Любовь, только любовь - Бенцони Жюльетта. Страница 17
– Не беспокойся, – сказал Ландри. – Я присмотрю за ней. Она не уйдет.
Парень чувствовал себя расстроенным. Неизбежный отъезд Катрин мог стать началом долгой разлуки, и его сердце обливалось кровью при мысли о расставании со своей маленькой подружкой, которую он любил сильнее, чем готов был себе признаться. Но ему легче было откусить себе язык, чем сказать об этом Катрин. Будущее рисовалось в темных тонах, и Ландри чувствовал, что у него как-то странно покалывает в глазах, когда он смотрит на Катрин.
Она выглядела спокойной. Барнаби нарядил ее мальчиком. На ней были плотные серые чулки, башмаки из крепкой кожи и зеленая куртка из толстой бумазеи. Несмотря на жару, ее лицо плотно охватывал капюшон, переходящий на плечи в виде небольшой пелерины, отделанной фестонами. Этот убор полностью скрывал ее волосы, заплетенные Сарой в небольшие плотные косички, чтобы они занимали как можно меньше места: весь наряд очень шел ей. Но свою внешность изменила не она одна. Сам Барнаби был неузнаваем. Плащ с ракушками был сложен в один из свертков. Вместо него на Барнаби был просторный кафтан из коричневой ткани, схваченный в талии крепким кожаным поясом с большим кошелем. На шее висел на цепи образок со святым Яковом. Капюшон из той же ткани, что и одежда, так искусно драпировал плечи Барнаби, что никто не смог бы догадаться, что под ним спрятана большая часть его сбережений, в то время как раздувшийся кошелек содержал только мелкую монету. В этом наряде, который завершали башмаки с острыми носами, торчащими из-под платья дюймов на шесть, он походил на солидного, если даже и отошедшего от дел, богатого купца. Катрин должна была играть роль его внука. Одна Сара осталась в своем обычном причудливом наряде, так как ее платью предстояло сыграть особую роль.
Все вместе они оставили Двор Чудес, но когда достигли границы Королевства Нищих, то разделились на две группы и дальше отправились разными путями: Сара и Барнаби к Королевскому монетному двору, тогда как Жакетт и Ландри в сторону дворца д'Алансон и башен Лувра. Мафер со своими людьми уже расположился в окрестности рынка Нотр-Дам.
Несмотря на угрожающую ей самой и ее товарищам опасность, Катрин чувствовала себя счастливее, чем когда-либо со времени смерти Мишеля. Было чудесно снова свободно ходить и чувствовать солнечное тепло. Ее охватило возбуждение от ожидания приключений – охотничьей облавы, где роль дичи играл человек. Они вырвут Лоиз у этого грубого животного Кабоша.
На колокольне Сен-Жермен пробило три часа, когда Жакетт и Ландри проходили мимо нее. Когда они, изнывая от дневной жары, сошли к реке, то увидели, что ее берега почти пустынны. Несомненно, все горожане собрались вдоль дороги к месту казни. Туда же пришли клоуны, жонглеры, дрессировщики животных, менестрели и рассказчики, так как ничто так не привлекает толпу, как хорошая казнь. Это было торжество со всеми атрибутами настоящего праздника. Смерть значила так мало.
Тем временем Барнаби и Катрин с Сарой, державшейся на несколько шагов позади, тоже шли в сторону реки, но немного выше по течению. Переход через мост Менял вызвал у Катрин боль воспоминаний. Ее старый дом еще стоял, но его обвалившиеся стены потрескались и обветшали, зияющие окна открывали взору пустоту внутри, красивая вывеска была сорвана. Сейчас это был только пустой остов, из которого ушла душа. Катрин чувствовала, как к горлу подступает комок. Она из всех сил терла глаза и хотела бы быть за много миль отсюда. Барнаби заспешил, еще крепче сжимая руку девочки.
– Будь мужественной, – прошептал он. – Бывают моменты, когда нам нужно все наше мужество. У тебя скоро будет другой дом…
– Но не будет другого отца, – прошептала она, едва сдерживая слезы.
– Мне было только семь лет, когда у меня отняли отца. А когда я вспоминаю, как он умер, то, думаю, отдал бы все, что у меня есть, ради того, чтобы он был просто повешен.
– Что сделали с ним?
