Песчаный город - Жаколио Луи. Страница 15

Амазирги населяют ту часть Марокко, которая простирается от Риффа до Тафилета в цепи Атласа. Эти горцы крепкого сложения; их легко узнать по белокурым волосам и отсутствию бороды. Странный контраст белизны их лица с темным цветом других марокканских племен замечается и в нравах. Неустрашимые охотники и неутомимые пешеходы, они любят охоту страстно, неистово. Вооруженные ружьем необыкновенно длинным, которое сын получает от отца, они никогда не расстаются с ним. Большую часть дня они гоняются за дичью своих гор. Как только достанут золота, серебра, слоновой кости, тотчас украшают ими свое оружие — самую главную их драгоценность.

Состарившись, амазирг становится пастухом и проводит дни на склонах гор, сидя в тени каменной глыбы или каких-нибудь кустов, случайно выросших в этих бесплодных областях; он грустно стережет свое стадо, которое щиплет траву в нескольких стах шагах под ним, в местах обработанных или на плоскогорье, еще не опустошенном знойным солнцем.

Смелый турист, который может пробраться туда не иначе как с сильным конвоем, заметит там и сям, на высотах, человеческие силуэты, неподвижные близ пропасти, и издали примет их за изваянные каменные глыбы — последние допотопные остатки исчезнувших городов, а зубчатые скалы гор — за укрепления.

И шеллоки и амазирги с одинаковым отвращением платят марокканскому императору дань, которую он считает себя обязанным требовать от них. Но власть его над этими племенами скорее номинальна. Его марокканское величество, величающее себя повелителем правоверных, принужден прибегать к весьма странному способу, чтобы добиться чего-нибудь от этих горцев. Для этого он обращается к марабутам, которые занимают обязанности духовных гражданских и военных начальников. Святые особы не заставляют это повторять два раза и отправляются проповедывать не войну, а священный сбор… Надо послушать как они говорят по целым часам, примешивая к своим речам и архангела Гавриила, и Магомета; европейское красноречие чрезвычайно бедно в сравнении с теми трогательными и убедительными словами, которые слышатся в эту минуту в этих негостеприимных горах, удивленных такими ораторскими прельщениями. Поэтому сбор часто бывает успешен. Как только он окончится, благочестивый сборщик, успевший собрать неожиданную дань, берет, конечно, себе большую долю, а остальное вручает своему всемилостивейшему государю, который и удивленный, и обрадованный тем, что не совсем ограблен, награждает величайшими наследственными почестями верных уполномоченных. Марабут возвращается в горы, до будущей поры, радуясь успеху, достигнутому его ловкостью.

Мавры составляют другую часть, и, может быть, самую важную, марокканского народонаселения. Их бесспорно карфагенское происхождение избавило бы нас от труда описывать их, если бы мы не желали сообщить о них несколько подробностей, которые кажутся нам интересными для читателей.

Итальянский писатель Гемсо, очень в этом сведущий, описал их в трех строках:

«Все что есть самого гнусного и презренного в сердце человека присуще нраву этих африканцев».

Некогда римляне приписывали вероломство этим закоренелым врагам их племени и империи; потомки их вполне сохранили эту черту. Приведем один пример из тысячи, происходивший на глазах наших путешественников. Однажды, когда они осматривали в Мекинесе старый султанский дворец, один мавр был осужден на казнь за убийство, в котором был уличен. Час казни приближался, когда один из друзей пленника решился вывести его из тюрьмы и спасти ему жизнь. Он пошел к тюремщику и сказал:

— Кадах (так звали тюремщика), вот двести золотых секинов; у тебя здесь Али-Ахмет, который убил Мегемета-Шиха, — мой самый дорогой друг… Помоги мне спасти его — и это золото твое.

— Можешь положиться на меня, — ответил Кадах, протянув руки, дрожавшие от алчности, чтобы заранее получить плату. — Нынешнюю ночь, как только луна исчезнет за Атласом, эти ключи возвратят Али-Ахмета твоей дружбе.

— Хорошо, Кадах, это золото твое!

Доверчивый друг Али-Ахмета спокойно вернулся долой приготовить верное убежище убийце после его освобождения.

