Кровавая месса - Бенцони Жюльетта. Страница 46

– Я его уже ввел. Теперь он должен там увязнуть. Не сомневаюсь, что Джуниус Фрей отлично с этим справится.

– Но разве такая игра не опасна? Этот человек может донести...

– Возможно и такое, но игра, как вы изволили выразиться, моя дорогая Лаура, стоит свеч. Шабо – тот самый червяк, которого я запущу в гнилое яблоко Конвента и комитетов. Я надеюсь, что он как следует поработает, чтобы его разрушить. Идемте, друзья мои, выпьем по последнему бокалу шампанского за этот прекрасный день и отправимся отдыхать. Мы это заслужили!

Однако барону отдохнуть не пришлось. Только Мари и Лаура вступили на лестницу, ведущую наверх, как у ворот раздался условный звон колокола – удар, два быстрых удара и еще один удар. Мари вздрогнула, словно испугалась чего-то.

– Кто может прийти в такой час? – нахмурившись, спросила она Жана.

– Только друг. Идите отдыхать, ангел мой, я присоединюсь к вам позже.

Женщины поднялись наверх, но успели увидеть незваных гостей. Это были Мишони и шевалье де Ружвиль.

Извинившись за поздний визит, Ружвиль объяснил, что они приехали достаточно давно, но им пришлось дожидаться, пока последняя карета не покинет дом де Баца.

– У Мишони очень важная новость, – сказал Ружвиль. – Мы решили, что поступаем правильно, приехав сюда. Ты должен об этом узнать как можно скорее, а летом люди, отправляющиеся за город, не привлекают к себе внимания.

Шевалье де Ружвиль был человеком небольшого роста, лет тридцати шести, с решительным лицом со следами оспы, густыми белокурыми волосами и живыми глазами. Барон давно знал его и любил за безудержную храбрость и щедрость. Он также знал, что Ружвиль был страстно влюблен в Марию-Антуанетту, несмотря на все его амурные похождения с хорошенькими актрисами.

Де Бац провел Мишони и Ружвиля в свой кабинет и велел принести закуски и вино. Еще он приказал Бире-Тиссо приготовить комнаты для гостей, потому что вернуться в город ночью они не могли.

– Так что же это за новость? – поинтересовался барон, когда его гости с заметным аппетитом принялись за еду.

– В полдень я был в кабачке «Прокоп», – начал рассказ Мишони, вытирая рот. – Там я встретил Дантона и Демулена, и они сообщили мне, что через несколько дней королеву переведут в Консьержери.

– Мы это подозревали, – заметил барон, вспомнив о переезде леди Аткинс поближе к Консьержери.

– Это был всего лишь слух, каких много. Но на сей раз все решено. Меня предупредили об этом официально как главного инспектора тюрем.

– Ты понимаешь, что это значит? – вмешался Ружвиль. – Ее будут судить, а потом...

Ему не хватило духу произнести страшное слово, но внезапная бледность, разлившаяся по его лицу, сказала все вместо него. Барон понял, как страдает шевалье.

– Еще ничего не случилось. – Он постарался, чтобы его голос звучал убедительно. – Вполне возможно, что королеву будет легче освободить из Консьержери, чем из Тампля. Во-первых, нам не надо будет снова бороться с ее отказом уехать одной. Остается только выяснить, кто будет ее охранять и возможно ли подкупить этих людей.

– Я сообщу тебе все детали, – успокоил барона Мишони. – Но надо быть уверенными в сотрудничестве королевы. Если она будет предупреждена и даст свое согласие, тогда нам будет легче. Но в Консьержери Марии-Антуанетте некому будет довериться...

– Значит, необходимо, чтобы там появился человек, в котором она не сомневается. Например, ты, Ружвиль. Ее величество должна помнить, как 20 июня ты заслонил ее своим телом. Я не сомневаюсь, что королева тебя узнает.

Из мертвенно-бледного шевалье стал пурпурно-красным.

– Видеть ее, говорить с ней... Ради этого счастья я готов умереть!

– Чуть позже, если не возражаешь. Мишони, ты можешь войти в тюрьму в любой день. А что, если тебя будет сопровождать Ружвиль под видом, скажем, твоего помощника?

– Это опасно, но в нашем деле опасности повсюду. Разумеется, ему придется приходить не один раз, чтобы стража привыкла к нему. Только потом Ружвиль сможет войти в камеру, не вызывая подозрений. Это потребует некоторого терпения.

