Потерянный дом, или Разговоры с милордом - Житинский Александр Николаевич. Страница 113

– А прописка?! – вскричал автор. – Держу пари, милорд, что ни одному из моих соотечественников никогда не доводилось прописывать у себя иностранных классиков, прекративших бытие два века назад!

– В чем же сложность? – спросил милорд.

– В отсутствии паспорта и полной невозможности его получить.

– Почему?

– Кроме меня, некому удостоверить вашу личность.

– А Мишусин?

– После того, как мы с ним обошлись?

– А Свифт, Смоллет, Филдинг?

– Для нашего паспортного стола свидетели эти столь же ненадежны, сколь и эфемерны.

– Что же делать? – растерялся милорд.

– Понадеемся на случай, – ответил сочинитель, и забавная мысль мелькнула у него в голове. – Кстати, как звали вашего папу?

– Сэр Роджер.

– Значит, русский эквивалент... Родион? Вы не возражаете?

Милорд лишь пожал плечами, давая понять, что он не желает участвовать в обсуждении никчемных вопросов.

Через час соавторы уже ехали в трамвае, приближаясь к дому на Безымянной. Автор держал на коленях пишущую машинку и портфель с черновиком, сидевший рядом милорд не выпускал из рук корзину с Филаретом. Пушистый хвост кота торчал из корзины, как диковинный цветок.

Понятно волнение, с каким подходил сочинитель к своему брошенному жилищу. Со времени его бегства дом так удачно был вписан в систему старых домов, что найти его оказалось делом нелегким. Автор невольно вспомнил о Демилле, втайне ему посочувствовав, ибо теперь, без поддержки сочинителя, Евгению Викторовичу трудненько будет отыскать этот подштукатуренный и подкрашенный под старые здания фасад. Впрочем, Бог с ним, с Евгением Викторовичем! Теперь надо было думать о себе.

Автор повернул ключ в замке, толкнул дверь и... застыл на пороге своей квартиры, пораженный разгромом внутри. Повсюду валялись пустые бутылки, постель была грязна и всклочена, мебель перевернута... По счастью, не были разворованы книги, по крайней мере, на первый взгляд. Сочинитель испытал досаду на себя: живописуя ужасы кооперативной жизни последних месяцев, он не пощадил и своей квартирки, заселив ее преступным элементом, и вот теперь вынужден был расплачиваться за халатность воображения. Что стоило заселить собственную квартиру хотя бы нуждающимися студентами! Но нет, не догадался.

– Гиперболы и метафоры мстят сочинителю, – заметил милорд, осматривая интерьер.

Они принялись за уборку, и уже через час квартира вновь обрела жилой вид; на кухне стояло блюдечко с молоком для Филарета, а соавторы пили чай, готовясь к ответственному делу – разговору с собственным персонажем.

Пикантность ситуации заключалась в том, что Игорь Сергеевич Рыскаль, выдуманный сочинителем от подметок сапог до козырька фуражки, являлся, тем не менее, комендантом дома со всеми вытекающими отсюда полномочиями. Он зависел от сочинителя как персонаж, автор же зависел от него как гражданин. Получающаяся путаница напомнила сочинителю один из рассказов Марка Твена, где герой оказывается собственным дедушкой, и он попытался мысленно набросать сюжет предстоящего разговора, чтобы избежать неожиданностей.

Майор Рыскаль встретил соавторов в Правлении за столом под портретом Дзержинского. Сочинитель не без удовольствия обозрел материализовавшиеся плоды своей фантазии: несгораемый шкаф в углу, карту города на стене, утыканную флажками и фишками. Заметил он и несколько деталей, не учтенных его авторским воображением, среди них бронзовый бюстик Ленина, коим придавлены были бумаги, лежавшие с краю стола.

Рыскаль поднял голову («воронье крыло» на месте!) и внимательно оглядел посетителей.

– Здравствуйте, Игорь Сергеевич, – сказал автор проникновенно.

– Добрый день. Садитесь, пожалуйста... Чем могу служить? – майор указал на стулья.

Соавторы чинно заняли места напротив майора по краям письменного стола.

– Игорь Сергеевич, я пришел исправить ошибку, – начал сочинитель. – Дело в том, что в ваших документах я значусь зарегистрированным бегуном, в то время как я – прописанный летун.

