Ребята с Голубиной пади - Жемайтис Сергей Георгиевич. Страница 35

— Вперед! — крикнул Иван Лукич.

В голову и хвост колонны стали передавать слова команды. Партизаны вскочили с земли, и отряд пошел дальше, не задерживаясь более, хотя еще несколько снарядов разорвалось неподалеку.

— Наугад бьет, нащупывает, — говорили партизаны.

И, словно в подтверждение их слов, снова разрывы снарядов загрохотали далеко на морском берегу. Вскоре отряд вышел из-под обстрела, а позади еще долго гудела, стонала тайга, падали на землю вырванные с корнем деревья и в страхе разбегались звери.

В тайге сумерки наступают рано. Тени от сопок плотно ложатся на деревья и лесные поляны. Вверху еще сияет жаркое синее небо, а среди вековых стволов уже веет вечерней свежестью, замолкают птицы, готовясь к ночлегу, вечерняя тишина охватывает тайгу.

Как только сумеречные тени легли на тропу, по которой двигался отряд, Иван Лукич отдал команду: «Становиться на ночлег у первого ручья». По лесу, перегоняя друг друга, понеслись отрывочные слова:

— На… члег… виться…

— Руч… чья…

— Первого…

Отряд растянулся более чем на версту. И пока последние подошли к месту, выбранному для привала, здесь уже раздавались удары топоров, пахло дымом, варилась в котлах пища на кострах.

— Недурное местечко выбрали, — одобрительно заметил Иван Лукич, присаживаясь на валежину возле быстрого ручейка.

Подошли Лука Лукич с Максимом Петровичем и тоже уселись рядом с командиром. Богатырев пошел расставлять посты. Коля, присев на камни, зачерпнул ладонями воду:

— Ух, и вода, аж зубы ноют!

— Постой, не пей пока, остынь немного, — остановил его Лука Лукич. — После такого перехода нельзя пить ледяную воду, не то заболеть можно. А болеть нам теперь не положено по штату. Марш, ребята, смородину есть! Вон ее здесь сколько.

Ветви густого кустарника смородины были сплошь усеяны красными гроздьями спелых ягод. Мальчики юркнули в кусты и только движением веток выдавали свое присутствие.

К поваленному дереву подошел партизан в надвинутой на глаза широкополой фетровой шляпе. На боку у него болтался маузер в деревянном чехле. За ним показался Кеша с котелком в руке. Услыхав доносившиеся из кустарника голоса товарищей, Кеша направился в смородинник.

— Братва, ко мне! — сказал он таким радостным голосом, что Левка, Сун и Коля немедленно выглянули из кустов.

Кеша сделал таинственную мину и сказал, кивая в сторону поваленного дерева:

— Слыхали? Соловьев к нам прибыл.

— Какой Соловьев?

— Да тот самый, что в Союз молодежи записывал. Его к нам для связи из города прислали. Он через Сучан пробрался. Все у беляков разузнал. Ух, и наган у него в деревянном ящике! Да чего вы там сидите? Айда ко мне. Будем ужинать. Я кашу уже на всех получил.

Мальчики с аппетитом стали уплетать кашу, посматривая на взрослых, которые, собравшись в тесный круг, о чем-то совещались.

Пришла ночь, душная, темная. Вокруг, как искры от костра, метались светляки. Они то собирались в целые созвездия, то внезапно все разом гасли, то вдруг снова начинали тревожно перемигиваться своими огненными фонариками.

Долго этой ночью горели костры. Партизаны хорошо отдохнули на берегу моря, да и переход сегодня выдался небольшой. Они вполголоса разговаривали у костров о сегодняшнем налете вражеских кораблей, о том, как по всему краю поднимается народ на борьбу с пришельцами из-за океана. Мальчики, тесно прижавшись друг к другу, лежали на чьей-то солдатской шинели и слушали взрослых.

И впервые они поняли, что участвуют не в игре, вроде войны со скаутами, что теперь они стали настоящими бойцами за самое святое дело на земле. Конечно, никто из ребят не сказал бы таких торжественных слов, но каждый из них чувствовал, что и он солдат, как и все эти суровые и дорогие им люди, освещенные пламенем костра, что и он будет биться до тех пор, пока на родной земле не останется ни одного чужеземца. С такими мыслями они и уснули, и лица их были не по-детски строги.

