Ловушка для Катрин - Бенцони Жюльетта. Страница 6

– Вся трудность состоит в том, чтобы туда добраться. У Беро должны быть по всем углам факельщики. Ты не боишься, что твой монах попадется им в лапы?

– Брат Амабль ловок и проворен. Он сумеет уберечься… К тому же, моя бедная Сара, нам приходится рисковать, ведь у нас нет выбора.

Через минуту посланец в черном одеянии склонился на колени перед аббатом для получения письма и благословения своего настоятеля. После этого Николя Барраль проводил его, тогда как именитые граждане возвращались по домам. Катрин решилась наконец последовать за Сарой и вернуться к себе.

Она пересекла порог спальни с ощущением глубокого облегчения. Цветные стекла, вставленные в свинцовую оправу в высоком узком окне, сверкали, как драгоценные камни, освещаемые кострами, пылающими во дворе да и везде на стенах замка. Эти костры будут поддерживать в течение всей осады, чтобы постоянно подогревать смолу и масло.

Усевшись на широкую кровать, она освободилась от стягивающего голову убора, расплела косы. У нее болела голова. Мучительные мысли не давали покоя.

– Причесать тебя? – предложила Сара.

– Нет! – запротестовала молодая женщина. – Я слишком устала, чтобы спускаться ужинать в главную залу. Пойду поцелую детей, потом лягу, а ты принесешь мне что-нибудь поесть.

– У тебя все еще болит голова?

– Да. Но на этот раз, по-моему, у меня есть веские причины, ты не находишь?

Не отвечая, Сара медленно начала массировать виски Катрин.

– Постарайся ни о чем не думать, – бормотала Сара. – Иначе я не смогу облегчить боль…

С тех пор как поселилась в Монсальви старая цыганка, она приумножила свои познания в искусстве облегчать человеческие страдания. Она собирала в окрестностях лекарственные травы, коренья и готовила из них всевозможные снадобья. Постепенно слава о Черной Саре распространилась на несколько лье от замка. Правда, ее репутация целительницы вызывала ненависть у местной колдуньи, Ратапеннады, или Летучей Мыши, молчаливой старухи с кошачьими глазами, чья хижина пряталась в глубине лесов Обеспейра.

Ратапеннада, настоящее имя которой и возраст были никому не известны, жила в компании филина с вороном. В ее конуре обитали жабы и змеи, чей яд входил в ее колдовские напитки. Люди Монсальви смертельно боялись старуху, которая могла напустить на них всевозможные бедствия – падеж скота, ломоту, немощь. Боялись, но не решались ее трогать.

Даже сам Арно остерегался ее. Он полагал, что в скором времени старуха отойдет в иной мир, где она никому не сможет досаждать. Местные жители любыми путями избегали ее жилище, но все же иногда случалось кому-нибудь увидеть ее бредущей по дороге безлунными ночами с корзиной яиц, хлебом или птицей.

Говорили, что она богата и прячет свои сокровища в канаве со змеями, но все так боялись, что никто – ни самый отчаянный мальчишка, ни бандит – не рисковал ее трогать. У нее были кое-какие друзья, вроде Жерве, которого прогнала Катрин и который теперь пришел с мечом в Монсальви.

Что же касается аббата Бернара, то, когда в его присутствии произносилось имя колдуньи, он молился и осенял себя крестом. Все его попытки вернуть колдунью Богу проваливались, и он понимал, что ничего больше не может поделать со слугой дьявола. Зато Сара получила его благословение, и он всячески рекомендовал своей пастве пользоваться ее советами. Так она понемногу стала местной целительницей.

Катрин удалось наконец «создать пустоту» в голове, и мигрень отступила. Тогда Сара и сказала ей как бы между прочим:

– Ты знаешь, что паж не вернулся?

Хозяйка замка вздрогнула, и ее сердце заколотилось: что за несчастье могло случиться? Сколько у этого проклятого дня в запасе осталось дурных новостей?

– Беранже? – встревожилась она. – Не вернулся? Почему ты мне раньше ничего не сказала?

– Я думала, ты уже знаешь… В любом случае, что же мы можем поделать?!

Катрин нервно зашагала по комнате. Она повторяла снова и снова:

– Не вернулся! Ну где же он может быть? – Внезапно она остановилась, мысль о том, что ее паж мог находиться в руках Апшье, пронзила ее.