– То, что всегда делают с фальшивомонетчиками: сварили живьем на Моримонте в Дижоне…
Катрин вскрикнула от ужаса, но плакать перестала и шла дальше молча. Она храбро постаралась отбросить ужасные воспоминания, разрывавшие ее сердце как раз в тот момент, когда ей больше всего хотелось быть сильной. Подойдя к рынку Нотр-Дам, она узнала, несмотря на маскировку, людей Машфера. Некоторые из них переоделись солдатами, другие – купцами или даже монахами. Они расположились, как и следовало по плану, вокруг рынка. Только Машфер был в своем обычном одеянии нищего. Барнаби осторожно показал на дом Кабоша, ставни которого, как и прежде, были наглухо закрыты.
– Твоя очередь, Сара!
По кивку Барнаби цыганка медленно пошла вверх по улице, покачивая бедрами и тихонько напевая. Одной рукой она держала тамбурин и постукивала в него в такт песне. Она начала как бы невзначай, напевая про себя и отбивая ритм. Постепенно песня становилась громче, сквозь непонятные цыганские слова стала пробиваться мелодия. Напев был причудливый, перебиваемый паузами и резкими воющими нотами. Слегка хрипловатый голос Сары придавал песне загадочную глубину, зачаровывал и делал ее похожей на заклинание. Песня захватила Катрин. В окнах появились два-три лица, останавливались послушать и редкие прохожие. Всего собралось не более десяти человек. Машфер подошел к Барнаби, будто для того, чтобы попросить подаяние.
– Если старуха не откроет, нам придется вышибать дверь. Что скажешь?
Барнаби порылся в кошельке и опустил су в грязную руку нищего.
– Конечно, но я бы не хотел доводить до этого. Выбивание двери наделает много шума, даже если здесь никого нет вокруг.
Никто не появился в окне продавщицы требухи. Дом казался бы совсем пустым, если бы не едва слышные звуки внутри. Катрин неожиданно побледнела и прижалась к Барнаби.
– Боже мой!.. Марион!.. – воскликнула она, осторожно указывая на полную женщину, только что показавшуюся в дальнем конце улицы. Барнаби поднял брови.
– Кто? Та служанка, которая…
– Да, служанка, которая позвала людей в наш дом и стала причиной смерти папы и Мишеля. О, я не могу видеть ее!
От нахлынувшего отвращения Катрин хотела убежать.
Но Барнаби крепко держал ее за руку.
– Ну, ну!.. Хороший солдат не оставляет поле битвы, мой цветочек! Я понимаю твое нежелание снова видеть эту женщину… Держу пари, она и в лучшие-то времена представляла не очень приятное зрелище. Но ты должна оставаться здесь.
– А что, если она узнает меня? – В таком наряде? Я буду очень удивлен, если она тебя узнает. Во всяком случае, мне кажется, в ее состоянии она не способна узнать кого бы то ни было.
И действительно, полная женщина, как ни старалась идти прямо, шаталась от дома к дому. Катрин подумала, что бы сказала ее мать, если бы увидела свою молочную сестру в таком виде. За последние два месяца Марион сильно изменилась. Она стала толще и неопрятней. Ее передник, некогда белый и сильно накрахмаленный, был измят и испачкан едой и напитками. Он едва закрывал платье, которое разошлось по швам и обтрепалось по подолу. Седые космы волос выбились из-под засаленного чепца. Она шла спотыкаясь, безразличная ко всему, ее открытый рот беззвучно что-то произносил, глаза были мутными, руки висели плетьми. Она не остановилась послушать Сару и прошла дальше. Казалось, она ее вообще не заметила.
Танцы и пение Сары, заполняя узкое пространство между домами, которые, казалось, опасно наклонились над головами людей, достигли неистового крещендо. Дверь дома мамаши Кабош приотворилась, образуя узкую щелку, и в нее с любопытством просунулось ее красное лицо…
– Сара, – настойчиво прошептал Барнаби, – теперь Ты, ну же…
Прервав пение и танец, цыганка прыгнула к порогу, вставила ногу в дверь и закричала:
– Я могу прочитать будущее по твоей руке, по чистой воде и по золе. Только два су!.. Дай мне твою руку, прекрасная дама!
Застигнутая врасплох, мамаша Кабош попыталась закрыть дверь. Когда это ей не удалось, она принялась ругаться, как солдат. Но чем больше она кричала и ругалась, тем больше Сара настаивала, суля ей золотое будущее, увенчанное гирляндами роз, приятные предсказания, на что мамаша Кабош отвечала разнообразными нелестными замечаниями в адрес родителей Сары и ее самой. Однако этот короткий словесный поединок дал возможность людям Машфера собраться вместе.