Затерянные в океане - Жаколио Луи. Страница 29

В восемнадцать лет наш юный герой кончил морское училище. Тут вдруг ему представился случай поступить на службу в банкирский дом Прево-Лемера, и вся семья переехала в столицу.

Мать была очень рада, что сын сдержал свое обещание и не ушел в море, а пристроился к мирному и прибыльному занятию; но она недолго радовалась, глядя на сына: смерть скоро похитила ее для иного мира.

Общее горе отца и сына было неописуемо.

Затем перед глазами Бартеса рисуется картина его парижской жизни. Он работает в конторе Прево-Лемера. Его отличают. Патрон его ласкает, говорит ему комплименты. Вот он наконец главный кассир в его банке, с жалованьем в тридцать тысяч франков. Потом следует апогей его мирной карьеры: безграничное доверие к нему патрона, предложение жениться на его дочери, бал и обручение, всеобщее внимание и уважение к нему. Далее – продажа миллиона из кассы и различные треволнения, связанные с этим событием. Патрон и слышать не хочет о возможности подозревать его, но он сам настаивает на этой возможности, его обыскивают» затем его везут в Мазас!..

Не сам ли он погубил себя, настаивая на этом несчастном обыске? Ведь если бы он послушался убеждений патрона, ничего бы этого не было, и он бы теперь жил себе припеваючи, в качестве зятя Прево-Лемера, управляющего его делами и его наследника?! Какой же демон подтолкнул его быть несговорчивым, демонстрируя доходящую до донкихотства честность, до которой никому не было дела?!

И вот он лишен своего блестящего и завидного положения и фигурирует на скамье подсудимых – вместо того чтобы спокойно фигурировать в качестве представителя знаменитого финансового учреждения! Поразительное безумие и не менее поразительная метаморфоза!..

Потом заключение в тюрьме арестантов, назначаемых в ссылку. Всеобщая холодность к нему и всеобщее забвение. Сцена прощания с убитым горем отцом и с двумя друзьями, уцелевшими от всеобщего крушения его житейского корабля, и отплытие в Новую Каледонию…

Далее жизнь в качестве ссыльного, генеральный прокурор Прево-Лемер, племянник его бывшего патрона, предлагающий ему роль шпиона, весть о смерти отца, клятва о мщении. Зараза в пенитенциарном заведении, ухаживание за больным Фо, в котором он совсем не подозревал какой-нибудь знатной особы, безграничная благодарность и дружба Фо, бегство с ним и с другими из места ссылки и несчастья.

Наконец – неожиданное предложение Фо, оказавшегося Квангом, усыновить его, обряд усыновления, превращение в китайского принца, кончина Фо. Какая пестрая драма жизни – в течение всего каких-нибудь тридцати двух или тридцати трех лет! Что же будет с ним дальше, в его звании Кванга, о котором прежде ему никогда даже и не грезилось? Как он выполнит программу своей дальнейшей жизни и в чем будет состоять эта программа?

XXI

Необдуманный поступок. – Опять Тернбулл! – Веселый жрец Фемиды. – «Место происшествия». – «Выше» и «ниже», «сей» и «оный». – Потерянные 24 часа. – Доклад Парижанина об одном господине.

В то время как Бартес предавался думам о своем прошлом, важные события готовы были разыграться и нарушить его спокойствие. У приемного сына Фо было предчувствие этих событий, правда, смутное, неопределенное, но если бы он послушался его – всем им было бы лучше. Какой-то неясный голос побуждал его немедленно после смерти Фо уйти из Сан-Франциско, отпустить американских моряков в Орегоне, так как срок найма их кончался, и направиться в Индийский океан, к острову Иену, затерянному среди опасных скал и рифов Зондского архипелага. Там он имел бы время окончательно «переменить кожу» и приготовиться к путешествию в Европу, придав своей наружности такой вид, который решительно оказался бы вне всяких подозрений.

К сожалению, Бартес не послушался предчувствия, не придав ему никакого значения, и на некоторое время отложил свой отъезд, чтобы доставить удовольствие товарищам покойного Фо, Ли Юнгу, Ли Вангу и другим, желавшим похоронить своего верховного главу со всеми подобающими его сану почестями и таким образом поднять престиж своих соотечественников в Америке. Он, учившийся в морской школе, не сообразил, что в таком порту, как Сан-Франциско, он не может долгое время оставаться без всякого дела, без поручений от своего правительства, без нужных бумаг, наконец, и что, случись какое-нибудь недоразумение между ним и американцами, он должен предъявить свои документы, а в случае невозможности сделать это рискует подвергнуться вместе со своим судном аресту до выяснения своей личности.

