Знак Единорога - Желязны Роджер Джозеф. Страница 32

Я оперся на перила, глядя на мир…

Черная Дорога уходила на юг. Ночью ее не было видно, но какое это имело значение? Я знал, куда она ведет. Вернее, Бранд сказал мне это. Поскольку, как мне казалось, он истощил отпущенный человеку запас лжи, то я считал, что знаю, куда ведет Черная Дорога.

В бесконечность.

От сияющего Амбера и могучего, чистого великолепия ближайшей Тени, через постепенно темнеющие слои Отражений, расходящиеся во всех направлениях, дальше и дальше, через какие-то уродливые Тени, и еще дальше, по тем мирам, которые можно увидеть только пьяным, в бреду или болезненном сне, и все дальше, мимо того места, где я вынужден остановиться… Я вынужден остановиться…

Как выразить простыми словами то, что совсем непросто? Наверное, надо начать с солипсизма — утверждения о том, что ничего не существует, кроме самого человека, или, по крайней мере, как оно есть на самом деле, кроме своего собственного существования и ощущений. Где-нибудь в Тени я смогу найти все, что воображаю. Как и любой из нас. Честно говоря, это не выходит за пределы человеческого Я. Можно возразить, как это и делаем почти все мы, что мы сами создаем Тени, в которые уходим, из субстанции собственной души, что только мы сами существуем реально, что Тени, по которым мы путешествуем, всего лишь проекция наших собственных желаний.

Не знаю, верен ли этот аргумент, но он достаточно весок. Он объясняет многое в отношении нашей семьи к людям, странам и вещам вне Амбера… А именно — мы кукольники, а они — наши куклы, игрушки, конечно, иногда оживающие и даже опасные, но это входит в правила игры. По своему характеру все мы — импрессарио, и соответственно обращаемся друг к другу. Хотя вопрос «почему?» приводит сторонников солипсизма в некоторое замешательство. Всегда можно избежать этого, объявив неудобный вопрос неправомерным. Как мне часто приходилось замечать, большинство из нас в своих делах почти чистые прагматики. Почти…

И все же, все же в эту стройную картину врывается один тревожный элемент. Но ведь есть место, где Тени сходят с ума… Если целенаправленно продираться сквозь Тени, слой за слоем, на каждом шагу, опять-таки преднамеренно, отдавая часть своего разума, то наконец попадаешь в безумную страну, и дальше пути нет. Зачем это делать? В надежде на озарение или на новую игру… Но когда оказываешься там, а все мы были в этой стране, то понимаешь, что дошел до края Тени или до конца собственного сознания — как мы всегда считали, это синонимы. Но теперь…

Теперь я знаю, что это не так. Теперь, когда я стою в ожидании во Дворах Хаоса, и рассказываю вам об этом, я знаю, что это не так. Но я знал это и тогда, той ночью в Тир-на Ног-те, и еще раньше, когда я сражался с человеком-козлом в Черном Кругу в Лорене, знал это в маяке Кабры в тот день, когда я бежал из темниц Амбера, когда я смотрел на загубленный Гарнат…

Я знал, что это еще не конец, потому что Черная Дорога вела дальше. Она проходила сквозь безумие и хаос и продолжала свой бег. Твари, проходившие по ней, откуда-то появлялись, но я их не создавал. Каким-то образом я помог им пройти, но они появились не из моего варианта действительности. Они создали сами себя или кто-то еще создал их — в данном случае это значения не имеет — и это разрывало на части всю уютную метафизику, созданную и свитую нами за века. Они вошли в наш заповедник, они были чужаками в нем, угрожали ему, угрожали нам. Фиона и Бранд вышли за все границы и нашли что-то там, где, по убеждению остальных, ничего не существовало. В каком-то смысле эта новость стоила опасности, которую она несла с собой. Мы были не одни, а Тени в действительности не наши игрушки. Никогда уже я не смогу смотреть на Тень по-старому.

И все это потому, что Черная Дорога вела на юг и уходила за конец мира, и я не смогу пройти ее до конца…

Тишина и серебристый свет… Отхожу от перил, опираясь на посох, прохожу через затянутую туманом, перевитую дымкой, расписанную лунным светом ткань видений, в странный город… Призраки… тени теней… образы вероятностей… То, что может и могло произойти… потерянная возможность… обретенная возможность…

Теперь иду по бульвару… Фигуры, лица многих знакомы мне. Что они делают? Трудно сказать… Губы некоторых двигаются, на некоторых лицах оживление… Я не слышу слов. Я прохожу мимо них незамеченным.

