Сердар - Жаколио Луи. Страница 71

Сэр Уильям, увидя, с кем имеет дело, замкнулся в презрительном молчании. Когда матросы уходили от него, он сказал им с величественным видом:

– Скажите вашему хозяину, что прошу только одного: я желаю, чтобы меня расстреляли как солдата, а не вешали как вора.

– Что еще за фантазия! – сказал Барбассон. – Знаем мы этих героев, нанимающих всяких Кишнай для убийства!

– Он вспомнил, что хотел нас повесить, – вмешался Нариндра, – и сам боится той же участи.

– Так же верно, как то, что я сын своего отца. Он хочет представить себя стоиком, чтобы затронуть чувствительную струнку Сердара и этим спасти свою жизнь… Посмотрим, но, по-моему, он в сто раз больше Рам-Чау-дора заслуживает веревки.

Из форта послали еще несколько ядер, но, убедившись в бесполезности того, решили прекратить стрельбу.

Так как в Галле не оказалось больше ни одного судна, которое можно было бы послать за ними в погоню, наши герои не стали ждать «Дианы» и направились в Гоа.

Они буквально падали от усталости, а потому Сердар, несмотря на желание немедленно вступить в решительный разговор со своим врагом, уступил просьбе товарищей и дал им несколько часов отдыха.

ГЛАВА IV

Суд чести. – Сэр Уильям Браун перед судьями. – Обвинительный акт. – Ловкая защита. – Важное признание. – Ловкость Барбассона. – Бумажник сэра Уильяма Брауна.

День прошел без приключений, и в условленный час, после того как Барбассон дал все указания команде, чтобы ничто не мешало им, Сердар и его товарищи собрались в кают-компании.

– Друзья мои, – сказал Сердар, – я пригласил вас быть моими судьями. Я хочу, чтобы вы взвесили все, что произошло между мною и сэром Уильямом Брауном, и решили, на чьей стороне правда. Все, что вы по зрелом и спокойном размышлении найдете справедливым, я исполню без страха и колебаний. Клянусь в этом моею честью.

Барбассон, как более способный дать отпор сэру Уильяму, был избран своими коллегами председателем военного суда.

Все трое сели вокруг стола, и тогда по их приказанию привели сэра Уильяма. Последний с презрением окинул взглядом собравшихся и, узнав Барбассона, тотчас начал атаку, бросив ему в лицо:

– Вот и вы, благородный герцог! Вы забыли представить мне все ваши титулы и не прибавили титула атамана разбойников и президента комитета убийц.

– Эти господа не ваши судьи, сэр Уильям Браун, – вмешался Сердар, – и вы напрасно оскорбляете их. Это мои судьи… Я попросил их оценить мое прошлое и сказать, не злоупотреблял ли я своими правами, поступая определенным образом по отношению к вам. А вы будете иметь дело только со мной, и если я приказал доставить вас сюда, то лишь для того, чтобы вы присутствовали при моих объяснениях и могли уличить меня в том случае, если какая-нибудь ложь сорвется у меня с языка.

– По какому праву вы позволяете себе…

– Никаких споров на этот счет, сэр Уильям, – прервал его Сердар дрожащим от гнева голосом. – Говорить о праве не смеет тот, кто еще вчера подкупал тхагов, чтобы убить меня… Замолчите! Не смейте оскорблять этих честных людей, иначе, клянусь Богом, я прикажу бросить вас в воду, как собаку!

Барбассон не узнавал Сердара, не узнавал того, кого он называл иногда «мокрой курицей».

Он не понимал ничего потому, что никогда не видел Сердара в таком состоянии, когда вся его энергия поднималась на защиту справедливости, а в данный момент на защиту друзей от этого низкого негодяя, сгубившего его и теперь оскорбляющего близких ему людей. Выслушав это обращение, сэр Уильям опустил голову и ничего не отвечал.

– Итак, вы меня поняли, сударь, – продолжал Сердар, – мои собственные поступки предаю я на суд этих честных товарищей… Будьте спокойны, мы с вами поговорим потом лицом к лицу. Двадцать лет я ждал этого великого часа, вы можете подождать десять минут и затем узнаете, что я, собственно, хочу от вас.