Он назвал свою фамилию и номер квартиры, и майор, нимало не удивившись, полез в сейф, откуда вынул амбарную книгу. Там в алфавитном порядке были записаны все кооператоры с указанием необходимых данных: возраста, профессии, места работы.

– Ну, и где же вы были раньше? – спросил майор, ознакомившись с записью.

– В творческой командировке, – не моргнув глазом, соврал автор. Впрочем, не совсем и соврал.

– Странно получается... – скучным голосом начал майор. – Ваш дом подвергается такому, можно сказать, катаклизму... (При этих словах Рыскаль покосился на милорда.) А вы где-то в бегах, вместо того чтобы своим пером, можно сказать, помогать в беде. Не понимаю... Мы тут вынуждены охранять вашу квартиру, следить, чтобы ее не обворовали. Ее не обворовали, кстати?

– Нет, – сказал автор.

– Ну, и какое у вас дело? – спросил майор.

– Во-первых, я пришел известить вас, что вернулся. С порядками в кооперативе я знаком...

– Откуда? – подозрительно спросил Рыскаль.

Знал бы он, что сочинитель потратил немало восхитительных минут на разработку этих самых порядков! Но ведь не поймет Игорь Сергеевич, и правильно сделает. Это соавторам – баловство и роман, а ему – служба.

В этот миг, спасая автора, отворилась дверь штаба, и на пороге возник бравый дворник Храбров в синем комбинезоне и сапогах – бородатый и пышущий здоровьем.

– Игорь Сергеевич, бак номер три переполнен, надо ускорить очистку, – с ходу доложил Храбров.

– Хорошо, я позвоню, – кивнул Рыскаль.

– И еще – Завадовский бузит...

– Погоди, Сережа, – Рыскаль указал глазами на посетителей, давая понять, что разговор о Завадовском неуместен.

Дворник уселся в углу.

– А во-вторых, – без паузы вступил сочинитель, желая как можно дальше увести майора от выяснения своей осведомленности, – я хотел бы, чтобы у меня временно пожил мой родственник.

Он указал на милорда. Мистер Стерн учтиво поклонился.

– Знакомьтесь. Лаврентий Родионович, – представил соавтора сочинитель.

– Очень приятно. Рыскаль, – сказал майор.

– Он приехал из... Житомира, – продолжал сочинитель, некстати вспоминая, что какой-то литературный герой уже приезжал к кому-то из Житомира.

– Трудный вопрос, – замялся майор, поглаживая «воронье крыло». – Условия у нас больно... У вас ведь однокомнатная?

Майор выразительно посмотрел на автора, как бы говоря: разве вы не понимаете? пустить постороннего! это же разглашение!

– Вы имеете в виду бытовые неудобства или способность вашего дома к перелетам? Ни то, ни другое меня абсолютно не волнует... – рассмеялся милорд. – У одного моего друга летало целое государство!

Майор помрачнел и, не говоря ни слова, полез в ящик письменного стола. Оттуда он вытащил две одинаковые бумажки и протянул одну автору, другую милорду. Это были бланки подписки о неразглашении.

– Заполните, – сказал он.

Соавторы синхронно заполнили бланки, будто занимались этим с рождения.

– Прописывать официально вас не будем, Лаврентий Родионович, – понизив голос, сказал майор. – Думаю, вы вникнете в наше...

– Да я и паспорт не захватил из этого... – охотно подхватил милорд.

– Из Житомира, – подсказал соавтор.

Рыскаль придвинул к себе общую тетрадь, на обложке которой крупными буквами было написано: «Пустые». Он перелистнул ее и нашел страничку с номером 284. Там было написано: «Хозяин отсутствует по неизвестной причине». Рыскаль зачеркнул эту запись и сделал новую: «Квартира занята хозяином».

– Кстати, о птичках, – подал голос из угла Храбров. – Тридцать третья уехала, Игорь Сергеевич. Пометьте... Ключи сдала.

Он вытащил из кармана связку ключей, позвенел ими.

– Опять двадцать пять, – огорчился майор. – Кто там?

– Андреева Элла Романовна, дизайнер.

– Как?

– Художник-оформитель, – поправился Храбров.

– Причина? – Рыскаль нашел страничку с номером 33, принялся заполнять.

– Завербовалась в Воркуту на два года. Мебель вывезла к матери. Против временного заселения не возражает. С условием последующего ремонта...