– Но это не должно занять слишком много времени, – твердо сказал шевалье. – Они могут назначить процесс очень скоро.

– Мы все продумаем. В любом случае Мишони об этом сообщат, – заметил барон. – И помните вот о чем: я решил учредить своеобразный приз. Миллион тому, кто спасет королеву!

– Миллион? – выдохнул Мишони.

– Да. Он будет твоим в тот день, когда Мария-Антуанетта покинет Францию. Если вы сделаете это вместе с Ружвилем, я разделю миллион между вами обоими.

Глаза главного инспектора тюрем заблестели. Де Бац догадался, что Мишони представил себе спокойную старость в достатке после пережитых опасностей.

Главный инспектор тюрем широко улыбнулся.

– Великолепно! У тебя уже есть план?

– Возможно. Я не перестаю думать об этом с тех пор, как в городе заговорили о возможном переводе ее величества в Консьержери. Ведь ты будешь присутствовать при этом? – обратился Жан к Мишони.

– Да, конечно. Я буду среди тех, кто приедет за ней в Тампль.

– Тогда почему бы нам не продумать другую операцию? Ладно, я еще поразмыслю об этом. Пока надо решить, что делать, если она все-таки окажется в Консьержери. Предположим, как-нибудь вечером ты приедешь туда с приказом, который я изготовлю. Приказ будет гласить, что узницу необходимо перевезти обратно в Тампль ввиду существования заговора с целью ее похищения. К этому времени Ружвиль уже встретится с королевой и передаст ей золото, предназначенное для подкупа того, кого она сочтет возможным подкупить.

– Согласен, но как предупредить об этом королеву, когда меня будут ей представлять? – вмешался шевалье. – Я не смогу ни поговорить с ней, ни передать записку, если за ней все время наблюдают.

Де Бац помедлил с ответом. Он размышлял, по привычке меряя шагами кабинет, и вдруг остановился перед вазой с цветами, стоящей на консоли. Это были крупные розовые гвоздики. Барон взял один цветок, долго смотрел на мощный зеленый стебель и пушистую розовую шапку из изрезанных лепестков, а потом протянул гвоздику Ружвилю:

– Ты молод, тебе не запрещено быть кокетливым, и сейчас лето. Ты вполне можешь сунуть такой цветок в петлицу. Тонкая бумага, плотно свернутая, вполне поместится в чашечке цветка. Королева давно не видела цветов, и никто не заподозрит ничего предосудительного в том, что ты отдашь ей свою гвоздику. Тем более что сделаешь ты это под пристальным взглядом гордого санкюлота Мишони. Что ты на это скажешь?

Вместо ответа Ружвиль бросился де Бацу на шею и обнял его.

Глава VIII

Две розовые гвоздики

Лаура и Мари взялись за ручки большой корзины со сливами, которые только что собрали, и понесли ее на кухню, где молодой Ролле уже два дня варил варенье. Урожай оказался отменным: жаркое, но не слишком сухое лето принесло свои плоды.

Мари взяла сливу и надкусила ее.

– Они просто восхитительны в этом году, – сказала она. – И их так много, что едва ли мы сможем собрать и использовать все.

– Можно сложить излишки в бочонки и приготовить водку, как это делают у нас в Бретани, – предложила Лаура.

– Мне тоже знаком этот рецепт, но в прошлые годы мы кормили сливами всю округу. Дети приходили и собирали их. Мы посылали сливы в санаторий доктора Бельома, а владельцы виноградников присылали нам вино... Но теперь каждый живет за своим забором. Все боятся всех. Как грустно!

– Да, это ужасно. Но мне кажется, вас беспокоит что-то еще...

– Разумеется! Париж стал таким опасным, что нельзя спокойно выехать за покупками. Даже наш дом изменился. Когда-то здесь собирались заговорщики, которые хотели спасти короля. Это были верные друзья, с ними можно было говорить и шутить, ничего не опасаясь. Но с прошлого воскресенья мне кажется, будто дом надел маску, и даже воздух стал не таким чистым. Все эти люди, которых пришлось принимать...

– Я признаю, что красные колпаки вокруг вашего стола были не слишком уместны, – рассмеялась Лаура. – Но вы же знаете, с какой целью барон устроил этот праздник. Вы продемонстрировали нам, какая вы хорошая актриса. И де Бац был так счастлив!