Дедушка Лука Лукич накрыл мальчиков своим плащом, а Соловьев, глядя на спящих, сказал:

— Вот в отряде и организовалась молодежная ячейка. Дедуся, у вас далеко заявление, о котором вы мне говорили?

Лука Лукич достал из кармана нож с отверткой, снял сапог и стал отвинчивать каблук. Каблук был полый, в нем хранился самый важный документ отряда — шифр, там же было спрятано и заявление Левки, Суна и Коли о приеме их в Союз молодежи.

Соловьев взял заявления и хотел было их спрятать за подкладку своей шляпы, но Лука Лукич остановил его:

— Не годится такой документ пачкать об эту шляпу! И знаешь, что я тебе скажу, Леня: брось-ка ты этот трофей. Партизану не пристало носить такую штуку, еще свои по ошибке подстрелят.

— Пожалуй, вы правы, дедуся. Лети-ка ты, чепчик, к богу в рай! — и с этими словами Соловьев швырнул американскую шляпу в костер.

В ПОХОДЕ

Коле Воробьеву повезло. Теперь он, так же как и Кеша Пушкарев, стал настоящей боевой единицей. Он неотлучно находился при штабе, исполняя обязанности посыльного. К великой радости Коли, его никто не называл посыльным: за ним укрепилось сказанное кем-то в шутку звание адъютанта. Колю никто не назначал на эту высокую должность. Во время переходов и на привалах он неотлучно следовал за начальником штаба. Коля правильно рассчитал, что рано или поздно понадобится человек, чтобы сбегать за кем-нибудь или передать распоряжение. Однако очень долго начальник штаба обходился без Колиных услуг. На марше все команды и приказы передавались по цепочке, а на отдыхе начальник штаба пользовался, как он сам говорил, рупором. Приложив ладони ко рту, он так гаркал на всю тайгу, что ему для передачи приказаний не надо было никаких посредников.

— Ну и голосок! — восхищались партизаны.

Но отряд вышел, наконец, из глухого района, где село от села лежало на пятьдесят-сто верст. Идти приходилось теперь только ночами и то с большими предосторожностями: каждую минуту можно было встретить врага. И вот тут-то весьма кстати оказался Коля Воробьев. Он теперь дневал и ночевал в штабе. Левка и Сун не обижались на честолюбивого товарища. Дядюшка Ван Фу не особенно-то заваливал их работой. Мальчикам приходилось только заготовлять дрова да собирать дикий лук на привалах.

Партизанский отряд уже второй день стоял в густой чаще, ожидая, когда вернется разведка. Партизаны чинили обувь и одежду. Вчера они устроили охоту на коз, и теперь пять козьих туш, радуя глаз повара, висели на деревьях возле кухни. А сегодня утром портовый грузчик Гриша Полторы бродяги принес из деревни два мешка картошки. Дядюшка В-ан Фу сиял: наконец-то появились настоящие продукты, и теперь он сможет досыта накормить людей.

Сразу после завтрака повар взял за углы один из мешков с картошкой, волоком дотащил, его до ручья и сказал Суну и Левке таинственным тоном:

— Давайте скорей работать, ребята. На обед будет настоящее рагу. Такого рагу даже китайский царь не ел!

Втроем они расположились вокруг небольшой заводи. На золотистое дно ручейка одна за другой полетели очищенные картофелины. Левка чуть не обрезался, любуясь работой дядюшки Ван Фу. Казалось, картофелина сама вертится на его ладони и с превеликой радостью сбрасывает с себя надоевшую серую одежду. Пока Левка с Суном разделывались с одной картошкой, из рук повара на дно ручья летело целых три ослепительно белых клубня.

Подошел Гриша Полторы бродяги и, молча вытащив ножик, тоже потянулся своей огромной ручищей к мешку.

Повар, засмеявшись, сказал:

— Ты смотри, Гриша, картошку не раздави!

Левка и Сун прыснули. Гриша добродушно улыбнулся:

— Я осторожно.

Гриша прислушался к шуму, который доносился от походной кухни, и спросил:

— Кто это там орудует?

От кухни, скрытой кустами, доносился то скрежет ложки о днище котла, то нетерпеливое повизгивание Рыжика и затем его аппетитное чавканье.

— Да, наверное, Кеша котел выскребает и Рыжика кормит, — ответил повар.