Жестокий шторм - Жемайтис Сергей Георгиевич. Страница 68

— Я и не защищаю, Гарри, надеюсь на вашу компетентность.

— И правильно делаете. Компас, похоже, барахлит. Смотрите, как стрелка пляшет. Ничего, мы пойдем по солнцу, оно нет-нет да проклевывается в этой желтой мути. — Гарри Уилхем передал румпель профессору. — Держите так, чтобы ветер дул в парус и не полоскал шкаторину. Хотя я буду рядом. Чуть чего — подсоблю. Вот здесь, в этом рундучке, должна находиться радиостанция.

Действительно, сияя, Гарри извлек из недр плота небольшой черный ящичек; едва выдвинул антенну, сразу раздался мужской голос:

— Говорит спасательный бот номер 259 с погибшей «Глории». Мы идем под парусом от Рифа Печали на зюйд к Плоскому острову. С нами еще десять шлюпок. Просим оказать помощь. Перехожу на прием.

Вместо ответа из приемника раздался треск и свист, заглушая неразборчивые голоса.

О своем нахождении в море передал и Гарри Уилхем, и также в ответ услышали треск электрических разрядов.

Выключив станцию, матрос сказал:

— Я узнал голос четвертого помощника — Стивенсона. Хороший мужик. Он у них за флагмана. Где же остальные шлюпки? И мы почему-то одни. Попали, наверное, в какую-то струю течения, тут оно между рифами, должно быть, разветвляется на рукава. — Он усмехнулся: — Кто это придумал — Риф Печали? Очень верно. Запечалишься, когда сядешь, как ваша старушка «Глория».

Джейн попросила:

— Попробуйте, Гарри, еще поймать что-нибудь.

— Не сбить бы волну. Хотя она помечена красной черточкой. — После свиста и треска прорвался джаз.

Джейн замахала руками:

— Не надо, не надо! Найдите музыку поспокойнее, Гарри.

Зазвучал скрипичный квартет.

Джейн улыбнулась:

— Какая прелесть! Кажется, Гайдн. Оставьте это, Гарри.

— Как прикажете, Джейн. По мне лучше что повеселее и погромче. Но и это ничего, приятно. Только тянет за душу…

Ветер разогнал туман. От влажного плота стал подниматься пар.

— Боже! Мы одни! Совсем одни, — оглянувшись вокруг, сказала Джейн.

— Шлюпки где-то поблизости, — попытался успокоить ее муж.

— Ах, Том, мне нравится и это страшное море, и наше одиночество, и печальная музыка.

После завтрака Томас Кейри сказал:

— Стэн, вы не забыли о письме капитана, что передали Джейн?

— Что? Ах да, письмо! Я постоянно думаю о нем в хотел просить вас прочитать его вслух.

— Хорошо. Я готов, только, боюсь, оно взволнует тебя, Джейн.

— После всего что было? Теперь меня уж ничего в жизни не взволнует так, как это ужасное путешествие. Читай, Том!

Томас Кейри стал читать, плохо сдерживая охватившее его вдруг волнение:

— «Стэнли!

Когда вы сказали мне, что человек Минотти, которому поручено потопить судно, скоро будет обнаружен, я едва не рассмеялся вам в лицо. Человеком этим был я! Кто меня мог даже заподозрить? Абсолютно безнадежное дело. И все-таки вы внесли в мою душу сомнение и страх. Потом меня больше не покидало сознание, что вы разгадали меня. Отсюда родилось мое стремление избавиться от вас. Вспомните игру на биллиарде! Какое-то время я даже потворствовал вашим убийцам. Вы должны были это видеть и сделать логический вывод. Чудом вы уцелели, и я теперь искренне рад этому. Занятый только собой, считая себя избранником судьбы, я и не предполагал, что в наше время могут существовать люди, подобные вам, рискующие жизнью ради толпы богатых бездельников, жадных и трусливых, какими являются наши пассажиры. Любой из них бежал бы с судна, как крыса, чующая беду, очутись он на вашем месте. Я не говорю о команде, там я встречал очень симпатичных парней. Я часто спрашивал себя, что вы за люди, какого вероисповедания. Но вы, как мне известно, атеист, и ваш друг Том — также. Вы — закоренелый либерал, если даже не коммунист. И Кейри тоже белая овца в нашем стаде…

Не удивляйтесь, что я пишу сумбурно и никак не могу перейти к главному. Мне хочется, чтобы вы поняли суть моего характера, причины, толкнувшие меня на тягчайшее преступление. Отвечу сразу; ради денег. В нашем обществе деньги — все. Только они, так я считал, возвышают человека, позволяют ему пользоваться всеми благами жизни, быть независимым, свободным в своих действиях, то есть счастливым. Я верил в это. Открою вам еще одно свое честолюбивое стремление: закончив морскую карьеру, я намеревался заняться политикой. А для этого также нужны деньги, и деньги немалые. Плюс широкие связи и знакомство со всеми, кто может оказаться полезным. С вами, например.