С тех пор как полгода назад он поступил к Монсальви, Беранже де Рокморель, из тех Рокморелей де Кассаниуз, чей немного обветшалый, но еще достаточно прочный замок поднимал над просекой Лота свои суровые стены, казалось, что в дом ворвался свежий ветер.

Четырнадцатилетний Беранже принадлежал к новому типу, еще неизвестному среди знати Оверни и Руерга: он считал, что жизнь – это нечто большее, чем битвы меча, охота на кабана или разгульное застолье, когда лопаешься от обжорства или падаешь под стол от перепоя. Это был мечтатель, выдумщик и пацифист. Он был единственный в своем роде, и никто не мог понять, откуда он набрался этих идей. Его отец, Обер, большой любитель ячменного пива, вечно искавший случая раскроить чей-нибудь череп или задрать какую-нибудь юбку, по своей силе и буйному нраву походил на галльского бога Тетатеса, хранителя молнии. Но у Шарите-сюр-Луар он встретил превосходящего по силе и ловкости разбойника Перрине Грессара. Меткая стрела крепко пригвоздила к дороге его мощное тело.

Два его старших сына, Амори и Рено, два гиганта с соломенными волосами, хороши были только в драках и у винных бочек.

Среди этих колоритных персонажей Беранже был похож на гадкого утенка. Его фамильное сходство ограничивалось только ростом: он был не по возрасту высок и силен. Во всем остальном он резко от них отличался. У него были каштановые волосы и нежное улыбчивое мальчишеское лицо. Он не скрывал, что не любит оружие. Его вкусы, о происхождении которых спрашивал себя каждый в Рокмореле, лежали в области музыки, поэзии, природы, а его кумиром был его тезка трубадур Беранже де Палазоль. К церкви он не питал любви, не хотел уходить в послушники. Однажды он преспокойно поджег монастырь, куда его заперли в надежде сделать из него епископа. После этого семейный совет решил отдать его Арно де Монсальви, чья репутация смелого вояки не нуждалась в подтверждении, надеясь, что хоть тот употребит его в какое-нибудь дело.

Арно согласился, но, отбывая в Париж, отложил военное воспитание молодого Рокмореля до своего возвращения. Он доверил его заботам дона де Галоба, своего старого учителя фехтования, чтобы тот вбил в эту странную голову какие-то навыки, которые необходимы будущему рыцарю.

«Будут и другие сражения, – сказал тогда Арно своей жене. – Битва за Париж будет слишком суровой, чтобы вести на нее неопытного мальчика».

Итак, Беранже остался в Монсальви, где жил в свое удовольствие, сочиняя баллады и напевая их бессонными ночами Катрин. Он сделал Катрин своей музой, но в глубине души Беранже поклонялся своей кузине Оветте де Монтарналь, пятнадцатилетней девочке, хрупкой, как лилия. Именно по этой причине он так яростно противился постригу, но скорее дал бы вырвать себе язык, чем признался в своей любви. Две семьи – Монтарналь и Вьейви – составляли двойной ряд заграждений, и Беранже рассудил, что лучше немного подождать, прежде чем объявлять о своем увлечении. Но, отправляясь гулять по окрестностям, всегда выбирал направление к Логу…

Катрин ее паж напоминал друга детства, Ландри Пигаса, с которым они облазили все парижские улицы. Песенки, которые он пел, были наивными и свежими, как букетик первоцвета. Поэтому она казнила себя, что за все это время ни разу не вспомнила о Беранже. Она, конечно, была поглощена приготовлениями к осаде, но все же должна была заметить его отсутствие. Неужели несчастный мальчик попал в руки Апшье?

Стоя перед Сарой, которая одевала ее в далматику из серого бархата, подбитую серым, в тон, беличьим мехом, молодая женщина повторила волновавший ее вопрос:

– Где он может быть? Он целыми днями бегает по лесам, никогда не предупреждая, куда идет.

– И почти всегда в одном и том же направлении, – проговорила Сара, встряхивая платье Катрин. – Он спускается к долине.

Глаза Катрин сузились до размера двух фиолетовых точек.

– Что ты хочешь мне сказать, Сара? Сейчас не время для загадок…