнаженным телом к Рамзесу. По простому прикосновению ее благоуханного тела он понял, что их единение остается абсолютным. Неожиданно раздался стук, и дверь отворилась, пропуская растрепанного Амени, который отвернулся, как только заметил царицу.

— Это серьезно, Рамзес, очень серьезно!

— До такой степени, чтобы побеспокоить меня в столь ранний час?

— Идем, не будем терять ни минуты.

— Может, все-таки ты дашь мне время помыться и поесть?

— Не в этот раз.

Учитывая взволнованный вид обычно всегда держащего себя в руках Амени, Рамзес решил уступить.

Царь сам правил колесницей, запряженной двумя лошадьми, за которой следовала другая колесница, на которой ехали Серраманна и лучник. Хотя скорость причиняла ему неудобство, Амени поехал на колеснице Рамзеса. Они остановились перед одной из дверей ограды Карнака, сошли на землю и начали читать стелу, покрытую иероглифами, понятными каждому прохожему.

— Посмотри, — потребовал Амени, — посмотри на третью строчку!

Знак, состоящий из трех животных, который должен был обозначать «рождение» и нарекать Рамзеса «Сыном» света, был плохо высечен. Из-за этого недостатка утрачивалась защитная магия и поражалась тайная сущность фараона.

— Я проверил, — заявил Амени, пребывавший в ужасе, — та же ошибка повторяется на всех подножиях статуй и стел, которые может видеть каждый. Это злой умысел, Рамзес.

— Кто мог задумать это?

— Главный жрец Амона и его скульпторы, это они высекают слова, возвещающие о твоей коронации! Если бы ты не увидел сам, ты бы мне не поверил.

— Позови скульпторов, — приказал Рамзес, — пусть исправят надпись.

— Разве ты не покараешь виновных?

— Они только подчинялись приказам.

— Верховный жрец Амона болен, это причина, по которой он не смог почтить тебя.

— Есть ли у тебя доказательства против этого важного человека?

— Его вина очевидна!

— Не доверяй очевидному, Амени.

— Он останется ненаказанным? Каким бы богатым он ни был, он остается твоим слугой.

— Подготовь подробный отчет о его богатствах.

Роме не жаловался на свои новые обязанности. После того как он назначил ответственных и требовательных людей, следящих за поддержанием чистоты во дворце, он занялся царским зверинцем, в котором жили три кошки, две газели, гиена и два пепельных журавля.

Лишь одно существо ускользало от его контроля: Неспящий, желтый пес фараона, который завел отвратительную привычку каждый день ловить рыбу в царском пруду, а так как охота проходила под защитой взгляда льва Рамзеса, то не было никакой возможность вмешаться.

Рано утром Роме помог Амени нести тяжелый ящик с папирусами. Откуда этот тщедушный писец, который так мало ел и спал по три или четыре часа в день, берет столько энергии? Неутомимый, он проводил большую часть своего времени в кабинете, заваленном документами, никогда не уступая усталости.

Амени закрылся с Рамзесом, в то время как Роме делал ежедневный обход кухонь; разве не от качества пищи зависело здоровье фараона, а значит и всей страны?

Амени развернул множество папирусов на столе.

— Вот результат моих исследований, — объявил он с некоторой гордостью.

— Они были трудны?

— И да и нет. Главные служители храма Карнака не пришли в восторг от моего прибытия и моих вопросов, но они не решились помешать мне проверить их слова.

— Богат ли Карнак?

— Богат: восемьдесят тысяч рабочих, сорок шесть действующих строек в провинциях, зависящих от храма, четыреста пятьдесят фруктовых садов, виноградников, четыреста двадцать тысяч голов скота, девяносто судов и шестьдесят пять поселений разного размера, работающих непосредственно на самое большое святилище Египта. Его Верховный жрец правит настоящей армией писцов и крестьян. К этому надо добавить еще кое-что: если переписать общее количество даров богу Амону, то есть его жрецам, мы получаем шесть миллионов быков, шесть миллионов коз, двенадцать миллионов ослов, восемь миллионов мулов и многие миллионы домашней птицы.

— Амон — бог побед и защитник империи.

— Никто этого не оспаривает, но его жрецы всего лишь люди; когда необходимо управлять таким состоянием, разве не становятся они добычей постыдных замыслов? У меня не было времени продолжить дальше мое расследование, но я обеспокоен.

— Чем же?

— В Фивах сановники с нетерпением ждут отъезда царской четы на север; другими словами, Великий Царь тревожит их спокойствие и нарушает обычный ход игры. От тебя требуется обогащать Карнак и предоставить ему возможность расти как государству в государстве до того дня, когда верховный жрец Амона не объявит себя царем Юга и не отделится.

— Это было бы смертью Египта, Амени.

— И нищетой для народа.

— Мне понадобятся весомые доказательства, следы растраты. Если я пойду против верховного жреца Амона, я не буду иметь права на ошибку.

— Я займусь этим.

Серраманна был обеспокоен. С момента покушения греков Менеласа он знал об угрозе жизни Рамзеса. Конечно, варвары покинули Египет, но опасность вовсе не миновала.

Поэтому он постоянно проверял те места во дворце, которые считал слабыми, главное поселение армии, квартал стражи и казарму элитных полков. Если бы произошел бунт, он зародился бы именно там. Бывший пират, сард доверял лишь своему инстинкту: неважно, кто перед ним, простой солдат или один из командующих — он одинаково не доверял обоим. В большинстве случаев он был обязан тем, что выжил, тому, что наносил удар первым, хотя его противник и пытался притвориться другом.

Несмотря на свои гигантские размеры, Серраманна передвигался как кошка, ему нравилось наблюдать за людьми, оставаясь незамеченным, и неожиданно заставать их за разговором. Какая бы не стояла жара, сард носил металлические доспехи; на поясе висел кинжал и короткий, очень острый меч. Бакенбарды и завивающиеся усы придавали его лицу еще более пугающий вид, которым он умел пользоваться.