Мера любви - Бенцони Жюльетта. Страница 50

Монахини подчинялись настоятельнице, которую звали Главной Дамой. После двух лет подготовки в монастыре каждая послушница получала жилище и смирялась с тремя правилами: бедность, молитва и работа. Во Фландрии многие вдовы и девушки, которых не могли выдать замуж, предпочитали монастырь бегинок обычным монастырям, поскольку его всегда можно было покинуть.

Лодка остановилась под мостом у главных ворот. Настоятель августинцев вышел и ударил в небольшой колокол. Он отсутствовал недолго и вернулся в сопровождении двух женщин в черных платьях с носилками в руках.

Стонущую, страдающую от беспрерывных схваток Катрин уложили на носилки. Когда Готье и Беранже вздумали взяться за ручки, одна из женщин остановила их.

— Мы сами позаботимся о ней, — спокойно сказала она. — Мы будем сообщать вам о ее здоровье.

— Бог отплатит вам за вашу доброту, госпожа Беатриче, — сказал отец Киприан, — и сделает так, чтобы вы не пожалели о ней.

— Мы бедны и зарабатываем на хлеб тяжелым трудом. Кто может желать нам зла? Ни один из недругов этой несчастной женщины, даже если он и узнает о ее местонахождении, не посмеет проникнуть к нам с нечистыми намерениями. Я вам желаю доброй ночи, братья мои.

Деревянные ставни захлопнулись. Впервые за многие месяцы Готье и Беранже расстались с Катрин и теперь страдали от этого. Какое-то время они, не двигаясь, стояли перед закрытой дверью с глазами, полными слез.

— А если она умрет… — пробормотал паж. — И мы никогда уже ее не увидим?

Сан-Реми рассмеялся, смех его прозвучал неуместно. Обняв юношу за плечи, он сказал:

— Больше всего мне нравится ваш оптимизм! Вы все такие в Оверни? Это правда, что великолепного Арно де Монсальви нельзя назвать веселым малым.

— Вы знакомы с мессиром Арно?

— Мне выпала честь дважды видеть его в сражении: один раз в Азенкуре, а другой — в Аррасе. Достойный соперник, настоящий воин и самый отвратительный характер, какой я когда-либо встречал.

— Пусть он сдохнет! — процедил Готье сквозь зубы. — Тем, что госпожа Катрин вынуждена почти ежедневно рисковать своей жизнью, она обязана только ему.

И чтобы немного успокоиться, он принялся неистово грести к монастырю августинцев.

Катрин ничего не слышала и не видела с тех пор, как ее вытащили из воды. Вернувшееся было сознание, снова угасло в потоке страдания, полностью овладевшего ее телом. От падения болел каждый мускул, начавшиеся роды заставляли женщину корчиться, словно на раскаленной решетке. Ее разорванное чрево превратилось в сплошную острую боль. Больную перенесли, раздели, смыли кровь, уложили в кровать. Но это нисколько не облегчило ее страданий. Катрин не в состоянии была слушать, разговаривать, думать… Муки были столь жестокие, что палач со своим топором, появись он вдруг, показался бы ей ангелом-спасителем.

Сквозь туман слез, застилавших глаза, она замечала очертания черных и белых фигур, которые двигались взад и вперед, иногда останавливались рядом с ней. Тогда она ощущала свежесть на своем лице, сменявшую на мгновение обжигающие слезы, и запах трав, смешивающийся с удушливым запахом крови. Когда боль на минуту стихала. Катрин, словно уставшее животное, погружалась в сон. Но передышка была короткой, и через несколько секунд сон исчезал, гонимый клыками хищника, пожирающего ее внутренности. Этот ад длился часами, страданиям, казалось, не будет конца. В глубинах ее помутившегося сознания свербила единственная мысль: она умерла, но из-за совершенного ею святотатства была обречена на вечные муки. Ей ведь не зря привиделся бородатый дракон с огненными глазами, спрятанными под черными густыми бровями, — он погрозил ей кулаком. Она изо всех сил пыталась оттолкнуть его, но руки ее вдруг сделались неподвижными, и суровый голос произнес:

— Это просто необходимо. Она должна это выпить, иначе никогда не освободится от бремени и может через час умереть.

Демоны, — теперь их было трое, — подошли ближе. Один сдавил ее руки, другой зажал нос, а третий пытался запихнуть ей что-то в горло, чтобы прекратить душераздирающие крики.

