Король нищих - Бенцони Жюльетта. Страница 38

Но самая большая радость Сильви заключалась в том, что она вновь обрела своего крестного отца. Благодаря особой милости, которая объяснялась ее положением послушницы, они увиделись не в большой приемной монастыря, а в комнате, где посетителей принимала мать-настоятельница и где не было решетки. Поэтому они смогли обнять друг друга, взволнованные долгожданной встречей. Лишь после бесчисленных поцелуев, поцелуев отца, вновь обретшего потерянную дочь, и поцелуев дочери, вновь соединившейся с отцом, Персеваль на расстояние вытянутой руки отстранил от себя Сильви, чтобы лучше ее рассмотреть.

– Я никогда не поверил бы, что смогу так долго жить вдали от вас! – вздохнул шевалье де Рагенэль. – Но, девочка моя, как тяжело мне видеть вас в этом наряде.

– Разве он мне не к лицу? – весело спросила Сильви, повернувшись на каблуках и тем самым подтвердив, что она по-прежнему осталась кокеткой.

– К лицу, но, к сожалению, он скрывает ваши прекрасные волосы. И к тому же вы кажетесь выше ростом. Но, может быть, за это время вы действительно подросли?

– По-моему, да, – улыбнулась Сильви. – Мне кажется, теперь я смотрю на жизнь несколько свысока... но не настолько, чтобы у меня при этом кружилась голова от собственных достоинств. О, милый мой крестный! Как часто я думала о вас! Как вы думаете, смогу ли я когда-нибудь снова жить у вас? Сейчас я большего от жизни и не желаю!

– Но от жизни всегда надо требовать большего! – рассмеялся Рагенэль. – У вас все впереди, и я надеюсь, что вы сумеете употребить свою жизнь на нечто иное, нежели читать в будущем книги старику или готовить ему травяные отвары.

Лицо Сильви погрустнело.

– Но именно этого я хочу больше всего. Поймите, если даже Франсуа каким-то чудом полюбит меня, между нами будет стоять тот ужас, тот кошмар, который неотступно меня преследует. Кроме того, я знаю, он любит другую женщину и он гораздо выше меня по положению!

– В мире существует не только Франсуа! – сердито возразил Персеваль. – Я знаю, как сильно вы его любите, милая моя, но у вас есть право на собственную жизнь, которая не должна быть тенью его жизни. Разве вам не хотелось бы иметь детей?

– О да! Но... чтобы иметь детей, нужно иметь мужа, а мне кажется, я скорее предпочту стать невестой Господа, чем выйду замуж за нелюбимого!

– Отдавать себя Богу за неимением лучших предложений не слишком для него лестно.

– О, у Бога слишком много страстных невест, и я затеряюсь в их толпе! Богу, по крайней мере, ведомо, что мне пришлось испытать. Если мне придется признаться в этом еще кому-нибудь, я умру со стыда. Я отлично понимаю свое положение. Кому я теперь буду нужна!

– Молчите! Я запрещаю вам подобные богохульные речи. Когда мы заберем вас отсюда, вы сможете выйти замуж, если сами того пожелаете...

После этого свидания Персеваль не раз приходил в монастырь, но в монастырской приемной, которая, несомненно, была самой светской и посещаемой во всем Париже, всегда находился в толпе визитеров.

Однажды шевалье де Рагенэль пришел не один. Внезапно смутившись, Сильви заметила сквозь решетку высокую худую фигуру своего бывшего возлюбленного, который когда-то был ее другом сердца; в те давние дни она еще называла его Жаном д'Отанкуром. Но радость быстро победила смущение, и Сильви невольно протянула ему обе руки, такие тонкие, что они без труда прошли сквозь пазы деревянной решетки.

– Мой дорогой маркиз! Как я рада снова видеть вас!

– Теперь, Сильви, следует говорить господин герцог, – с улыбкой поправил ее Рагенэль. – Наш друг пережил горечь утраты своего отца-маршала...

– Не маркиз и не герцог! – горячо возразил молодой человек. – Когда-то я был для вас Жаном и очень хотел бы остаться им...

– Так оно и есть, Жан. Я знаю все про вас: и то, что вы стали дипломатом и что вас посылали с поручением к госпоже герцогине Савойской...

