Эта милая Людмила - Давыдычев Лев Иванович. Страница 17
С любовью встречала, с любовью провожала негодника тётя Ариадна Аркадьевна. Не берусь, уважаемые читатели, разобраться в причинах такой слепой любви. Могу только одно с уверенностью отметить: жили они очень довольные друг другом и особых претензий друг к другу не имели.
Теперь вернемся к тому моменту, когда эта милая Людмила с непомерно громоздким для её маленького роста рюкзаком за плечами, с зачехленными удочками и коробкой в руках сошла с поезда.
Она внимательно посмотрела по сторонам, разглядывая встречающих, и быстро направилась, как объяснили ей родители, к автобусной остановке и уже через полчаса подходила к домику своей принципиально не любящей детей тёти Ариадны Аркадьевны.
Домик по сравнению с другими был крошечный, словно игрушечный. Его даже не было видно с улицы за деревьями, кустами и цветами на длинных стеблях.
Эта милая Людмила через калиточку вошла в малюсенький дворик, поднялась на крылечко, долго и безрезультатно нажимала кнопочку звонка и стучала.
Поняв бесполезность своих действий, она обернулась и увидела, что за ней с интересом наблюдает тётенька, редкие полуседые волосы которой сплетены в тоненькие косички с бантиками. Они смешно торчали в стороны прямо-таки совсем по-девчоночьи.
Тётенька, вернее, даже старушка, только не очень старая, была невысокая ростом и выглядела необычно: как заправский рыбак, оделась в зелёную куртку до колен, в джинсы из грубой материи, на голове — чёрная клеенчатая кепка, на ногах — болотные, похожие на мушкетерские сапоги.
В руках она держала топор.
— Добрый день, тётечка! — радостно приветствовала её эта милая Людмила. — Вот я и приехала! У вас прелестный дворик! И домик чудесный! И какой замечательный кот! — восторженно восклицала она. — Наверняка ваш любимец и баловень!
Тётя Ариадна Аркадьевна переложила топор из руки в руку, слишком громко произнесла:
— А я только его и люблю. Больше я никого принципиально не люблю! Тем более де-тей!
— Ну, меня-то вы полюбите! И тоже принципиально! — беспечно сказала эта милая Людмила и, подбежав к возмущённой и ошеломленной её словами тётечке, чмокнула её в обе щеки. — Вы меня, может быть, полюбите, потому что вас и вашего кота я уже люблю! А вы научите меня колоть дрова? Пилить я давно научилась, но вот колоть мне ещё не доверяли. А я вас научу готовить такой вкуснющий салат из моркови…
— Не тараторь, пожалуйста, — мрачным голосом перебила тётя Ариадна Аркадьевна. — Не терплю тараторок. У меня из-за них аллергия — уши страшно начинают чесаться.
— Это я от волнения, тётечка! От радости, что наконец-то встретилась с вами!
— Не перевариваю подхалимок. У меня из-за них тоже аллергия — щеки страшно чешутся.
— Не подхалимка я, тётечка. В самом деле, я рада, я счастлива…
— Девчонок я вообще не терплю, — устало оборвала тётя Ариадна Аркадьевна. — Да и мальчишек тоже. Я в принципе не люблю.
— Ни за что не поверю, — очень мягко, но довольно твёрдо проговорила эта милая Людмила. — Быть такого не может. Наоборот, вы, по-моему, любите детей, но почему-то…
— Да откуда ты, самоуверенная девчонка, можешь знать…
— У вас очень добрые глаза, тётечка, — ласково объяснила эта милая Людмила, — и такие милые, прямо-таки детские косички! Трогательные и немножечко смешные…
Кошмар издал недовольное мяуканье, взглянул на гостью в высшей степени недружелюбно, почти откровенно злобно и ещё раз издал совершенно недовольное мяуканье.
А тётя Ариадна Аркадьевна до того растерялась, что даже не замечала своей большой растерянности, а когда случившееся дошло до её сознания, сказала в высшей степени недружелюбно:
— Мне пора кормить… Его зовут Кошмар, хотя на самом деле он просто восторг. Обожает колбасу и свежую рыбку. Тебя, дорогая племянница, я буду кормить только ка-ша-ми!
— Прекрасно, прекрасно! — искренне обрадовалась эта милая Людмила, и не потому, что её привлекала перспектива питаться только ка-ша-ми, а потому, что обнаружила первую возможность хоть чем-то угодить слишком уж суровой тётечке. — Я привезла большой торт и немаленький сладкий пирог, который приготовила вчера. Правда, меня консультировала мама, но совсем немного. Если хотите, я вас научу делать необычный, удивительно вкусный суп из плавленых сырков.
