Парадокс великого Пта - Жаренов Анатолий Александрович. Страница 9
Но были еще амазонские обезьяны, наделавшие шуму в мире. Был аптекарь Мухортов, который Утверждал, что покойный Беклемишев знал про этих обезьян. Какие-то параллельные, разделенные временным промежутком более чем в пятьдесят лет пересекались все-таки. И в точке пересечения были пистолет “вальтер”, пуля, пробившая череп старика и еще не найденные отчеты и дневники Беклемишева, по поводу которых Ромашов собирался сделать запрос в Москву.
— Мухортов был близок с покойным, — сказал Ромашов капитану. — Он говорит, что Беклемишев не из тех людей, которые даже в критические моменты кончают жизнь самоубийством. Кроме того, этот пистолет… Аптекарь утверждает, что ему известна каждая щелка в доме старика…
Капитан Семушкин хмыкнул.
— За хранение оружия, — бросил он наставительно, — знаете, что полагается? Так вот… Разговорчики в пользу бедных… Хлынди-мынди… Сюсюканье и абракадабра. Подобрал на дороге, когда немцы отсюда драпали… Это же тип… Откуда мы знаем, что у него тогда на уме было? Во всяком случае, он в партизаны подаваться не собирался… А аптекарь — вот. — Капитан пощелкал по крышке стола. — Мало ли что он набормочет. Словом, мое мнение такое: дела тут нет. А если вы что-нибудь хотите, препятствовать не буду. Да и права такого не имею. Только напрасно все это… честное слово… Случай как стеклышко…
— Мутноватое, — заметил Ромашов.
— Вам виднее, — вздохнул Семушкин.
Ему надоел этот тягучий разговор, который можно было продолжать бесконечно. Дома капитана ждал ужин. Ему хотелось поскорее скинуть жмущие в носках ботинки, сунуть ноги в войлочные тапочки, а потом завалиться на диван. Субординация не позволяла капитану просто подать руку Ромашову и попросить его “закрыть дверь с той стороны”. Он терпеливо страдал, бросая вопросительные взгляды на собеседника и на часы, которые показывали уже девять вечера. Правда, при этом он пытался сохранить на лице видимость заинтересованности. Но это у капитана получалось плохо, и Ромашов в конце концов заметил его страдания. Он извинился и поднялся. Семушкин проводил его до двери, вернулся к столу, постоял недолго, выжидая, чтобы гость отошел от отделения милиции, надел плащ и фуражку и быстро зашагал к дому.
На Сосенск спустилась ночь. Она не внесла ничего существенно нового в известные уже капитану — Семушкину и Ромашову события. Оба они крепко спали. Крепко спали в эту сентябрьскую сырую ночь и супруги Тужилины. Дневные волнения не отразились особенно на их самочувствии. Анна Павловна увидела во сне свою московскую квартиру. Василий Алексеевич — собачку Белку, которая помогала ему изучать условные рефлексы. Аптекарь долго вздыхал и ворочался. И прежде чем уснуть, принял таблетку веронала.
И никто из них не знал, что живет в Сосенске человек, который вторую ночь мается без сна.
Петр Иванович Бухвостов проснулся и сел на кровати, поджав ноги. Коротко всхлипнув, старик тревожно огляделся. В окошко засматривала желтая луна. В комнате висела густая тишина. Даже сверчок, обычно не дававший покоя, помалкивал. Но на душе у Бухвостова было скверно.
— Опять, прости Господи, — пробормотал он испуганно.
И вдруг мягко спрыгнул на пол, встал на четвереньки и подбежал к кошачьему блюдечку. Вылакав остатки молока, Бухвостов обежал комнату, обнюхал табуретку, на которой лежала его одежда, и улегся около постели. Проделывая все это, он отлично понимал: с ним творится что-то неладное. Его сознание протестовало, он пытался сопротивляться несвойственным человеку действиям. Но ничего не мог поделать с собой Бухвостов. Неведомая сила заставляла его вот уже вторую ночь внезапно просыпаться и сходить с ума. Чем иным он мог объяснить это? Конечно, старик слышал о лунатиках, с которыми иногда случается нечто в этом роде. Но он знал, что лунатики никогда не помнят, где они были во время припадков и что делали. А Бухвостов помнил. Мало того. Он противился непонятной силе. Но ничего из этого не получалось. И старик совсем упал духом.
Началось это неожиданно. Проснувшись, будто кто его толкнул в бок, старик внезапно ощутил, что он мчится на мохнатой лошади во главе огромной ватаги всадников к большому городу. Он словно раздвоился. Один Бухвостов сидит неподвижно в постели и осеняет себя крестным знамением. Другой несется во весь опор на коне, размахивая кривой короткой саблей. В лицо бьет жаркий ветер. Ноздри раздуваются, чуя запах незнакомых трав и лошадиного пота. На голове Бухвостова крепко сидит черная баранья шапка, из-под нее бегут в глаза и в рот теплые соленые струйки.
Широко разинув рот, Бухвостов издает протяжный вопль и врывается на коне в пролом белой городской стены. Мчится по узкой, мощенной плитами улице, рубит чьи-то головы…
И видение обрывается. Старик крестится, встает с постели и, шаркая босыми пятками по полу, тяжело бредет на кухню. Долго стоит над ведром, глотая холодную воду. Потом, дрожащий и испуганный, забирается под одеяло, пытается согреться и уснуть. И вновь просыпается от толчка…
Желтая пустыня озарена бледным лунным светом. Позади слышится шорох. Бухвостов вздрагивает и оглядывается. Никого нет. Но он знает: кругом враги. Они могут неожиданно выскочить из-за любого камня. И тогда произойдет что-то страшное. А Бухвостову надо еще долго идти, ему надо донести до храма сокровище, которое он добыл дорогой ценой.
И вот он почти у цели. Тень храма падает на него. Враги обмануты. Бухвостов входит в высокое здание. Лес колонн из белого камня окружает его. Мягкий свет струится между ними. На полу лежат причудливые блики. Бухвостов в длинной хламиде, с голыми догами, на которых надеты только ременные сандалии, идет в глубину помещения, где ждут его три человека в такой же одежде. Трое падают перед ним ниц. Открывается тяжелая дверь, и Бухвостов входит в узкую длинную комнату, у противоположной стены которой возвышается статуя человека со свирепым лицом.
Тихо ступая, Петр Иванович приближается к статуе и опускается на колени. Он вынимает из складок одежды большой блестящий шар и аккуратно кладет его к ногам человека со свирепым лицом. Затем опускается на пол, вытягивает вперед руки и лежит неподвижно.