Вы, довольно известный ученый, уроженец моего штата, могли сыграть немалую роль в моем избрании на пост губернатора штата, в котором большинство населения — негры. Помните, мы фотографировались с вами на курорте? Так эти фотографии и заметки репортера были помещены в газете нашего города. Я полагал также, что вы будете и дальше занимать заметное место в моей избирательной кампании. Затем, поверьте, Стэнли, я все больше проникался к вам искренней симпатией. Это очень странно для уроженца штата, где белые всегда презирали негров. Став капитаном больших судов, я зарабатывал достаточно, чтобы даже кое-что откладывать на будущее. Но мне этого было мало. Деньги я вкладывал в дело своего шефа Тимоти Чевера и вначале значительно преуспел. Мой капитал достиг солидной суммы. Но крах предприятия Чевера делал нищим и меня. Он прямо оказал мне об этом. Чевер успокаивал меня, давно задумав провернуть дельце со страховкой «Глории». Он занимал деньги у Рафаэля Минотти на ремонт судна, на шумную рекламу, готовя его к последнему рейсу. Исподволь намекал, что этот рейс поможет и мне не только вернуть все вложенное в его дело, но заработать еще двести — триста тысяч.

Поверьте, Стэн, что я ни тогда, ни позже ничего не знал о запланированных убийствах дочери Чевера, ее жениха и вас в том числе — как нежелательного свидетеля и опасного противника.

Когда Чевер мне сказал, что судно застраховано в пятнадцать миллионов, я понял, к чему он клонит. И думаете, я возмутился, с гневом отверг преступное предложение? Нет, Стэн. Я рассуждал так. Судно нерентабельно. Оно делает последний рейс, потом станет на прикол и в лучшем случае будет продано за бесценок. Так не лучше ли от него избавиться? Страховая компания не разорится, а если и потерпит крах, так это ее беда, а не наша. Я не привык, не хотел думать о других. Я ухватился за эту мысль, как за средство снова стать на ноги.

Мало беспокоила меня и этическая сторона дела. Наверное, даже вам знакомы случаи, когда владельцы уничтожали суда ради страховых премий. Я же знаю их предостаточно. В бизнесе идет беспрерывная война, побеждает беспощадный и хитрый. Не тревожила меня и возможная при аварии гибель людей. Вообще цена человека в этом мире невысока. Вспомните Вьетнам, беспрерывные войны на Ближнем Востоке, в Африке. Нет, меня не тревожила участь пассажиров, к тому же должно было сказаться мое морское мастерство: я решил аккуратно посадить судно на рифы и снять людей, ну а если что случится, то жертв будет все же меньше, чем в автомобильных катастрофах на наших дорогах. Я принял предложение Чевера и Минотти погубить судно, и мы клятвенно скрепили нашу договоренность.

Я не учел лишь одного. Отец, убивающий свою дочь ради обогащения, не остановится, чтобы убрать и меня, имея такого компаньона, как Минотти с его организацией убийц. Грош цена любым их клятвам! Помните, я говорил вам о слуге Чене, о его непроницаемом характере и необыкновенной исполнительности? Недавно я его застал у письменного стола, он делал вид, что вытирает пыль, а я уверен — копался в столе, не зная, что эти записки я прячу в книжный шкаф. По всей вероятности, он уберет меня, как только я расправлюсь с судном. И знаете, Стэн, я не боюсь смерти, у меня иногда даже возникает к слуге чувство благодарности: он может избавить меня от страшной тяжести, которая невесть почему навалилась на меня. Я потерял сон, запил, ударился в разврат. Вся моя циничная потребительская философия, логика поступков обернулись жалкими попытками оправдаться перед самим собой. Однако перед собственной совестью трудно оправдаться, Стэн.