Вот одна из этих фигур… Женщина одна, она кого-то ждет… пальцы развязывают минуты, отбрасывая их в сторону… она смотрит в другую сторону, но я хочу увидеть ее лицо… Знак того, что я увижу или должен видеть его… Женщина сидит на каменной скамье под сучковатым кривым деревом… Она смотрит на дворец… Мне очень знакома ее фигура… приблизившись, я узнаю Лорен… она продолжает смотреть вдаль, мимо меня, она не слышит, что я говорю, что отомстил за ее смерть.

Не в моих силах быть услышанным в Тир-на Ног-те. То, что дает мне силу, висит в ножнах у меня на боку.

Вытащив Грейсвандир, я поднимаю его над головой и узоры на клинке оживают под лунным светом. Я кладу шпагу на землю между нами.

— Корвин!

Она быстро поднимает голову и узнает меня. В свете луны ее волосы становятся рыжеватыми.

— Откуда ты взялся, ведь еще рано?

— Ты ждешь меня?

— Конечно. Ты же сказал мне.

— Как ты попала сюда?

— На эту скамью?

— Нет, в этот город.

— В Амбер? Я не понимаю. Ты же сам привел меня. Я…

— Ты счастлива здесь?

— Ты же знаешь, что пока я с тобой, я счастлива.

Я не забыл ее ровные зубы, веснушки, едва заметные за мягкой вуалью света.

— Что тогда произошло? Это очень важно. Давай на минутку сделаем вид, что я ничего не знаю. Расскажи мне все, что произошло с нами после битвы в Черном Кругу Лорены.

Она поморщилась и встала, отвернувшись.

— Мы поссорились. Ты последовал за мной, прогнал Мелкина, мы объяснились, и я поняла, что ты был прав, и поехала с тобой в Авалон. Там твой брат Бенедикт убедил тебя начать переговоры с Эриком. Вы не помирились, но он рассказал тебе кое-что, из-за чего ты согласился временно прекратить войну. Он поклялся не вредить тебе, а ты поклялся защищать Амбер. Бенедикт был свидетелем обеих клятв. Мы оставались в Авалоне, пока ты не раздобыл свои химикаты. Потом мы поехали в другое место, где ты купил какое-то странное оружие. Мы выиграли битву, но Эрик ранен и лежит в постели, — она повернулась ко мне. — Ты думаешь нарушить перемирие, Корвин? Скажи мне, я не ошиблась?

Я покачал головой, и хотя знал, что совершаю глупость, протянул к ней руки, чтобы обнять. Я хотел прижать ее к себе, несмотря на то, что кто-то из нас двоих не существовал, не мог существовать, и когда крошечный промежуток, разделяющий нас, исчезнет, рассказать, что произошло или еще произойдет…

Удар был несильным, но я споткнулся и упал навзничь поперек Грейсвандира. Мой посох отлетел на несколько шагов в сторону и валялся на траве. Встав на колени, я увидел, что ее лицо-волосы-глаза стали бесцветными. Она повернула голову, ища меня, ее губы шептали беззвучные слова-призраки. Я вложил Грейсвандир в ножны, поднялся. Ее взгляд прошел сквозь меня и остановился. Ее лицо прояснилось, она улыбнулась и шагнула вперед. Я отступил в сторону, повернулся и увидел, что она бежит к приближающемуся человеку, что он сжимает ее в объятиях, увидел мельком его лицо, серебристую розу на его одеянии у самой шеи, увидел, как счастливчик-призрак склоняется к ней и целует ее. Человек, которого я никогда не узнаю, серебряный на фоне молчания. И серебра…

Ухожу… Не оглядываюсь… Пересекаю бульвар…

Голос Рэндома:

— Корвин, все в порядке?

— Да.

— Видел что-нибудь интересное?

— Потом, Рэндом.

— Извини.

И вдруг — сверкающая лестница перед дворцом… Вверх по ней, поворот направо… Теперь не торопись, потихонечку в сад… Цветы-призраки пульсируют на стебельках вокруг меня, кусты-призраки осыпаны цветами, словно застывший фейерверк. Все — без красок. Набросано только самое главное, глаз различает лишь разную силу чистого серебристого свечения. Только сущность. Может быть, Тир-на Ног-т — это особая форма Тени в реальном мире, управляемая нашим подсознанием, отражение нашей души в небе в полную величину, может, даже лечебное средство? Если все это кусочек души, то, доложу я вам, несмотря на все это серебро, ночь очень темна… и тиха.