И он начал:

– Друзья мои, по обстоятельствам более благоприятным, быть может, чем того заслуживали мои личные достоинства, я уже в двадцать два года был капитаном, получил орден и был причислен к французскому посольству в Лондоне. Как и все мои коллеги, я часто посещал «Military and navy Club», т.е. военно-морской клуб. Там я познакомился со многими английскими офицерами, и в том числе с лейтенантом королевской конной гвардии Уильямом Пирсом, который после смерти отца и старшего брата унаследовал титул лорда Брауна и место в палате лордов. Человек этот был моим близким другом.

Я работал в то время над изучением береговых укреплений портов. Мне разрешили поискать необходимые сведения в архивах адмиралтейства, где находилось много ценных документов. Я часто встречался там с лейтенантом Пирсом, который был в то время адъютантом герцога Кембриджского, главнокомандующего армией и флотом и председателем совета адмиралтейства.

Как-то раз, придя в библиотеку, я застал там всех чиновников в страшном отчаянии. Мне объявили, что вход и чтение в архивах навсегда запрещены иностранным офицерам. Тут я узнал, что накануне кто-то открыл потайной шкаф и похитил оттуда все секретные бумаги, в том числе план защиты Лондона в случае нападения на него двух или трех союзных держав.

Я ушел оттуда сильно взволнованный. Вечером ко мне зашел Уильям Пирс с одним из своих молодых товарищей, которого звали Берном. Мы долго разговаривали о происшедшем, так сильно волновавшем меня главным образом потому, что я не мог закончить начатой очень важной работы. Молодые люди сообщили, что среди украденных бумаг находились настолько важные документы, что, будь похитителем английский офицер, его расстреляли бы как изменника. Затем они удалились.

Не знаю почему, только посещение это произвело на меня тяжелое впечатление. Оба показались мне крайне смущенными и какими-то скованными, что обычно не было им свойственно. Затем, странное дело, они попросили меня показать им планы, рисунки и разные наброски, которыми я сопровождал мои письменные занятия, тогда как раньше никогда этим не интересовались. Они их ворошили, вертели, складывали в картонную папку, снова вынимали оттуда… Одним словом, вели себя крайне непонятным образом.

Каково же было мое удивление, когда на следующий день рано утром ко мне явился первый секретарь посольства в сопровождении английского адмирала и двух незнакомых мне людей, которые были одеты в черные костюмы и принадлежали, по-видимому, к высшим чинам полиции.

– Любезный друг, – сказал мне секретарь, – посещение наше носит исключительно формальный характер и делается по распоряжению посла с целью положить конец недоброжелательным разговорам по поводу похищения в адмиралтействе.

– Меня! Меня! – пробормотал я, совсем уничтоженный. – Меня обвиняют?!

Посетители с любопытством следили за моим смущением, и я уверен, что оно произвело на них плохое впечатление. Верьте мне, никто так плохо не защищается в подобных случаях, как люди невиновные.

Секретарь отвел меня в сторону и сказал:

– Успокойтесь, мой милый, я понимаю ваше удивление, но дело в том, что среди исчезнувших бумаг находилась переписка английского посла по поводу смерти Павла I, бросающая странный свет на это событие, в котором русские обвиняли англичан, а потому правительство делает все возможное, чтобы помешать этой переписке попасть за пределы государства. Вы работали в адмиралтействе в двух шагах от потайного шкафа, а поэтому, естественно, находитесь в списке лиц, которых хотят допросить.

– Хорошо, – отвечал я, – пусть меня допрашивают, но предупреждаю вас, что я ничего не знаю. О происшествии я узнал от чиновников адмиралтейства, которые сообщили мне также о мерах, принятых после похищения.

– Вам придется также, – продолжал секретарь со смущением, – разрешить нам осмотреть ваши бумаги…

– Только-то? – воскликнул я, уверенный в своей невиновности. – Все, что у меня здесь, в вашем распоряжении.

– Я был в этом уверен, – заметил секретарь. – Господа, мой товарищ, – и он сделал ударение на этом слове, – не возражает против исполнения вами вашей миссии.