Тюремные байки. Жемчужины босяцкой речи - Жиганец Фима. Страница 5
Остался я один за кормильца-поильца, как отважный челюскинец. Работали мы с местными пацанами грамотно, маршруты расписаны, никакого базара и разборок. Время от времени менялись, чтоб не примелькаться. Я втыкал обычно от центра к Северному, в час пик – утром и вечером. А так – на тучах [60] тёрся: «Гулливер», Сяо-Ляо (рынок китайский на Темернике)…
Тихари [61] в Ростове – народ гадский. Я тут первый свой срок заработал. Внагляк пришили, как Жеглов Кирпичу. Только мой мент мне не гаманец подсунул, а дежурный пакетик с наркотой. Вот, блядь, дожился: честного шпанюка в наркомы [62] записали! Ну, это нынче все кругом нюхают да ширяются, а в те года ширмачи такого дела не признавали. Квалификация теряется, пальчики мандражат. А профессия тонкая, деликатная…
Короче, как приземлились мы с Валюхой на Тихом на Дону, я годков девять чистоделом [63] отбомбился. Валюха девку родила, Ксюшу, от делов босяцких отошла понемногу. Пристроил я жену к кентам своим в ларёк на базаре (у меня немало корешей в торгаши перекантовались). Деваха в школу пошла… И вот стал я соображать, что сел не в свой вагон. Правильно в старые времена запрещалось по воровским понятиям жулику семью заводить. Потому как не выходит совмещать приятное с полезным. Когда босяк ничем не связан, то и башка не болит, и проблем нет. А тут Валюха начинает зудеть: сколько можно по хаткам шляться, и сколько можно Ксюше про папаню брехать, и сколько можно по карманам бегать… Меня, конечно, псих кроет, начинаю на горло брать, хоть сам врубаюсь, что правильно баба рамсы раскидывает: тяжко сидеть на двух стульях одной жопой.
Вот в таких суровых настроях и попёр я однажды утром на свою карманную работу. Так где-то, к полвосьмому. Самый цвет! Ну, за своё маракую, а между делом садку давлю. И как-то машинально толпа меня подхватила да втиснула внутрь салона. Хорошо, тесно, народу набилось, как сельдей! А у меня все Валька с Ксюхой из головы нейдут. Шо-то там на ремонт в школу надо сдавать, ещё какую-то херню сбаламутили на родительском комитете… Насчёт хаты решаю в уме, вроде наклюнулась двухкомнатную снять, дороговато, правда, придётся втыкать в две смены в ударном темпе. А сам автоматом пассажиров по верхам мацаю. Гоп-стоп, вот и кожа [64]! Правый сбоку, щас аккуратно, двумя пальчиками…
И вдруг – хлоп! Сразу с двух сторон – ласты за спину, аж хрустнуло чего-то:
– С добрым утром, батяня!
Чую: в надёжные руки попал. Не рюхнешься. Лапы мне добры молодцы чуть не до ушей заломили.
– Пустите, быки! – кряхчу. – Произошла трагическая ошибка…
А весь салон хохочет до усрачки:
– Вот клоуна господь послал! Это ты верно, батя, врезал насчёт трагической ошибки! Разуй глаза, болезный…
Огляделся я… Мама родная! В автобусе половина пассажиров нормальная, люди как люди. А остальные – формовые! Причём кто-то – в «зелёнке» [65], а большинство – «цветные» [66]. Рейд у них, что ли, по отлову ширмачей?
– Совсем ты, дядя, на старости лет обалдел, – говорит мне майор с брежневскими бровями. – Ты бы хоть глядел, куда щеманулся. Это же служебный автобус областного УВД!
– Вот же обнаглели эти жулики, – удивляется молоденькая такая дивчина, смазливая – видать, паспортистка или секретутка. – Им уже общественного транспорта мало, лезут прямо в объятия милиции. Что же дальше будет?
– Дальше к тебе в объятия полезу, – не выдержал я. – Искуплю вину честным трудом, настрогаю симпатичных ментяшек…
– Дайте ему по морде! – кричит эта машинисточка. – Нет, я сама ему дам по морде!
– Лучше, – говорю, – просто дай.
Народ хохочет, фифу не пускает. А один литер [67] меня даже поддержал:
– Ирочка, последнее желание приговорённого положено исполнять!
В общем, весело докатили. Я даже в рыло не схлопотал. Зато срок схлопотал. И главное – быстро. Под следствием не мурыжили: ать-два – и в дамки! По блату, что ли?
