Марианна и неизвестный из Тосканы - Бенцони Жюльетта. Страница 15

На всем пути следования императорского кортежа трепетали алые перья на высоких меховых шапках гренадеров гвардии, сменявшиеся черными киверами с зелено-красными султанами стрелков. Над Парижем порхала песня, непрерывно повторяемая рассредоточенными повсюду оркестрами. Это была «Где может быть лучше, чем в лоне семьи…» 7, и она быстро набила Марианне оскомину. Выбор ее в день, когда Наполеон сочетался браком с племянницей Марии-Антуанетты, был более чем странным… Да еще аккомпанировавшие ей пушечные выстрелы…

Вдруг рука Аркадиуса в светлой замшевой перчатке коснулась руки Марианны.

— Не двигайтесь, а главное — не оборачивайтесь резко, — прошептал он. — Но я хотел бы, чтобы вы осторожно посмотрели на карету, которая пристраивается рядом с нашей. Внутри ее сидят женщина и мужчина.

Как и я, вы легко узнаете женщину, но мужчина мне не знаком. Добавлю, что у него надменное лицо, очень красивое, несмотря на пересекающий левую щеку шрам, тонкий, как лезвие шпаги…

Ценой большого усилия Марианне удалось остаться неподвижной, однако Жоливаль почувствовал, как задрожала ее рука. Она сделала вид, словно длительное ожидание свадебного кортежа ей наскучило. Затем, очень медленно, очень естественно она повернула голову ровно настолько, чтобы соседняя карета попала в поле ее зрения. Это был желтый с черным кабриолет, совершенно новый и очень элегантный, на котором виднелось клеймо Келлера, мастера-каретника с Елисейских полей. В нем находились две особы.

В пожилой женщине, превосходно одетой в черный бархат с мехом куницы, Марианна без особого удивления узнала своего старого врага — Фаншон — Королевскую Лилию, но ее спутник сразу же приковал к себе взгляд молодой женщины, и ее сердце забилось с перебоями, — не от неожиданности, а от неприятного ощущения, близкого к отвращению.

Именно таким представляла она Франсиса Кранмера по описаниям Жоливаля.

На этот раз никаких сомнений: это был точно он, а не призрак, родившийся в ее взволнованном из-за страха перед премьерой воображении. Перед Марианной снова предстали слишком уж безукоризненные черты с застывшим выражением вечной скуки, упрямый лоб, немного тяжеловатый подбородок в складках высокого муслинового галстука, безупречное изящество сильного тела, избавленного до сих пор от полноты благодаря интенсивным занятиям спортом. Костюм его являл собой дивную серо-голубую симфонию, прорезавшуюся темной нотой черного бархатного воротника.

— Очевидно, они следили за нами, — прошептал Жоливаль. — Готов присягнуть, что они здесь только из-за нас! Посмотрите-ка, как этот человек смотрит на вас! Это он, не так ли?.. Это… ваш муж?

— Да, это он, — признала она удивительно спокойным тоном, если учесть бушевавшую у нее в груди бурю.

Надменный, исполненный презрения взгляд Марианны скрестился со стальным блеском глаз Франсиса и устоял.

Она с удовлетворением обнаружила, что, находясь лицом к лицу с ним, вполне реальным, поселившийся в ней после его появления в театре мучительный страх рассеялся. Она ничего так не боялась, как опасности неопределенной, скрытой и ускользающей. Неизвестность парализовала ее, тогда как бой с открытым забралом позволял ей мобилизовать все свои силы. У нее было больше чем достаточно природной храбрости, чтобы безбоязненно встречать врага при любых обстоятельствах.

Она даже бровью не повела в ответ на насмешливые улыбки Франсиса и его спутницы. Она не удивилась, встретив их вместе и увидев одетой, как герцогиня, ужасную старуху из таверны «Железный человек». Аркадиус уже давно описывал ей всевозможные перевоплощения бывшей пансионерки «Оленьего павильона». Она знала ее как беспринципную, очень опасную, хорошо вооруженную особу, готовую на все: своеобразную самку Протея, так что Марианна не была бы особенно удивлена, встретив ее в одном из залов Тюильри. Но она не собиралась обсуждать свои дела в присутствии Фаншон. Хотя и не знала, каким чудом Франсис установил связь с Дезормо и до какой степени доверился ей в том, что касалось их прежних взаимоотношений.

