Кафедра - Житков Андрей. Страница 12

— Старуха забыла их где-нибудь, с ее-то памятью… — сказала Ольга Геннадьевна, вздохнув.

Митя посмотрел на ученого секретаря с любопытством. Одно дело, когда Маркуша позволял себе называть Зою Павловной “Зосей” и “великой старухой” — в этой показной грубости было какое-то странное, неподдельное уважение, другое — любимица Киреевой, которая всегда ее поддерживала и заискивающе смотрела в глаза.

— Придется снова набирать. Быстренько-быстренько, Митя, ученый совет ждет! — закричала Игонина.

— Ольга Геннадьевна, вы не волнуйтесь, у меня все уже набрано. Только распечатать, — Митя поспешно “закрыл” свой пасьянс, нашел в редакторе нужные файлы.

Когда торопишься и нервничаешь, перестает получаться — таков закон подлости. Принтер зажевал бумагу с характеристикой, и Мите пришлось ее выковыривать из валиков.

— Митя, что вы копаетесь! — Ольга Геннадьевна все больше нервничала, и эта нервозность передалась ему.

— Сейчас, сейчас, одну минуточку! — извлекая клочки бумаги, он весь вывозился в краске.

Игонина убежала, и принтер, наконец, заработал. Через минуту бумаги были готовы. Митя положил их на край стола и стал ждать. Но Игониной все не было. Прошло десять минут, пятнадцать. “Что там у них случилось? А, впрочем, что могло случиться? Переизбрали без бумажек. “Поздравляю, Зоя Павловна. Ваша кафедра и дальше будет зарабатывать валюту для государства, только преподавателям ее не видать, как собственных ушей.”— съязвил он про себя. — Что за суета вокруг пустого места? Кафедру вам надо? Зачем? Покрикивать на подчиненных, портить себе настроение по пустякам? Конечно, большой прибыток, уважение седых стариков и льстивые речи,”— обычно философствовать он начинал не спроста — хотелось хорошего косяка в удобном кресле. Но нет, сейчас было нельзя. Придут возбужденные, радостные, заставят бежать за пирожками, кипятить чай. Праздновать будут… Митя стал считать доходы от “кораблей” за неделю — получилось совсем немного. Студенты, сдав сессию, разъезжались по домам, разбредались по практикам, оставляя после себя шпаргалки в аудиториях, надписи на партах, пивные бутылки в холлах и коридорах. Исчезали. Нервные, измученные книгами абитуриенты, которые скоро придут им на смену, заполнят весь университет в поисках подготовительных курсов, репетиторов и консультаций, — они ни клиенты, так — отстой — вздрагивают от каждого вопроса, пугливо смотрят, будто ты, по крайней мере, ректор, не зная, как себя вести. Если и найдутся среди них любители “чуйской долины”, то их будет немного, да и риск с незнакомцами большой… Митя подумал, что на лето должен подыскать какую-нибудь денежную халтуру. Может, податься на строительство коттеджей, штукатурить, малевать? Во время учебы он дважды ездил в стройотряды — выходило неплохо. Конечно, не так, как с травой. Но это уж на крайний случай, когда совсем есть нечего станет.

На кафедру вбежала Игонина. Ее прическа была растрепана, лицо раскраснелось. Митя сразу понял — случилось что-то из ряда вон…

— Дмитрий, вызовите, пожалуйста, “Скорую”. Зое Павловне плохо, — едва переводя дыхание, попросила она как-то жалостливо и плюхнулась на стул.

— “Скорую?”— не сразу поверил Митя.

— С сердцем, — сказала Игонина и сама схватилась за сердце. — Там в ящике валидол.

Митя дал Ольге Геннадьевне упаковку валидола. Она зажала ее в руке, тяжело поднялась со стула, направилась к двери. — В зал Ученого совета. Ей шестьдесят шесть, знаете, нет?

— Знаю, — кивнул Митя.

Он стал набирать “ 03”. Дозвонился сразу же.

— Ну, а кто же знал? — спросила Ольга Геннадьевна себя в дверях и вышла.

Ее волнение передалось Мите. Он заходил взад-вперед, мучаясь неизвестностью, накручивая себя. Что там у них, как? Вышел в коридор посмотреть, не идет ли кто. Хотел спуститься вниз, в зал Ученого совета, но потом решил, что не может уходить с кафедры. Ну а вдруг кто позвонит? Вернулся, открыл окно пошире, достал из тайника уже готовый косяк-папиросу со скрученным концом. Жадно затянулся. Горячий дым обжег легкие. Митя закашлялся. Он торопливо докурил косяк, побрызгал дезодорантом, чтобы перебить запах. Закружилась голова, и Митя опустился в кресло. Перед глазами замелькали цветные фигурки калейдоскопа. Он не знал, сколько времени прошло, ему казалось — время остановилось.

Дверь распахнулась, вошел Маркуша.

— Что там случилось? — спросил Митя.

В ответ Маркуша зарычал и стал колошматить кулаками по столам, потом с разворота ударил по стене. Портрет Ломоносова слетел с гвоздя и грохнулся на пол. Звякнуло стекло. Маркуша взвыл от боли и стал трясти отбитой рукой.

— Съели бабу, Борменталь, съели! Ну ведь сука какая, все тихой сапою, без мыла в жопу влезет! — рука не проходила, и Маркуша принялся дуть на кисть.

— Да что случилось-то? — переспросил Митя испуганно — таким Маркушу он еще не видел.

— Что-что? Эти хорьки скрипучие вместо Зоси Игонину предложили,. Старухе тяжело, болеет, не может справиться. Ты видел, как старуха через ступеньки скачет? Конь с яйцами. Болеет она, как же! Она еще нас всех переживет! А эта молодая да ранняя — на кафедре все подмахивала, поддакивала. Ну хочешь, так скажи! Нет, втихушку проще. Ой, блин, кажется, руку здорово отбил. Ломит, как бешенная. В общем, у нас новая начальница, Борменталь. Напиться надо, вот что!

— А что с Зоей Павловной? Что с сердцем?

— Вот что, ты съезди, пожалуйста, к Киреевой, скажи Насте, что мама в больнице. Аккуратно только, пожалуйста, я тебя очень прошу, не пугай девку. Может, обойдется еще все.

Митя положил характеристику с выпиской на стол Зое Павловны, торопливо направился к двери.

— В какой больнице, Гера?

— Да хрен его знает?! Они же не говорят! Кардиология. Ох, я им, сукам, устрою! Я до ректора дойду! Я в министерство поеду! Они еще увидят небо в алмазах, падлы!

— Тебе самому в травму надо, — сказал Митя, глядя на опухающую руку Маркуши.

— Иди давай уже! — закричал на него Маркуша. — Сам как-нибудь разберусь! Я Игонину ждать буду, все ей скажу, что думаю! Пускай отказывается от кафедры, стерва! Такой бойкот объявим, мало не покажется! Ей что, жалко еще пять лет под Зосей походить?