Катрин почувствовала, как теплая горьковатая жидкость полилась ей в рот и пропитала все внутренности. И потом уже не было ничего, кроме огромной черной волны, которая унесла ее в глубины небытия…

Ад сменился раем, свет победил мрак, и Катрин вместе с лучом солнца вернулась к жизни. Вокруг нее все было белым: кровать, простыни, балдахин, сквозь который пробивался яркий свет, разбудивший ее.

Катрин казалось, что она находится посреди прозрачной скорлупы, невесомого облака. Женщина почувствовала необычайную легкость. Еще вчера ее тело было подобно тяжелому носу корабля, обвитого тиной, который, порвав все путы, устремился в открытое море.

За балдахином послышался шорох. Испытывающая блаженство Катрин приготовилась увидеть ангела.

Появилась маленькая старушка в черном платье и белом фартуке. Голова ее была покрыта белоснежным фаем бегинок. Она изучающе посмотрела на Катрин и, заметив, что у больной широко раскрыты глаза, радостно улыбнулась. Отсутствие множества зубов ничуть не мешало приветливому выражению ее лица.

— Да будет благословенна святая Елизавета! — вздохнула она. — Вы проснулись! Как вы себя чувствуете? Катрин без труда улыбнулась ей в ответ.

— Спасибо, намного лучше. Но что я здесь делаю?

— Вы не знаете, где находитесь?

Повернув голову к окошку, Катрин заметила вереницу белоснежных домов, расположенных вдоль огромной поляны, сплошь усаженной деревьями и несметным количеством весенних цветов. В свежей траве виднелись нарциссы, фиалки…

— Это монастырь бегинок, не так ли? А вы одна из… Старушка присела в реверансе.

— Позвольте представиться: сестра Урсула. Вы нас так напугали.

— Но как я сюда попала?

Сестра Урсула подошла к небольшому столику, на котором были расставлены горшочки, медная ступка и флаконы. Она достала что-то из горшочка, положила в ступку и принялась растирать.

— Вас приняла Главная Дама, она вам и расскажет. Я не могу себе этого позволить.

Она быстро превратила содержимое ступки в порошок, бросила три щепотки в стаканчик, добавила что-то из флакона, все взболтала и протянула Катрин.

— Вы спасены, но теперь надо набираться сил: вы ведь потеряли много крови. Выпейте это. Потом я вам принесу молока и меда. К сожалению, из-за случившегося вы лишились ребенка, — грустно добавила она, заметив, что Катрин ощупывает живот и бока.

Фай-шелковая ткань.

Больная выпила приготовленное лекарство, упала на подушки и разрыдалась. Сокрушенно качая головой, добрая Урсула на цыпочках вышла из комнаты. Убежденная, что молодая женщина оплакивает ребенка, она и не подозревала, что та, напротив, плачет от облегчения. Но сказать такое этим святым созданиям было невозможно, они бы в ужасе сразу же выгнали ее из дома. Она столько перенесла, чтобы оторвать от себя не желаемый плод, в то время как достаточно было спрыгнуть в воду с крыши и избавиться от него. В жизни случаются порой странные повороты судьбы. Как не увидеть в этом Божий перст: ведь именно в монастыре бегинок, священном месте города, ей удалось избавиться от беременности.

С чувством глубокой признательности Катрин посмотрела на черно-белую вереницу бегинок, поднимающихся на паперть к вечерне. Их мягкие силуэты, казалось, бесшумно скользили над цветами и травой. Лишь хрупкий призывный звон колокола нарушал тишину, покой и гармонию, царящие в обители. Над маленькой синей крышей колокольни кружила чайка. Катрин благословляла муки, позволившие ей сполна насладиться этим чудесным возвращением к жизни. Давно ей не было так хорошо и спокойно.

Госпожа Беатриче, пришедшая к Катрин, обрадовалась, увидев свою подопечную сидящей в кровати с большой кружкой бульона. Прервав обрушившийся на нее поток благодарности, она улыбнулась.

— Приняв вас, мы лишь исполнили свой долг — над вашей жизнью нависла угроза. К сожалению, по нашим правилам было невозможно принять также и ваших слуг, но будьте уверены, что при каждой возможности мы сообщали им о вашем здоровье.