Марианна была достаточно самолюбива, чтобы не смириться со вторжением в ее личную жизнь женщины, заклейменной рукой палача. И поскольку с существами подобного рода никогда нельзя предугадать, какова будет их реакция, молодая женщина решила отступить, как ни велико было ее желание покончить раз и навсегда с лордом Кранмером.

Она уже нагнулась, чтобы приказать Гракху-Ганнибалу, который важничал в новой ливрее на своем сиденье, развернуться и отвезти ее домой, когда дверца отворилась и появился Франсис. С шляпой в руке, он поздоровался с дерзко притворным уважением:

— Могу ли я надеяться, что мои знаки нижайшего уважения будут благосклонно приняты королевой Парижа? — спросил он непринужденно.

Франсис улыбался, но улыбка не затрагивала его окаменевших глаз, которые в упор смотрели на молодую женщину, сильно побледневшую под сиреневой шелковой шляпкой с белой вуалью, так гармонировавшей с ее изящным туалетом.

Быстрым движением руки она удержала Аркадиуса, уже бросившегося, чтобы оттолкнуть незваного гостя.

— Оставьте, друг мой! Это мое дело.

Затем строгим голосом, в котором только легкая хрипота выдавала ее чувства, она спросила:

— Что вам угодно?

— Я уже сказал: засвидетельствовать мое почтение я немного поговорить, если вы согласны.

— Я не согласна, — надменно оборвала его Марианна. — Если вы полагаете, что у вас есть что сказать мне, напишите господину де Жоливалю, который взял на себя мою корреспонденцию и прием посетителей. Он сообщит, когда я смогу принять вас. Посреди толпы не ведут переговоров. Мой адрес…

— Я знаю ваш адрес и я польщен, что вы предпочитаете очарование беседы с глазу на глаз, но я напомню вам, дорогая, — в голосе Франсиса звучала насмешка, — что нигде не чувствуешь такого уединения, как среди большой толпы, а эта увеличивается с каждым мгновением… Она уже настолько нас сжала, что выбраться отсюда не представляется возможным, пока она не рассосется. Боюсь, что волей-неволей вам придется вытерпеть мое присутствие. Так не лучше ли будет поговорить о наших делах?

Толпа действительно стала такой плотной, что карета, как, впрочем, и другие, приехавшие на площадь, не могла сдвинуться с места. Раздающиеся со всех сторон голоса, сливающиеся вместе со звуками оркестров в сплошной шум, не мешали, однако, вести разговор. Франсис, продолжавший стоять против дверцы, засунул голову внутрь кареты и кивнул в сторону Жоливаля.

— Если этот дворянин будет настолько добр, что уступит мне на некоторое время место рядом с вами… — начал он.

Но Марианна сухо оборвала его, продолжая держать за руку своего друга.

— Мне нечего скрывать от виконта де Жоливаля, который знает обо мне все и для меня больше, чем друг.

Можете говорить при нем.

— Большое спасибо! — ответил Франсис со злой улыбкой. — Вам-то, возможно, нечего скрывать от него, но я не могу сказать того же о себе. Впрочем, — добавил он, снова надевая шляпу и легким ударом надвигая ее поглубже, — если вы не хотите, чтобы мы побеседовали по доброй воле, что ж, я даю вам не больше часа, чтобы пожалеть об этом.

Ваш слуга, дорогая.

Более сильное побуждение, чем ее воля, бросило Марианну вперед, когда он повернулся, чтобы уйти. Несмотря ни на Что, надо покончить с этим немедленно.

— Остановитесь!

Она умоляюще посмотрела на Аркадиуса и слегка пожала ему руку.

— Оставьте меня поговорить с ним несколько минут, Аркадиус. Я думаю, что это предпочтительней. Во всяком случае, он не может больше ничего мне сделать.

Жоливаль со вздохом стал выбираться из бархатистой глубины подушек.

— Хорошо, я выйду! Но я не буду спускать с вас глаз.

При малейшем движении, при малейшем зове я тут вместе с Гракхом.

Он отворил дверцу с другой стороны и спустился вниз, в то время как Франсис поднялся в карету. Лорд Кранмер рассмеялся.

— Я вижу, что ваш друг действительно питает ко мне предубеждение, которому я обязан только вашей откровенностью, дорогая Право слово, он принимает меня за бандита с большой дороги.