Рыцарь Отражения - Желязны Роджер Джозеф. Страница 14

Один-единственный шаг — и он оказался в пределах досягаемости света от костра. Вспомнив это лицо, я пролил кофе. Мы никогда не встречались, но в Замке, в Эмбере, я видел множество его изображений.

— Я считал, что Оберон погиб, переделывая Лабиринт, — сказал я.

— Ты присутствовал при этом? — спросил он.

— Нет, — ответил я, — но раз уж вы пришли вот так, по пятам за довольно причудливым призраком Дворкина, вы должны простить мне сомнения насчет того, настоящий ли вы.

— Это ты столкнулся с фальшивкой. А я настоящий.

— Что же тогда я видел?

— Астральную форму настоящего джокера… колдуна по имени Джолос из четвертого круга Отражений.

— А, — отозвался я. — А откуда мне знать, что вы — не проекция какого какого-нибудь Джолоса из пятого круга?

— Могу рассказать наизусть всю генеалогию королевского дома Эмбера.

— Как и любой приличный писец у меня дома.

— Я включу и незаконнорожденных.

— Кстати, а сколько их было?

— Тех, о которых мне известно, сорок семь.

— Да ладно вам! Как вам это удалось?

— Разные временные потоки, — сказал он, улыбаясь.

— Если вы пережили переделку Лабиринта, почему же вы не вернулись в Эмбер продолжить свое царствование? — спросил я. — Почему вы позволили Рэндому короноваться и еще больше изгадить положение дел?

Он засмеялся.

— Но я не пережил ее, — сказал он. — Я был уничтожен в ходе переделки. Я — призрак, вернувшийся, чтобы потребовать от живых бороться за Эмбер против растущей силы Логруса.

— Arguendo, считаю доказанным, что вы — тот, кем объявили себя, — ответил я, — но, сэр, соседство у вас по-прежнему неподходящее. Я — посвященный Логруса и дитя Хаоса.

— Но ты еще и посвященный Лабиринта и дитя Эмбера, — ответила величественная фигура.

— Верно, — сказал я, — тем больше у меня причин не выбирать, на чьей я стороне.

— Приходит время, когда мужчина должен сделать выбор, — заявил он. — Для тебя оно наступило. На чьей ты стороне?

— Даже если бы я верил, что вы тот, за кого себя выдаете, я не считал бы себя обязанным делать подобный выбор, — сказал я. — А при Дворе существует предание, что Дворкин — сам посвященный Логруса. Если это правда, то я всего лишь иду по стопам почтенного предка.

— Но он отрекся от Хаоса, когда создал Эмбер.

Я пожал плечами.

— Хорошо, что я ничего не создал, — сказал я. — Если вам нужно от меня что-то особенное, расскажите мне, что это, чтобы у меня были все основания поступить так, как вы желаете — и, может быть, я помогу вам.

Он протянул руку.

— Идем со мной, и ты ступишь в новый Лабиринт, по которому должен пройти по правилам той игры, что должна быть сыграна Силами.

— Я по-прежнему не понимаю вас, но уверен, что настоящего Оберона не остановила бы столь несложная охрана. Подойдите ко мне, пожмите мне руку, и я с радостью буду сопровождать вас и взгляну на то, что вы хотите мне показать.

Он стал еще выше ростом.

— Ты непременно хочешь проверять меня? — спросил он.

— Да.

— Будь я из плоти и крови, вряд ли это встревожило бы меня, — заявил он. — Но поскольку теперь я сделан из этой призрачной ерунды, то не знаю. Я бы предпочел не рисковать.

— В таком случае, мне следует согласиться с вашим мнением по поводу вашего предложения.

— Внук, — ровным тоном сказал он, а в глазах появился красноватый огонь, — никто из моих потомков не смеет так обращаться ко мне — даже к мертвому. Теперь я иду за тобой не как друг. Теперь я иду за тобой и сквозь пламя протащу тебя я в сем странствии.

Он приближался. Я отступил на шаг.

— Зачем же все принимать на свой счет… — начал я.

Когда он наткнулся на мою охрану, эффект был как от фотовспышки, и я прикрыл глаза. Щурясь от избытка света я увидел фрагменты точного повтора того, как огонь сдирал плоть с руки Дворкина. Оберон в некоторых местах стал прозрачным, а кое-где расплавился. Когда внешнее сходство сошло, внутри него — сквозь него, — я увидел абстрактно расположенные внутри контуров крупной, благородной фигуры завитки и загогулины, перемычки и канавки. Несмотря на это, в отличие от Дворкина, видение не исчезало. Миновав мою охрану, оно замедлило движение, но, тем не менее продолжало идти в мою сторону, протягивая руки. Чем бы оно ни было на самом деле, оно было одним из самых пугающих созданий, с которыми мне приходилось сталкиваться. Продолжая пятиться от него, я воздел руки, вновь заставив появиться Логрус.

Знак Логруса оказался между нами. Абстрактная версия Оберона продолжала подбираться ко мне, небрежно обрисованные руки духа столкнулись с извивающимися отростками Хаоса.

Я не пытался сделать с этим призраком что-нибудь на расстоянии. Даже с помощью Логруса. Я чувствовал, какой необычайный ужас внушает это существо. Вот что я сделал: я швырнул Знак в этого фальшивого короля. Потом я прошмыгнул мимо обоих наружу и покатился, царапая ступни и руки, когда упал на склон, сильно ударился о валун и крепко обхватил его, в тот момент, когда пещера взлетела на воздух с таким шумом и вспышкой, словно прямым попаданием накрыло склад аммонита.

Я лежал, плотно зажмурившись и вздрагивая, наверное, с полминуты. Меня не покидало ощущение, что в любую секунду что-нибудь может цапнуть меня за задницу, если только я не буду лежать совершенно неподвижно, изо всех сил стараясь казаться еще одним камнем.

Тишина была абсолютной. Когда я открыл глаза, свет исчез, но вход в пещеру сохранил свои очертания. Я медленно поднялся на ноги и еще медленнее пошел. Знак Логруса пропал и, по непонятным причинам, мне до отвращения не хотелось еще раз вызывать его. Когда я заглянул в пещеру, в ней не оказалось никаких признаков того, что что-то вообще произошло, не считая моей взорванной охраны.

Я ступил внутрь. Одеяло так и лежало там, куда упало. Протянув руку, я потрогал стену. Холодный камень. Должно быть, взрыв произошел не в этом уровне, а в каком-то другом. Мой маленький костер все еще слабо мигал. Я все-таки еще раз вызвал его к жизни. Но единственным, что я увидел в его свете и чего не замечал раньше, была моя чашка кофе, которая упала и там разбилась.

Я так и оставил руку на стене. Нагнулся. Немного погодя диафрагма у меня неуправляемо сжалась. Я захохотал. Не знаю точно, почему. На меня навалилось все, что выяснилось после тридцатого апреля. И вышло так, что этот смех вытеснил иной вариант — заколотить себя в грудь и завыть.