Сталин: операция «Эрмитаж» - Жуков Юрий Николаевич. Страница 12

2. Имущество материальной ценности, подлежащее выделению в Государственное хранилище ценностей РСФСР.

3. Имущество обиходного характера, где оно еще сохранилось.

Вследствие наблюдающихся за последнее время ликвидации церковного имущества органами местной власти путем неорганизованной продажи или передачи группам верующих, никакие изъятия и использование не могут быть произведены без разрешения на то Отдела по делам музеев и охране памятников искусства и старины или его органов на местах» [30]. Два месяца спустя появился второй декрет, уточняющий и разъясняющий второй и третий пункт предыдущего:

«О порядке изъятия церковных ценностей, находящихся в пользовании групп верующих. Ввиду неотложной необходимости спешно мобилизовать все ресурсы страны, могущие послужить средством борьбы с голодом в Поволжье и для обеспечения его полей, ВЦИК в дополнение к декрету об изъятии музейного имущества постановил: Предложить местным Советам в месячный срок со дня опубликования сего постановления изъять из церковных имуществ, переданных в пользование групп верующих всех религий, по описи и договорам, все драгоценные предметы из золота, серебра и камней, изъятие коих не может существенно затронуть интересы самого культа, и передать в органы Наркомата финансов со специальным назначением в фонд Центральной комиссии помощи голодающим» [31]. Тогда же, в феврале 1922 года, по всей стране началось то, к чему не раз прибегали и в Византии, и на Руси (при Петре I, при Екатерине II), – изъятие церковных ценностей всех без исключения конфессий – православной, католической, иудаистской…

Подкрепило такой шаг государства и воззвание патриарха Тихона, опубликованное «Известиями» 15 февраля.

«Учитывая тяжесть жизни для каждой отдельной христианской семьи вследствие истощения средств их, – писал Тихон, – мы допускаем возможность духовенству и приходским советам с согласия общин верующих, на попечении которых находится церковное имущество, использовать находящиеся во многих храмах драгоценные вещи, не имеющие богослужебного употребления (подвески в виде колец, цепей, браслетов, ожерелий и других предметов, жертвуемых для украшения святых икон, золотой и серебряный лом) на помощь голодающим».

С такими же призывами выступили и другие иерархи Русской православной церкви – епископ Вольский Иов, епископ Саратовский Досифей, а также видный руководитель старообрядческих общин в Саратове Яксёнов.

Однако местные власти, бездумно пытаясь сделать больше, чем от них требовали (или только для отчета), изымали церковные ценности без разбора. Потому специалистам Музейного отдела пришлось срочно спасать от головотяпства ретивых чиновников уходившие в лом произведения искусства, церковные реликвии.

Инструкция, подписанная 4 марта Н. И. Седовой-Троцкой, требовала руководствоваться главным принципом отбора: «Безусловно недопустима ликвидация ценностей, имеющих древность, кончая 1725 годом». Предметы культа, созданные позднее, подлежали изъятию лишь в том случае, если они не являлись высокохудожественными или не характеризовали развитие стилей. Столь же недопустимым объявлялось «нарушение целостности предметов и ансамблей, имеющих историко-художественное значение, как то: а) срывание древней басмы, цат и венцов с икон, крестов, царских врат, риз и т. п. предметов, которые они украшают; б) выемка камней и жемчуга из предметов», имеющих древность до 1725 года.

Еще одна статья инструкции пыталась предотвратить гибель историко-культурного наследия: «Древние храмы со своим внутренним убранством, старинными иконостасами, киотами, лампадами, паникадилами и т. п. предметами, составляющими в общем ансамбль художественно-исторического значения, должны остаться неприкосновенными» [32].

За четыре месяца сотрудники Музейного отдела успели побывать в 687 городах, селах, монастырях и отобрать там, а также и в самом Гохране, свыше 14 тысяч предметов из 24 тысяч изъятых. Возвращаясь в Москву, они отчитывались:

«Во многих городах, как то: Кириллов, Вятка, Сольвычегодск, Кострома, Смоленск, Нижний Новгород, Калуга, изъятие происходило неблагополучно, с нарушением инструкции ВЦИК и отказом подчиниться центральным властям. Например, в Боровском монастыре Калужской губернии изъятие происходило не только из церкви Божьей матери, но и из музея, причем вещи при перевозке набивались в мешки и ломались».