***
– ВОТ ВАМ НАГЛЯДНЫЙ ПРИМЕР, что от добра добра не ищут, – многозначительно подытожил Ваня-Ломщик. – Спалился бродяга ни за грош, как влез в чужое стойло… Рассказ поучительный, но муторный. Подпортил ты мне настроение, Кишеня.
– Да, чего-то не смешно, – подтвердил и Енот. – С такими байками мы себе перегадим всю малину. Ты, что ли, на подходе? – обратился положенец к широкоскулому приземистому арестанту лет тридцати пяти. – Ну, валяй. Только не дави на жалость. Тут у каждого своих проблем – выше крыши. Про что гнать-то будешь?
– Про Алтай, – сообщил арестант кратко.
– Бродяжил там, что ли?
– Ну, не то чтобы…
– Рассказывай про не то чтобы.
Рассказ алтайского странника
ДЕЛО, ЗА КОТОРОЕ Я РЕЧЬ ВЕДУ, было не по этому сроку, а в 92-м году. Размотал я свою положняковую пятилетку [68] за отличие на слесарном [69] фронте (я всё больше по хатам специализуюсь) и выкатился на волю, как колобок. То есть кругом голимый шаромыга. Из одёжи – гады [70] лагерные да роба с убогими шкирятами [71]; вольное-то барахлишко я ещё на киче вкатил [72]… У тебя что, батон крошится [73]? На хер бы мне упало к воле зэковский прикид готовить?! Вот когда я на зону заплывал, братва, конечно, сразу нулёвкой [74] подогрела, аж два чёрных костюмчика… А по концу срока я робу свою центровую [75] парням оставил. На фиг она мне, говорю, меня свободка оденет не хуже козырного фраера.
Уходил я с дальняка [76]… Не из сортира, мудило ты тряпошное! Командировка [77] наша была вдали от городов, у бабая на хую. Так что красоваться не перед кем. Но и чмуриться тоже ни к чему, шлындать, как обмылок. Отъехал я подальше от родимых мест, выломился на сельской трассе, пора, мыслю, вбиться [78] во что-нибудь путное, фасон придавить.
Потопал по-над лесом, по-над полем, вольным духом раздышался. Лето, птички божии щебечут, ёжики шуршат и другая тварь… Короче, набрёл на один посёлок. Место симпатичное и, главное, тихое. Я днём туда не стал переть внагляк. Зачем народ тунгусский шебуршить. Да мне по фигу, какой они там нации, у меня по географии трояк! Косоглазые, короче. Я не чурка, я башкир! Потомок Салавата Юлаева, понял? А ты – потомок бабуина. Не, а чего он меня сбивает? Зарядите ему кто-нибудь в торец [79].
В общем, дождался ночи и вошёл, как Бонапарт в деревню Бородинку. Натихую порыскал, надыбал ихний местный лабаз. Слышь, сеанс! Ни тебе охраны, ни сигнализации… Шоколад! Замок – серьга гнилая. Я его даже ковырять не стал, через шнифт [80] с тылу занырнул. Спичку засветил – мама моя женщина! Гуляй, Вася, ешь опилки, я директор лесопилки… Не первый раз сельпо бомблю, но обычно совсем уж с голодухи. Чего там ловить – сплошная борода [81], фазанья ферма [82]. А тут – Колорадо! Ну, Эльдорадо. Братва, кто сюда Профессора пустил?! Он ВалькУ слова не давал вякнуть, теперь ко мне вяжется! Сгинь, овца, пока при памяти!
60
Туча – базар, рынок.
61
Тихарь – сотрудник милицейского взвода по отлову карманников.
62
Нарком – наркоман.
63
Чистодел – уголовник, совершающий «чистые» кражи, без насилия и убийств.
64
Кожа – портмоне, кошелёк.
65
Зелёнка – военная форма.
66
Цветной – сотрудник милиции в форме.
67
Литер – лейтенант.
68
Положняковая пятилетка – пять лет лишения свободы, положенные по сроку.
69
Слесарь – специализация квартирного вора (во время совершения преступления выдаёт себя за слесаря).
70
Гады – тяжёлые лагерные ботинки.
71
Шкирята, шкеры, шкары – брюки.
72
На киче вкатил – проиграл в тюрьме (СИЗО).
73
Батон – голова; батон крошится – с головой не в порядке.
74
Нулёвка, нулевый – новый.
75
Центровой – отличный.
76
Дальняк – так называют не только туалет, но и колонию, которая находится в глуши, вдалеке от крупных населённых пунктов.
77
Командировка – колония.
78
Вбиться – одеться во что-то.
79
Зарядить в торец – ударить в лицо.
80
Шнифт – здесь: окно.
81
Борода – пустое дело, нет ничего.
82
Фазан – пустое, бесполезное дело; обман.