Третий Рим - Жданов Лев Григорьевич. Страница 89

– А я и не слыхал доселе!.. Попик тута один еще мне сказывал, что святого Даниила видел во сне… И свет будто бы сиял чудесный над Казанью. Ну да что гадать! Буди воля Божия! В церковь пора…

И со всеми царь отправился в свою походную церковь во имя архистратига Михаила Архангела, для которой среди стана был раскинут особливый, большой шатер.

…Горячо молится царь, ниц распростерт перед святыней, так что кольчуга и наколенники его след оставляют, глубокий след на песке, заменяющем пол в этом шатре-храме… Долго царь молится. А служба торжественно, стройно идет своим чередом.

Зарокотала октава могучего на вид протодиакона, начавшего чтение святого Евангелия, какое приходится на этот день. Огни свечей дрожат и сильнее мерцают, сдается, от густых звуков голоса чтеца. Слишком могуч этот голос и тесно ему в колыхающихся стенах шатра. Пронизав их, вырвавшись в раскрытую часть палатки, далеко-далеко несется звук этого чтения, навевая неясный, священный трепет, вызывая невольные слезы умиления на глазах даже у самых грубых, распутных из воинов, широкой стеною стоящих за шатром, и у надменных воевод, наполняющих самую церковь…

Быстро время идет. Вот уже засветлела узкая полоска неба там, далеко, на краю, на востоке.

Облака, задремавшие на западе, стали слегка вырисовываться на фоне более темного неба.

Близок рассвет… К шести часам утра и солнце появится. Скоро это… Почему же не слышно взрыва?

Ведь царь приказал на самом рассвете первый подкоп взорвать, подать этим сигнал к началу приступа.

Закончил молитву Иван. Стоит, весь напряженный, трепещущий, лицо пылает… Прислушивается чутко и так ушел душою из церкви к тому, что за ее стенами делается, что даже не слышит громового голоса, читающего слова Евангелия, слова, возвещающие мир, любовь и согласие на земле между всеми людьми, как между детьми Единого Отца Небесного…

– И будет едино стадо и Един Пастырь! – возвещает благую весть мощный, красивый, захватывающий голос чтеца-протодиакона…

И вдруг раздался иной голос, словно пронесся удар громовой… Задрожала земля даже здесь, далеко от места взрыва, заколыхалось пламя на оплывших, тяжелых восковых светильниках…

Это взорвало подкоп, устроенный под наблюдением Адашева, под стенами Казани. Человек при помощи пороха заставил землю раскрыть недра свои, метнуть на воздух все, что создано было потом и кровью, трудами и разумом других людей. И в громовом раскате, в реве воздушной стихии, потревоженной злобою людскою, словно прозвучал мощный призыв сатаны:

– На бой! На кровопролитие спешите скорее, люди, рабы и слуги мои!..

Как бы повинуясь этому призыву, Иван воскликнул:

– Наконец-то!..

И кинулся вон из шатра церковного.

При свете воскресающего дня можно было видеть, какой ужас творится в Казани на месте взрыва, у Аталыковых ворот.

– Трубить поход! – словно из металлической груди, резко и звонко приказал царь, а сам постоял, поглядел и порывисто вернулся в церковь, чтобы дослушать весь обряд, всю службу выстоять церковную, как подобает. И только возобновились молебны и напевы – второй удар раздался, еще сильнее прежнего.

Это взлетели на воздух стены и башни по соседству от Арских ворот, которые были уж заняты русскими.

При этом взрыве не одни татары пострадали.

Бревна, камни, поднятые на огромную высоту, разлетелись так широко, что часть их рухнула на головы ближайших русских отрядов, стоящих уж наготове, чтобы сейчас же ринуться в пролом, как только минет первая опасность от обломков.

Вместе с деревом и камнем долетали в русский стан куски человеческих тел, еще трепетавшие от пережитой муки, падали целые трупы мужчин и женщин-татарок, которые на стенах помогали своим мужьям… Зазвучали трубы, загремели бубны боевые… На татар, испуганных, ошеломленных изменой их родной матери-земли, двинулись люди-враги, поражая и кроша не только ратников, но и безоружных, беззащитных татар и татарок, стариков, детей… Бой начался…

– С нами Бог! – прорезая дикий шум битвы, звучит победный клич русской рати.

И взбираются на стену ратники, рвутся в пролом, пробиваются в ворота раскрытые…

– Алла инш-Алла!.. Магомет пророк его!.. Умрем за юрт, за землю родную!.. – в исступлении голосят казанцы, хотя и сознающие свою гибель, но остервенелые до конца. – Бей гяуров!.. Слава нам! Смерть врагу!

И туча стрел темнит воздух… Кипятком обливают женщины тех, что по стене взбираются… Бревна и камни летят на головы нападающих, дробя черепа и груди.

А царь Иван снова упал перед иконами ниц, молит о победе Господа… Слезы текут по щекам, рыдания рвутся из груди… И рыдают попы и люди ратные кругом!..

Долго тянется служба церковная…

Не переставая, длится бой вокруг Казани. Опомнились после первого ужаса казанцы, стали сильнее отпор давать нападающим. И у них все тоже не плохо к борьбе приготовлено. Против ворвавшихся в пролом русских отрядов свежие силы посланы из тех мест, где нет нападения, но где, на всякий случай, воины были собраны. Теперь и послали их в самые опасные места…

Но нападает пятьдесят тысяч, а защищается только двадцать тысяч…

Часть казанского войска с ханом стоит вне боя пока, тоже на крайний случай запасена. От Арских ворот хан со своими избранными полками отступил за временное укрепление. И все-таки стали татары вытеснять нападающих, не дают им ходу вперед. Гаснет воодушевление ратников, усталь овладевает ими. Ведь уж сколько времени бьются они, а толку мало. Подмога нужна – и нет ее!

А царь Иван все молится…

– Государь! – говорит Адашев. – Вестники пришли. Тебя зовут воеводы… Пусть войска лицо твое светлое увидят, бодрее в бой пойдут. А то много отсталых есть. И вести бой, почитай, некому!..

Но царь словно и не слышит! Только старается на любимца не глядеть и продолжает молитву.

– Государь, слушай, что говорю! – не отстает Адашев. – Пора на бой! Скажут, устрашился царь… Неладно, государь!..

– Оставь, Алеша! Дай службу достоять… Грех, не мешай! – громко наконец ответил Иван, видя, что отмолчаться нельзя.

Немного погодя снова гонцы. Воеводы царя ждут. Воины изнемогают. Большую подмогу везде послать надобно…