Большая лагуна - Жемайтис Сергей Георгиевич. Страница 53

Вооружившись всей съемочной техникой, мы тщетно ждали появления кальмаров до самого рассвета.

Море померкло, стало почти черным. Тучи закрыли звезды. Подул ветер. Наступил тусклый рассвет, без обычного парада красок тропической зари. Чарли поднял якорь, поставил паруса, а мы все вспоминали сияющее море и игры гигантских кальмаров, не предполагая даже, что скоро снова встретимся с ними, и как сейчас мы стремимся увидеть их вновь, так потом все наши помыслы будут направлены на то, чтобы поскорее от них избавиться.

ФИЛОСОФ ХИКАРУ

Доктор Мокимото наслаждался созерцанием природы. Вначале он постоял минут десять на берегу небольшого пруда, где росли розовые лотосы и плавали степенные утки-мандаринки. Иногда показывались огромные лягушки; высунув голову из воды, они, казалось, тоже наслаждались созерцанием зеленого мира, окружавшего пруд, и ясным голубым небом. Заметив белую одежду человека, к берегу устремились черепахи и огромные золотистые карпы; они засуетились у мостков, уже ссорясь за будущую добычу. Мокимото улыбнулся, и по его полному, свежему лицу побежали лучики морщинок. Он сошел с берега, ступил на дощатые мостки, вытащил из кармана широкой блузы рисовые пористые, как пенопласт, лепешки и, отламывая кусочки, стал бросать их в воду. Мокимото любил наблюдать борьбу карпов и черепах, в которой он усматривал спортивные элементы и подмечал разумность действий.

Он считал, что в той или иной степени разумом наделены все высшие животные. Он говорил: «На лестнице жизни в сотни миллионов ступеней в самом низу разум светится робкой искоркой, на ее вершине горит ярким пламенем».

Как всегда, более юркие черепахи выходили победителями. Урвав кусок, они плыли в укромное местечко. Чтобы всем досталось понемногу, Мокимото бросил сразу весь корм, не разламывая его на куски; теперь лепешки объедали с концов и черепахи и карпы.

Стряхнув крошки с рук, доктор Мокимото пошел по дорожке, окаймляющей пруд. Водоем построили по всем канонам древней японской парковой архитектуры. Он имел причудливую форму, сразу не охватываемую взглядом; тропинка вела к неожиданным поворотам, раскрывая чудесные, не повторяющиеся пейзажи. Каждый раз взгляд восхищали новые виды деревьев, сгруппированные так, что и в голову не могло прийти, что их здесь посадили в строго продуманном порядке, рассчитывая на определенное впечатление.

Открылся островок с бамбуковой рощицей; на противоположной стороне густой темно-зеленой стеной стояли криптомерии, и бамбук на их мрачноватом фоне казался изысканным букетом в голубой чаше. Прошло не больше получаса с тех пор, как взошло солнце, еще длинные тени лежали на воде и на почве, ярко-зеленый мох у стволов деревьев был весь в капельках от обильной утренней росы, с океана веяло прохладой.

Полюбовавшись бамбуковой рощицей, послушав шелест ее листьев, что-то сулящий, успокаивающий, доктор Мокимото свернул на еще более узкую тропинку, ведущую через мангровые заросли. В воздухе стоял неистовый звон цикад, им вторили древесные лягушки; сквозь этот веселый гам, то стихая, то усиливаясь, доносился низкий гул прибоя.

Доктор Мокимото вышел в аллею платанов. Гигантские пепельно-зеленые стволы уходили в небо до восьмидесяти метров. Каждый нес на себе целую воздушную рощу сучьев, одетых широкими лапчатыми листьями, закрывая небо. В аллее стоял полумрак. Доктор Мокимото особенно любил эти деревья, созданные его умом и руками. Платаны Мокимото, созданные для тропиков, обладали удивительной особенностью: в жаркую пору дня у деревьев листья сворачивались в трубочку, а ночью, утром и в пасмурную погоду расправлялись. В платановой аллее воздух всегда был напоен запахами целебных смол, здесь необыкновенно легко дышалось, снималась усталость. Здесь легко думалось, стоило лишь войти в неторопливый ритм природы, а доктор Мокимото чувствовал себя всегда ее неотъемлемой частицей и, как он любил говорить, «иногда обращался к ее всеобъемлющей мудрости».

На утренней прогулке он только наслаждался общением с природой, ее формами и сочетанием цветовых тонов; усилием воли он прогонял все заботы. Только ступив на похрустывающий песок платановой аллеи, он начинал свой трудовой день. Вот уже несколько недель, как он самые продуктивные утренние часы уделял сине-зеленой водоросли, ставшей проблемой для многих тысяч ученых всех континентов. Трудность решения задачи состояла в том, что нельзя было просто уничтожить это крохотное растеньице, не отравив весь Мировой океан, реки, озера и прочие водоемы; надо было лишь ограничить ее бурное размножение, сохранив как вид, необходимый в необыкновенно сложном круговороте жизни.

Вдали показалась тощая фигура генетика Нури Хумрата, совершавшего утреннюю пробежку. Нури Хумрат работал над созданием сверхурожайного сорта маиса — высокоурожайные сорта уже не удовлетворяли возросшее население планеты. Генетик промчался мимо, подняв в знак приветствия руку. Доктор Мокимото успел только поклониться ему вслед, задержав взгляд на неимоверно длинных и тонких ногах ученого; они при беге как-то странно заходили одна за другую, и казалось, что они вот-вот заплетутся и генетик растянется вдоль аллеи, но тот все бежал и бежал, преодолевая ежедневную десятикилометровку.

Не успел доктор Мокимото пройти и десяти шагов после встречи с генетиком, как его мысли отвлекла новая встреча. На этот раз его внимание привлекло небольшое, странного вида растеньице, переходившее аллею. Это был знаменитый заврик. Едва заметно переставляя свои воздушные корни, заврик двигался к светлому солнечному пятну у корней платана. Доктор Мокимото присел на корточки, рассматривая своего питомца, взгляд его потеплел. Заврик напоминал спрута: от крохотного стволика, увенчанного пучочком листьев, опускались коричневые корни. Пройдет не менее тридцати минут, пока заврик преодолеет дорогу, очутится на солнце и так же деловито начнет вгонять свои корни в почву, если, конечно, солнечное пятно не исчезнет, — тогда он поплетется дальше. Несмотря на кажущуюся хрупкость, заврик очень жизнестоек, у него много сил; всю ночь он усиленно питался на тучной почве, а при восходе солнца пустился в путь.

Встреча с завриком окончательно нарушила стройный ход мыслей доктора, он стал думать о будущем своего создания. Пока это только биологический фокус, как расценивают многие его коллеги, хотя все отдают дань гениальности решения. Доктору Мокимото не раз приходила мысль: не нарушает ли его заврик размеренный ход эволюции? Что, если и он в далеком будущем явится совсем в новом качестве, как теперь синезеленая водоросль? Уже писатели-фантасты использовали его в своих произведениях. Он у них превращается то в хищника, брызжущего ядом, то в коварное разумное существо, вытесняющее с Земли весь род человеческий; иные предсказывают, что ходячее растение, имея неоспоримые преимущества перед своими собратьями, вытеснит их, и на месте зеленых лесов будут разгуливать корявые уроды. Только его любимая ученица Вера полна оптимизма и прочит заврикам великое будущее. Недавно на очередной сессии Общества охраны природы ставился вопрос о запрещении вывоза завриков за пределы территории института, хотя об этом уже поздно говорить: почти у каждого любителя-садовода, не говоря уж о ботанических садах и зоопарках, есть эти удивительные создания.

За спиной скрипнул песок.

— Доброе утро, учитель!

— О! Вера! И тебе хорошего начала дня! — Он улыбнулся ей и дотронулся до ее прохладной после купания руки.

— Вы беседуете с моим Вольдемаром?

— Разве это он?

— Ну конечно, учитель. Посмотрите, у него восемь с половиной ножек и носик, как у Буратино. Я его ищу, ищу по всем закоулкам, а он, оказывается, беседует с вами.

— Да, он замечательный собеседник — умеет слушать.

Вера подняла заврика и, держа за кисточку листьев, сказала:

— Сейчас я встретила философа Хикару, он только что вернулся из длительного путешествия и ждет вас в бассейне.

— Благодарю, Вера. Мне так его недоставало все эти дни! Извини, я пойду, чтобы не заставлять его ждать. Действительно, он философ.