В трущобах Индии - Жаколио Луи. Страница 34

— Это поступок, недостойный джентльмена, а вы так хвастались этим званием, — отвечал губернатор, бледнея от злобы и забывая всякую осторожность. — Выйдите вон и благодарите небо за чувства деликатности, побуждающие меня поступить таким образом, ибо из уважения к своим гостям, к дворцу губернатора не желаю делать здесь никакого скандала. Еще раз повторяю: уходите вон отсюда… уходите поскорее и избавьте меня от этого гнусного зрелища. Иначе я не отвечаю за себя.

— Полноте, не играйте комедии негодования. — продолжал Сердар полным презрения тоном. — Неужели вы думаете, что мне не известны условия постыдного договора, заключенного вами. Я только потому принес вам труп вашего сообщника, что вы требовали от него представить вам через неделю мой труп. Вы находили тогда, как сказал когда-то римский император, «что труп врага всегда пахнет хорошо», и если этот внушает вам отвращение, то тем более имею я основание сказать, что я лишил вас друга.

— Эй! Кто-нибудь! — крикнул сэр Вильям сдавленным от бешенства голосом.

— Ни слова больше, — сказал авантюрист, делая шаг вперед, — или, даю слово, я прострелю вам голову.

Двинувшись к губернатору, Сердар с тем вместе придвинулся к камину, на котором стоял портрет молодого офицера во весь рост, в мундире конной гвардии. Увидя его, он сразу остановился, и глаза, перебегавшие с портрета на губернатора и наоборот, приняли ужасный вид; лицо его покрылось смертельной бледностью; рука судорожно сжимала дуло карабина, вся фигура его выражала признаки такого волнения, что сэр Вильям, пораженный этим, сразу успокоился, несмотря на раздражение, достигшее самой высокой степени.

Сердар был, по-видимому, близок к обмороку; крупные капли пота покрывали его лоб, и голосом, сдавленным от волнения, в котором нельзя было ясно различить ни гнева, ни бешенства, ни нежности, спросил своего собеседника:

— Не портрет ли это вашего родственника? Вы походите удивительно друг на друга, только разница лет.

— Нет, это мой портрет… Да какое вам дело до этого?

— Ваш? Ваш!!!

— Да, снятый лет двадцать тому назад, когда я был капитаном конной гвардии… Я слишком добр, однако, что отвечаю на эти вопросы… я не желаю больше повторения предыдущей смешной сцены, а потому в последний раз прошу вас не выводить меня из терпения и напоминать мне, что я должен был приказать арестовать вас как приговоренного к смертной казни военным судом… Потрудитесь уйти!

— Он! Это он! — бормотал Сердар про себя. — Нахожу его вдруг здесь!..

— Затем он крикнул с неожиданным и таким ужасным взрывом гнева, что губернатор с испугом отскочил от него: — Чарльз Вильям Тревельян, узнаешь ты меня?

Губернатор вздрогнул под влиянием неожиданно мелькнувшей у него догадки.

— Откуда вам «известно мое имя, когда я был младшим в семье? — спросил он.

— Откуда? — спросил Сердар сквозь зубы и с налитыми кровью глазами, как у тигра, готового броситься на свою жертву. — Откуда? Чарльз Вильям Тревельян, неужели ты забыл Фредерика де Монмор де Монморен?

— Фредерик де Монморен! — заревел сэр Вильям и, не прибавив больше ни слова, бросился к письменному столу, открыл один из ящиков, вынул револьвер и, повернувшись затем к своему противнику, сказал ему просто и с хладнокровием, в котором слышалось нечто ужасное: — Вот уже двадцать лет, как я жду ваших приказаний, господин де Монморен!

— Наконец! — воскликнул Сердар. — Наконец!

И спокойно, не тратя времени на разговоры, стали эти оба человека на двух противоположных концах длинного и громадного кабинета.

— Двадцать шагов! — сказал губернатор.

— Очень хорошо! — отвечал Сердар. — Начинает кто хочет.

— Принимаю! И стреляет как хочет.

Раз! Два! Три!

— Согласен! Обмен в двадцать пуль.

— Можно еще лучше… пока не кончится смертью.