– Это была очень интересная поездка, но я, слава Богу, там не стал задерживаться. Я никогда бы себе этого не простил. Вернувшись домой, я нашел письмо от мадемуазель д'Отфор, – она звала меня в Вандом. Но, увы, я приехал туда слишком поздно: госпожа де Ла Флот и ее внучка уехали, не сообщив куда. Я сумел узнать, что какое-то время у них жила девушка по имени Сильви вместе со своей горничной по имени Жаннет. Тогда я возвратился в Париж, чтобы встретиться с господином шевалье де Рагенэлем, и он...

– ...о многом рассказал, – закончил за него фразу Персеваль, бросив при этом на Сильви многозначительный взгляд, который заставил ее покраснеть.

– И что же вы ему рассказали?

– Все, что должен знать мужчина, который хочет взять женщину в жены, – серьезно ответил шевалье. – Все, кроме фамилии чудовища. Мы сообщим ему эту фамилию, когда чудовище уже не будет представлять опасность ни для кого...

– Это смешно, – возразил молодой человек. – Я в состоянии встретить лицом к лицу любую опасность, ко мне благоволит король.

– Я в этом уверен, но вы совершенно напрасно будете рисковать своей жизнью! Поверьте мне! В свое время я назову вам эту фамилию.

В это мгновение к Сильви подошла монахиня и, склонившись к ней, что-то зашептала на ухо.

– Я прошу простить меня, – торопливо сказала Сильви своим гостям, – но меня немедленно требует к себе госпожа настоятельница, и я должна...

– Да-да, мы уже уходим! – заторопился Персеваль. – Вы не должны заставлять себя ждать...

– Но ведь мы еще придем, да, Сильви? Вы хотите, чтобы я пришел снова? – умоляюще спросил молодой герцог.

– Я всегда буду рада вас видеть, – уже на ходу проговорила Сильви, поспешно следуя за монахиней.

Комната, в которой мать Маргарита принимала посетителей, ничем не походила на салон знатной дамы: дубовый стол на кривых ножках, два соломенных стула, подсвечник и молитвенная скамеечка; только висевший на стене большой холст Филиппа де Шампеня с изображением распятого Христа – подарок короля – вносил в обстановку ноту скорбного и торжественного великолепия. В комнате перед картиной стоял в ожидании мужчина, одетый в черный камзол с изящным воротником и манжетами из тончайших кружев. Он повернулся, когда вошла Сильви, и ей на секунду показалось, будто она уже видела этого человека прежде.

– Вот и мадемуазель де Вален, – представила Сильви настоятельница, направляясь ей навстречу. – Дитя мое, это господин де Шавиньи. Он – помощник министра и входит в круг людей, близких его преосвященству, который требует вас к себе. Он приехал сюда, чтобы отвезти вас в кардинальский дворец...

– Меня? Но откуда кардинал знает, что я в Париже?

– Кардинал всегда все знает, мадемуазель! Извольте приготовиться и ехать со мной!

Поскольку Сильви явно не понимала, в чем дело, мать Маргарита объяснила:

– Будет лучше, если для этого визита вы снова наденете ваше светское платье. Неприлично, если люди увидят, как из монастыря выходит монашка, скрывающая рясу под плащом. А ведь вы еще не приняли постриг, – с мягкой укоризной прибавила она.

– Как вам будет угодно. Но в приемной меня ждут посетители. Могу ли я попрощаться с ними, прежде чем уеду с господином де Шавиньи?

– Нет, – сделав резкий жест, поспешил ответить Шавиньи. – Им передадут, что у вас возникло неотложное дело и что вы встретитесь с ними в самое ближайшее время. Ступайте скорее! Его преосвященство не любит ждать!

Сильви это было давно известно, и поэтому она поспешно переоделась. Через несколько минут она уже садилась в украшенную гербом кардинала карету, кожаные шторки на окнах которой были предусмотрительно задернуты. Господин де Шавиньи сел рядом, и карета покатила, направляясь к Лувру и кардинальскому дворцу на улице Сент-Антуан, но Сильви – путь ей показался необычно долгим – заметила про себя, что они несколько раз поворачивали направо, потом свернули налево, затем снова направо. Она наклонилась, чтобы поднять кожаную шторку, но ее спутник, всю дорогу молчавший, не позволил этого сделать.

– Сидите спокойно!