В соловецком Преображенском монастыре «ризы снимались небрежно, часто с повреждением живописи. Так, например, была разрушена фреска под входом в Преображенский собор» [33].

По краю пропасти

Сотрудники Музейного отдела выполняли не свойственные им контрольные функции с февраля 1921 года в течение 24 месяцев. За это время отечественные музеи пополнились неожиданными экспонатами. Потому-то и Н. И. Седова-Троцкая, и научное руководство отдела – Н. Б. Бакланов, И. Е. Бондаренко, И. Э. Грабарь, Н. Г. Машковцев, Т. Т. Трапезников, – и их менее именитые коллеги сочли, что самые тяжелые дни остались позади. Настало время наконец спокойно во всем разобраться, подвести итоги: что сделано, что еще предстоит сделать.

Итоги оказались более чем внушительными.

Впервые в истории страны была создана особая всеохватывающая государственная служба по делам музеев и охране памятников искусства и старины, с двумя центрами – московским и петроградским, с местными органами практически во всех автономных республиках, губерниях и даже в некоторых уездах.

Впервые поставили задачу исключить памятники из экономической сферы, использовать их лишь в научных и просветительских целях.

Начиная с 28 мая 1918 года, дня учреждения отдела, а точнее – с 25 октября 1917 года, когда Петроградский военно-революционный комитет назначил Б. Л. Мандельбаума и Г. С. Ятманова комиссарами по защите музеев и художественных ценностей, спасли от гибели, исчезновения за рубежом почти 500 тысяч картин, гравюр, рисунков, акварелей, лучших образцов мебели, фарфора, хрусталя, бронзы; взяли под охрану свыше двух тысяч образцов гражданского, оборонного, культового зодчества: дворцов, усадеб, особняков, кремлей, крепостей, церквей, соборов, монастырей.

Мало того, все эти богатства, объявленные национальным достоянием, находящимся под эгидой государства, в большей своей части сразу же стали доступными для всех. Дополнительно к существовавшим до революции 151 государственному, общественному и частному музею открылись еще 197 художественных, исторических, историко-бытовых, в том числе:

музеи-дворцы – Зимний, Меншиков, Строгановский, Шереметевский, Шуваловский в Петрограде; Гатчинский, Ораниенбаумский, Павловский, петергофские, царскосельские, Палей в его пригородах; ханский в Бахчисарае, Большой и Малый в Ливадии, Воронцовский в Алупке;

усадьбы-музеи – Абрамцево, Архангельское, Кусково, Мураново, Ольгово, Останкино, Остафьево, Отрада, Покровское-Стрешнево, Ярополец в Московской губернии; Выбити, Грузино, Марфино в Новгородской; Караул в Тамбовской, Михайловское в Псковской; музеи-монастыри – Донской, Иверский Валдайский, Иосифов-Волоколамский, Кириллов-Белозерский, Новодевичий, Новоиерусалимский, Пафнутьев-Боровский, Симонов, Саввино-Сторожевский, Успенский Александровский, Ферапонтов, Троице-Сергиева лавра, Оптина пустынь;

музеи-мемориалы – усадьба Ясная Поляна, дом в Хамовниках Л. Н. Толстого; дом в Ялте А. П. Чехова; дом в Клину П. И. Чайковского; квартира А. Н. Скрябина в Москве.

Много?

Разумеется! Особенно памятуя, что все это сделано в годы революции и Гражданской войны!

Но и работы на будущее, уже в мирных, спокойных условиях, предстояло не меньше.

Надо было продолжить обследование страны, выявить остававшиеся пока неизвестными либо без надзора специалистов памятники. Ведь экспедиции отдела, поездки его сотрудников затронули пока лишь европейскую часть России, да к тому же далеко не полностью. Урал, Сибирь, Дальний Восток оставались еще не открытым, не исследованным континентом, таящим сокровища искусства, реликвии старины.