— Презираю хвастушек, — обеспокоенно произнесла тётя Ариадна Аркадьевна. — У меня из-за них аллергия — начинаю задыхаться. Я всего ожидала от тебя, моя дорогая племянница, самого наинеприятнейшего… самого… самого, допустим, безобразного! — Она отбросила топор, взяла на руки уже непрерывно издававшего дикие мяуканья Кошмара. — Но ты… ты… ты… прев-зош-ла все мои опасения! Запомни: больше одного-двух дней нам с тобой не ужиться. Ни за что! Так что готовься к отъезду обратно.
— Но вы же, тётечка, писали: двух-трёх суток, — невозмутимо уточнила эта милая Людмила. — Так что готовиться к отъезду обратно ещё рановато. Где можно умыться?
Кошмар издавал уже какие-то неописуемые мяуканья — будто раскрывали голодные пасти несколько штук котов вроде него здоровенных.
— Сейчас, Кошмарчик, сейчас! — Тётя Ариадна Аркадьевна поцеловала хулигана в лоб. — Ты, дорогая племянница, даже не удосужилась представиться, даже не удостоверилась, что я это я, а сразу затеяла разговор… тётечка, тётечка… И я не обязана помнить, как тебя зовут.
— Меня зовут Людмила. Вас зовут Ариадна Аркадьевна. Кота зовут Кошмар, хотя вы считаете его восторгом. Всё ясно. Я люблю ка-ши. И очень хочу, тётечка, прожить у вас всё лето. Но если я не сумею вам понравиться, то с сожалением, прямо-таки с глубочайшим сожалением, уеду чуточку пораньше. Неужели вы не научите меня колоть дрова? Неужели вам неинтересно узнать, как готовится суп из плавленых сырков?
Из горла Кошмара исходил хриплый сип, сменявшийся сиплым хрипом…
— Идем, идем, дорогой! Из-за неё я извела тебя. В жизни я не встречала такой… о-со-бы!
— А я в жизни не встречала такого загадочного человека, как вы, тётечка!
Вот теперь настало время, уважаемые читатели, рассказать, кто она в самом деле такая — эта милая Людмила.
Она была единственным ребенком в семье, и родители чуть ли не с первых лет её жизни опасались, что дочь вырастет избалованной, то есть самой себе и им на горе-беду. Они так этого опасались и столь часто рассуждали об этом, что с годами дочь ещё больше их начала бояться стать горем-бедой для себя и для мамы с папой, то есть избалованной.
Но с малых лет у неё развилась привычка стараться как можно больше всё делать самой. В три года она ежедневно умоляла маму с папой разрешить ей мыть хотя бы игрушечную посуду и стирать платья хотя бы куклам. И трёхлетнему человечку уже входило в приятную для него обязанность помогать родителям мыть настоящую посуду и стирать настоящее белье. Правды ради следует не обращать внимания на то, сколько сначала было перебито посуды, даже не будем уточнять, кем именно.
Когда Людмиле было четыре года, она случайно увидела, как папа вбил гвоздь, и тут же загорелась желанием немедленно научиться делать такое интересное дело. Она славно потрудилась — вбила в пол тридцать девять гвоздей, могла бы вбить ещё больше, но попала молотком по пальцу. Как говорится, палец не гвоздь, и в следующий раз Людмила действовала осторожно.
Школьницей, буквально с первого класса, Людмила так много и с такой радостью занималась домашними делами, что знакомые шутили:
— Угомонись, девочка, а то папу с мамой избалуешь, тунеядцами они состарятся.
— Вполне возможно, — соглашался папа. — Мама вон совсем разучилась обеды готовить.
Мама не возражала против такого обвинения, но дополняла:
— А раньше ты, отец, хоть рубашки себе гладил. Давненько я тебя не видала за этим занятием.
Но в глубине души родители ох и ах как гордились дочерью!
А она такой и росла. Одно увлечение сменялось другим. Ей мечталось стать то балериной, то поваром, то врачом, то портнихой, то геологом, то учительницей, то милиционером, а как-то она целых четыре дня собиралась стать водолазом! Но вот после встречи с Юрием Алексеевичем Гагариным Людмила раз и навсегда решила, что единственная цель её жизни — участвовать в освоении Космоса.