Но едва только скряга Кадах спрятал в надежное место полученную сумму, как побежал к Могаммеду-бен-Азеру, брату жертвы Али-Ахмета:

— Нынешнюю ночь, — сказал он, — я должен выпустить убийцу твоего брата, и в три часа утра его друг Фаракхах уведет его к себе. Дай мне сто золотых секинов, я выпущу его часом ранее условленного времени, ты можешь встретить его на дороге одного и легко отомстить за смерть твоего брата.

При этом неожиданном предложении, обнаружившем гнусную измену Кадаха, Могаммед улыбнулся с глубоким презрением; но удовольствие иметь в своих руках убийцу брата одержало верх, и, не говоря ни слова, он бросил к ногам тюремщика просимую цену крови.

В назначенный час Могаммед подстерег пленника и убил его ударом кинжала в ту минуту, как несчастный, раскрыв объятия, думал, что бросается на грудь друга.

В тот час, когда луна исчезла за горами Атласа, по условию с тюремщиком, Фаракхах бросился встретить своего друга; но в нескольких шагах от назначенного места встречи, он споткнулся о труп Али-Ахмета… Он тотчас бросился к Кадаху и горько упрекал его в смерти пленника и в его низком вероломстве. Но Кадах, нисколько не смущаясь, ответил ему холодно:

— Я тебе обещал освободить твоего друга; я сдержал слово; не моя вина, если он не сумел защитить своей жизни от того, кто на него напал.

Мавры семитического происхождения и не имеют ничего общего с берберами. Их предки некогда покинули города Финикии, Палестины и Аравии и поселились в африканских областях, занимаемых ими и ныне.

Но те, которые населяют берег Средиземного моря, переселились из Испании, потому что предками их были те мавры, которые укрылись на африканской земле изгнанные из Гренады.

Богатые и могущественные, они составляют аристократию в городах, и имеют право голоса в советах императорского правительства. Скупость их вошла в поговорку, и всеми их поступками руководит эта гнусная страсть. Приобретать сокровища и прятать их составляет цель их жизни. В молодости они вообще сильны и стройны, хотя малы ростом; беспечные и ленивые с годами толстеют. Зажиточные жители ведут самую приятную жизнь; встают с солнцем, туалетом не занимаются, потому что спят, не раздеваясь; чтобы молиться — ждут, пока муэдзин возвестит с мечетей час молитвы, повторяя пять раз в день одно и то же:

— Бог велик! Бог весьма велик! Свидетельствую, что нет другого Бога, кроме Бога! Свидетельствую, что Магомет пророк Бога. Идите на молитву, идите в храм. Бог велик! Весьма велик! Нет другого Бога, кроме Бога!

Но так как идти в мечеть значит отдалить час завтрака, то мавр молится у себя; потом, напившись кофе и поев сухих фруктов, делает верхом большую прогулку и возвращается к полудню. Он находит на своем столе, роскошно уставленном пилавом и другими национальными блюдами, множество свежих и сухих фруктов, самые разнообразные пирожные и варенья.

После этого обеда, мавры идут в мечеть; потом собираются в кофейнях, где проводят остаток дня. Вечером, после плотного ужина, бросаются на груды мягких подушек, и там, насытившиеся и усталые, засыпают до тех пор, пока голос муэдзина снова разбудит их.

При подобном образе жизни, умственной работы нет почти никакой в этих мозгах, у которых достает энергии только на то, чтобы предаваться самым постыдным излишествам. Такое умственное состояние удивляет менее, когда видишь, как мавританские мальчики, голый череп которых беспрестанно подвергающийся солнечному зною, приобретает необычайную толщину, бросаются друг на друга как бешеные козлы, сталкиваются головами и не прекращают этой грубой борьбы, прежде чем у обоих противников не будет сил продолжать ее. Только щит черепахи может сравниться в твердости с этими черепами, которые таким образом с юных лет приучаются выдерживать удары палкой и камнем.

Как только путешественник появляется на Танжерских улицах, толпа мальчишек предлагает ему за ничтожные деньги разбивать о свои головы кирпичи и булыжник, которые может раздробить лишь только молоток.