— Верю, что лучше… а сигнал?

— Сосчитаем оба до трех и начнем.

И оба начали считать.

Один! Два! Три!

Едва было произнесено последнее слово, как раздался выстрел. Это выстрелил сэр Вильям, и пуля его пробила каску Сердара, проскользнула над его черепом; полдюйма ниже — и голова его была бы прострелена. Сердар стоял неподвижно, держа наготове карабин и, не спуская упорного взгляда с противника, ограничился только тем, что прицелился в него.

Сэр Вильям выстрелил во второй раз, и пуля пролетела мимо, задела прядь волос на виске его противника.

Сердар не моргнул даже глазом.

Сэр Вильям замечательно ловко владел боевым пистолетом и попадал в цель восемь раз из десяти; но владение револьвером — вещь более тонкая.

Сердар нашел, что он довольно великодушничал.

— Это суд Божий, сэр Вильям! — сказал он своему противнику. — Я уступил вам две пули, чтобы уравнять наши шансы… Теперь моя очередь!

И в ту же минуту он спустил курок… раздался выстрел, и губернатор грохнулся на пол, не испустив даже крика. Сердар подбежал к нему… пуля попала в левую сторону груди, и кровь текла ручьем из раны; он взял его за руку, которая безжизненно упала на пол.

— Умер! — сказал он грустным голосом, в котором не было больше ни капли гнева. — Правосудие свершилось! Я прощаю ему все зло, какое он мне сделала: мою разбитую молодость, погибшую честь, все! Я все прощаю ему!

В то время, как необыкновенная сцена эта происходила в нижнем этаже, пустом совершенно, во втором музыка продолжала играть самые увлекательные танцы, и жена и дочь губернатора веселились и танцевали…

Сердар вспомнил, что пора подумать о безопасности; он взял карабин, поставленный им в угол, вышел поспешно в сад и скоро добрался к Ауджали, который не тронулся с того места, где он его оставил. Два часа спустя, проехав через проход беспрепятственно, так как приказание задерживать касалось только выезжавших из долины, а не въезжавших туда, он в одиннадцать часов вечера прибыл к гроту носорога, где товарищи встретили его с такою радостью, какую трудно себе представить. Никто не надеялся больше его видеть после долгого и необъяснимого отсутствия; один Сами торжествовал и, танцуя от восторга, повторял свою любимую фразу:

— Срахдана-Сагиба не так просто убить!

V

Сердар был очень огорчен, когда по приезде своем узнал, что Боба Барнета не нашли в гроте. Но Нариндра и товарищи не были сначала так встревожены; не найдя в то же время и Ауджали, они решили, что храбрый генерал улепетнул вместе со своим слоном на одно из своих обычных похождений. Когда же они увидели, что Сердар приехал на Ауджали, то первые слова их после радостных излияний своему другу были:

— А Боб Барнет? А генерал? — потому что все любили этого странного чудака, доброго, как ребенок.

Несмотря на усталость и волнения всякого рода, которые он испытывал в течение этого дня, Сердар объявил, что не будет отдыхать ни минуты, пока не найдет своего старого друга. Нет возможности предположить, чтобы он ушел из джунглей, а в этой долине, полной неожиданных сюрпризов, он мог быть захвачен ночью, когда охотился в болотах или в лесу, и не решился вернуться, опасаясь заблудиться в чаще и завязнуть в какой-нибудь торфяной топи. Всем же четырем, да еще вместе с Ауджали, нечего бояться опасности, да к тому же и луна скоро взойдет и при ее свете будет так же легко ориентироваться, как и днем.

Закусив хорошенько, так как Сердар, ничего не евший с самого утра, чувствовал в этом непреодолимую потребность, маленький отряд двинулся по направлению к болотам озера Каллоо.

— Там только мы его и найдем, если только он еще в этом мире, — сказал Рама, — еще перед нашим уходом он просил меня дать ему необходимые сведения, как пройти к большим болотам, где, по моим словам, он мог найти большое количество водяной дичи. Там особенно много браминских уток, к которым он питает истинное пристрастие и с которыми он не имел еще случая познакомиться так близко, как бы этого ему хотелось.