И вот, к несчастью для него, это недоразумение, неважное по своей сущности, но важное по опасным последствиям, которые оно могло повлечь за собой, не замедлило произойти… Причиной, вызвавшей его, явилась расправа славного Порника из Дуарнене с нахалом Тернбуллом, которому он расшиб кулаком нос.

Обозленный Тернбулл, потерпев полное фиаско и не имея прохода от насмешек всех уличных зевак, видевших его бесславие, задумал обратиться к содействию судебной власти. Недолго думая, он отправился к следственному приставу того участка, где произошла его схватка с китайским моряком, и принес ему жалобу.

Мистер Васптонг – так звали пристава – был в восторге от нового казуса, потому что разные раны и увечья были его стихией, без которой он не мог жить.

– Так этот китаец вам того? – спрашивал он чуть ли не в сотый раз Тернбулла.

– Так точно! Я уже имел честь сказать вам это.

– Ха-ха-ха! Превосходно, превосходно! Славная штука!

– Но, сэр, я не вижу тут ничего ни славного, ни хорошего для себя лично!

– Конечно, конечно! Впрочем, ведь вам лично поставили хорошую припарку на лицо, из которой может выйти хорошее дело для вас, ха-ха-ха! – продолжал восторгаться следственный пристав, играя словами.

– Какое же тут хорошее дело, когда я остался совсем без носа? – недоумевал Тернбулл.

– Как какое? Вы получите деньги за ваш нос от этих китайцев! Кстати, покажите-ка мне еще его!

И уличный герой опять-таки чуть ли не в сотый раз снимал повязку с лица и показывал приставу «место происшествия» – по выражению мистера Васптонга.

Остряк еще раз посмотрел на сильно пострадавший нос клиента и воскликнул:

– Превосходно! Превосходно! Ха-ха-ха! Место происшествия просто прелестно, и пари на что угодно, хоть на сто тысяч долларов, что оно стоит не менее двадцати тысяч золотой монетой!

– Кто же мне заплатит эти двадцать тысяч? – недоумевал его клиент.

– Да те же китайцы, черт возьми! Свидетели у вас есть?

– Есть, как же!

– И много их?

– Много!

– И вы можете назвать их по именам?

– Конечно, могу!

– Превосходно, превосходно! Ха-ха-ха! Готовьтесь к процессу, к веселому процессу! Ха-ха-ха! Да представьте мне сегодня же медицинское свидетельство какого-нибудь врача о том, что ваш нос совершенно негоден к дальнейшему употреблению. Ха-ха-ха!

С этим Тернбулл ушел от следственного пристава, обнадеженный насчет казуса, но не совсем довольный манерой обращения с ним жреца правосудия. «Так ли ты хохотал бы, чертов толстяк, – думал он, – если бы подобное же „место происшествия“ оказалось на твоей выхоленной, веселой физиономии?

А мистер Васптонг, оставшись один, засел за составление судейской закорючки, которая через полчаса была готова и содержала следующее:

По заявлению гражданина Соединенных Штатов Джека Тернбулла, имевшему место в моей конторе, в городе Сан-Франциско, улица Сакраменто, № 22, участка № 29, я, нижеподписавшийся, Эпифаний-Хризостом Васптонг, следственный пристав вышепоименованного города, жительство имеющий там же, в той же улице и участке и под теми же №№ 22 и 29, довожу до сведения, во-первых, первого лейтенанта китайского судна «Иен», имя коего мне неизвестно, но личность достаточно определяется вышеуказанным чином, и, во-вторых, – отдельной копией с сего документа, – до сведения его сиятельства князя Иена, адмирала и командира вышеуказанного судна, как ответственного в гражданском смысле, что они обязываются, в течение двух суток от нижеозначенного числа, явиться перед судом полиции, находящимся под председательством его превосходительства следственного судьи, Иезекииля Джереми, по делу, пункты коего следуют ниже, а именно: