Ребята с Голубиной пади - Жемайтис Сергей Георгиевич. Страница 14

По дороге в порт Левка только на минуту заглянул к Воробьевым передать Суну краюху хлеба да посмотреть, как у артиллеристов идут дела. Суна, Колю и его четырех меньших братьев он застал за домом в зарослях гигантского чертополоха. Коля мастерил банник, обматывая тряпьем конец свежеоструганной палки. Сун драил тряпкой, красной от кирпичной пыли, ствол небольшой медной пушки, укрепленной на старом тележном передке. Все четыре брата, очень похожие на Колю, тоже трудились вовсю: двое постарше завладели колесами и надраивали ржавые ободья, двое младших терли кирпич.

Левка засмеялся: вся земля вокруг пушки, пыльные листы чертополоха, да и сами артиллеристы были покрыты пухом и перьями.

— Воробьи… — пояснил Коля Левке.

— Воробьи?

— Ну да! Мы ведь из пушки с прошлого года не стреляли, вот они и свили гнездо.

Сун засмеялся.

— Целую подушку натаскали!

— Больше! Если собрать все, то перина выйдет.

— Ну, ребята, пока я сбегаю в порт, вам надо все закончить, — приказал Левка. — А тебе, Колька, надо будет еще узнать, как дело с «гранатами».

Коля, торжествующе посмотрев на Левку, раздвинул ветви чертополоха:

— Смотри!

— Ого! Три ящика!

— Четыреста пятьдесят яиц! Сам ходил с ребятами. Вот и задержался. Подумал, еще не найдут без меня! Знаешь, какой народ! Все покажи да расскажи…

— Молодец!

— Рад стараться! — Коля выпятил живот и выпучил глаза, Сун и Колины братья засмеялись. Левка тоже не сдержал улыбки.

Левка передал Суну хлеб:

— Закуси пока. Обедать сегодня поздно будем, — Левка, кивнув на прощанье, пошел к калитке.

Голубая рубашка Левки уже мелькнула возле калитки, когда его окликнула Наташа. Левка вернулся и подошел к открытому окну. Сун услышал их разговор.

— Сегодня воевать будете? — спросила Наташа.

— Будем. Все уже готово! Только вот…

— Что вот?

— Как подкрепление, не знаю…

— Если не на работе ребята, то придут.

— Вот в том-то и дело: если не на работе! Правда, мы вчера одного надежного парня встретили из Гнилого угла. Он обещал моряков привести.

— Кто это?

— Да ты не знаешь. Кешка-котлочист.

— Как же не знаю? Коляшка мне про него рассказывал.

— Ну, а вот к железнодорожникам и к ребятам с Семеновской улицы мы поздно послали. Вдруг и правда промышляют где-нибудь, тогда их ищи-свищи!

— А ты не бойся. Лева.

— Да я в не боюсь. Да все-таки, если бы я один или с вашим Колькой вдвоем шел воевать или еще с Суном, а то ведь вся Голубинка…

— Я девчонок соберу.

— Еще не хватало!

— Ты не очень-то задавайся…

— Да я не задаюсь… Я знаю, что ты не хуже ребят дерешься, а вот другие…

— И другие не хуже! А Сонька Золотарева, а Поля Иванова, а Таня Кочергина, а Лиза Шелепова!..

— Постой, постой… Я вас посажу в засаду гранатометчиками, идет?

— Яйцами швырять в скаутов?

— Ну да!

Наташа залилась серебристым смехом.

Левка еще что-то сказал, чего Сун не расслышал, и ушел, скрипнув калиткой. Наташа стала напевать.

Сун снова принялся изо всей силы тереть и без того ослепительно сверкавший ствол пушки, прислушиваясь к нежному голоску Наташи.

С тех пор как Сун ушел от Корецких, он жил словно в счастливом сне. Голосок девочки лишний раз напомнил ему об этом. Сун не мог разобрать слов песни, но ему казалось, что Наташа рассказывает старинную сказку о бедном мальчике и золотой ящерице. Судьба этого мальчика во многом напоминала судьбу Суна. Мальчик тоже бесконечно долго работал на жестоких людей. Однажды он помог золотой ящерице выбраться из ведра с водой, куда она свалилась, ползая по стене. С тех пор все пошло сказочно хорошо. Ящерица исполняла все желания мальчика…

— Готово дело! — сказал Коля, запихивая банник в ствол пушки. — Кончай драить, а то протрете мне всю пушку! Сейчас я вам буду рассказывать насчет артиллерии.

Сун повесил на стебель ближнего чертополоха тряпку. Братья Коли также прекратили работу и, рассевшись вокруг пушки, приготовились вникать в тайны артиллерийской науки.

— Приготовились? Ну слушайте, — Коля откашлялся и широко улыбнулся, отдаваясь воспоминаниям, связанным с этой замечательной пушкой. — Да, братцы, было дело. Эту пушку мы с Левкой со дна океана достали. Ловили мы бычков на Русском острове. Вдруг смотрю, что это лежит на песке? А у самого сердце так и заколотилось. Ну, думаю, есть что-то такое! Левка, конечно, не стал долго думать и — бабах вниз головой. Уж он шел-шел… Я наверху чуть не задохнулся, а он все идет. Дошел до дна, пощупал руками и скорей наверх. Вынырнул и говорит: «Пушка это».

Ну, я живо достал кончик, сделал на конце удавку. Левка еще раз нырнул и набросил петлю вот на этот набалдашник. Насилу-насилу мы с ним ее вытащили… Потом передок достали возле кузницы. Ну и получилась мортира «смерть супостатам». Так вот, значит… — продолжал «командир батареи», — это будет пушка образца тысяча восемьсот двенадцатого года. Она на фрегате «Паллада» была. «Палладу» не знаете? Эх вы, зелень огородная! Это же такой корабль был! Моделька в музее есть. Придется сводить вас.

Теперь как стрелять, если противник нажимает? Перво-наперво стой на месте! Пусть в тебя сто тысяч солдат палят! А ты слушай команду! Когда услышишь «пли», то фитилем вот сюда ткни — она и бабахнет. Вот так!

Коля подбежал к пушке, стал целиться, припав к стволу, крикнул: «Залп!», затем схватил банник и стал прочищать ствол от «пороховой копоти». Наконец, стерев со лба пот рукавом, он сказал:

— Дело плевое. Понятно? — И, воткнув банник в землю, приставил кулак к губам и «заиграл» сигнал к обеду.

Сун протянул свою краюшку хлеба:

— Давайте вместе!

— Постой. И до твоего дело дойдет. Вот что мы сделаем. Федот, беги к Наташе, пускай она выдаст нам довольствие. — Средний брат с готовностью скрылся за углом дома и скоро вернулся с половиной буханки черного хлеба и ножом. Коля положил хлеб на ствол пушки и, прищурившись, стал разрезать его на шесть частей. Затем, взяв у Суна хлеб, осторожно снял с него ножом масло и размазал его на все куски черного хлеба.

— Для вкуса, — объяснил Коля Суну. — Масла не видно, зато язык чувствует.

Белый хлеб Коля тоже разрезал, но не на шесть, а на семь кусков. Покончив с этой работой, Коля подмигнул Суну.

— Ешь сначала черный. Когда потом ешь белый, кажется, будто одного белого наелся. Федот, отнеси Наташину долю да принеси водицы.

После обеда Колины братья куда-то убежали. Сам Коля тоже пошел разузнать, не пришли ли гонцы, посланные к союзникам. Сун остался один. Он постоял возле пушки, прислушался: Наташа больше не пела. Сун, осторожно ступая, подошел к окну.

Наташа стояла возле кухонного стола и смотрела на скудные запасы, из которых она должна была сварить обед на всю семью: пучок лука, три морковки, почти пустую бутылку с постным маслом. Сун сразу понял, о чем думает девочка, и кашлянул. Наташа обернулась.

— Ты что? — спросила она, закрывая стол спиной.

— Хочешь, я тебе помогу? Я немножко умею варить суп.

— Ты?

— Да! Я всегда смотрел, как дядюшка Ван Фу варил обед.

— У нас не из чего варить.

— Как не из чего? Масло есть, лук есть, фасоль есть.

— Где же она?

— На вашем огороде.

— Он у нас совсем зарос. Еще наша мама там фасоль садила.

— Еще есть эта трава, которая жгется.

— Крапива?

— Да, да! Хороший обед будет…

Сун помчался на огород и принес пучок крапивы и фуражку стручков фасоли. Завладев столом, он стал показывать Наташе, как надо резать овощи. Наташа только взвизгивала от восторга, наблюдая, с какой ловкостью и быстротой Сун режет морковь на тончайшие дольки.

Когда пришли Коля и Левка и заглянули в окно, они увидели такую картину: Сун ходил по комнате на руках, а Наташа, хлопая в ладоши, бегала вокруг него.

— Хорошая у тебя сестра, — сказал Сун Коле, когда они втроем вышли на улицу.

— Еще бы! Моложе меня, а всем домом ворочает. Она у нас за мамку.