Сталин: операция «Эрмитаж» - Жуков Юрий Николаевич. Страница 17

И все же призыв Микояна – не только наркома внешней и внутренней торговли СССР, но и члена Политбюро ЦК ВКП(б), человека, дошедшего почти до вершины власти, – пока оставался всего лишь благим пожеланием, до последнего дня работы съезда, до 19 декабря, когда и была принята резолюция о директивах по составлению пятилетнего плана развития народного хозяйства страны – документ весьма неопределенный, противоречивый по сути.

С одной стороны, он одобрял саму идею «левых» и Преображенского о необходимости ускоренной индустриализации; но с другой стороны, делая явную уступку интересам «правых», резолюция предлагала нечто иное: «Следует исходить не из максимума темпа накопления на ближайший год или несколько лет, а из такого соотношения элементов народного хозяйства, которое обеспечивало бы длительно наиболее быстрый темп развития».

Более определенно возобладала позиция «правых» в отношении источников финансирования индустриализации. И крестьянство, и новую буржуазию, нэпманов, решили пока не душить сверхналогами, а ограничиться для нужд развития экономики поступлениями прежде всего от экспорта. «Необходимо строить план внешней торговли с обязательной установкой на активный баланс» [44], – категорически требовала резолюция.

Утверждение «директив» по составлению пятилетнего плана, вернее, пока всего лишь его идеи, голой, ничем не наполненной схемы – в нем отсутствовали наиважнейшее, реальные цифры, конкретные будущие стройки, – неожиданно породило невиданный ранее энтузиазм. Индустриализация и то, что она должна была принести с собой, внезапно обрела десятки миллионов горячих и искренних сторонников.

Для всех без исключения большевиков, как «левых», так и «правых», выполнение плана означало свершение великой миссии, взятой ими на себя при вступлении в партию, претворение в жизнь заветов учителей – Маркса и Ленина, продолжение дела, начатого революцией 1917 года.

Для беспартийной, далекой от политики интеллигенции пятилетка означала скорее продолжение дела Петра Великого. Она позволяла возвратить отброшенную на несколько столетий назад татаро-монгольским игом, изолированную от западных соседей и всего мира православием страну в лоно европейской цивилизации, покончить с затхлым, провинциальным бытом, нравами, коренящимися в Средневековье и практически не затронутыми революцией.

Для исповедующих твердую государственность – и старых монархистов, националистов, и новоявленных евразийцев – пятилетка облекала в явь мечту о Третьем Риме.

Для крестьян, включая и вчерашних, недавно перебравшихся в города, ставших там рабочими, служащими, даже партийными работниками, пятилетка сливалась с проповедовавшейся христианством легендой о грядущем тысячелетнем царствии божьем на земле, в поисках которого не раз снимались с места целыми деревнями, устремлялись в неведомый путь ради достижения если не завтра, то хотя бы послезавтра, через год, земли обетованной. Для кого – Беловодья, для кого – града Китежа…

Теперь дело оставалось за «малым». Предстояло следующее:

отобрать из семи имевшихся у правительства два наиболее приемлемых варианта плана; их опубликовали только 15 декабря 1928 года;

выбрать, тщательно просчитав возможности страны, один из двух вариантов – минимальный или оптимальный; сделали это на расширенном заседании СНК и СТО СССР несколько позже, 26 марта 1929 года;

утвердить избранный – им оказался оптимальный, то есть максимальный – вариант плана; за него единогласно проголосовали на V съезде Советов СССР в мае 1929 года.

Но осуществление пятилетнего плана, вошедшего в историю как первый, почему-то начали отсчитывать с 1 октября 1928 года. Ну а подготовку, вернее, накопление валютных средств для претворения его в жизнь начали гораздо раньше; летом 1927 года, еще до созыва XV съезда партии, почти сразу после доклада Куйбышева и резолюции IV съезда Советов СССР, потребовавшей «в относительно минимальный исторический срок нагнать, а затем и превзойти уровень индустриального развития передовых капиталистических стран» [45].

Именно поэтому уже тогда все то, что еще только предстояло сказать Микояну на партийном форуме о решающей для индустриализации роли экспорта, стало как бы приказом – никем не отданным и, тем не менее, обязательным к неукоснительному исполнению. Во всяком случае, его начали ревностно исполнять – тем более что именно в тот год сложилась необычайно благоприятная ситуация на мировом рынке, лучшая для страны за все последнее время.

Обратимся к цифрам, характеризующим внешнюю торговлю СССР в середине 1920-х годов. И воспользуемся для того не традиционными статистическими ежегодниками (готовились они со слишком большим запозданием, что позволяло в принципе манипулировать данными), а оперативными сводками, которые регулярно публиковал еженедельник «Советская торговля», издававшийся Наркоматом внешней и внутренней торговли.

Так, во всяком случае, утверждал журнал [46]. Сам же нарком Микоян на съезде привел несколько иные, хотя и близкие цифры. По его словам, отрицательное сальдо в 1924/25 экономическом году составляло 164 миллиона рублей, в 1925/26 – 79 миллионов, а положительное в 1926/27 – 57 миллионов.

Так выглядела ситуация к началу осуществления пятилетнего плана.

Таблица позволяет увидеть, что советская внешняя торговля, несмотря на неуклонный рост товарооборота, переживала далеко не лучший свой период: за четыре года она лишь однажды имела положительное сальдо.

Рассмотрим и тот аспект внешнеторговых операций, который остался за пределами таблицы: что мы предлагали на мировой рынок, что там находило сбыт?

Как показывают вызывающие доверие данные, опубликованные все той же «Советской торговлей», почти половину нашего экспорта 1927/28, самого к тому времени неудачного бюджетного года, составляли: пушнина – 17 %, нефть и нефтепродукты – 15, 4 %, лесоматериалы (включая спички) – 12, 6 %. Во вторую по значимости доходности группу экспортных продуктов входили: яйца – 6, 4 %, масло – 6, 2 %, хлеб – 5, 4 %, лен и кудель – 3, 3 %, жмыхи – 2, 6 %, мясопродукты – 2, 5 %, марганец – 2, 2 % и сахар – 1, 6 % [47].

Но кроме того существовала и третья группа – так называемый «второстепенный» экспорт, на долю которого тем не менее приходилась четверть всего вывоза. Он включал такие необычные, даже неожиданные товары, как мездровый клей, минеральная вода, рога и копыта (да-да, те самые, которые заготавливал Остап Бендер и его компаньоны!), лавровый лист, раки, трепанги, орехи, мед, сено, солома, рогожи… Сюда же относился и антиквариат, точнее – произведения прикладного искусства из фондов немузейного значения.

Вернемся, однако, к таблице. Она, как и слова Микояна, дает четкое представление о том, что в канун осуществления пятилетнего плана страна оказалась весьма близкой к экономическому краху: колоссальные долги Западу, постоянная необходимость выплачивать проценты и давно уже поделенный мировой рынок, где для товаров из СССР помимо тех, что уже вывозились, места просто не было.

И все же Политбюро, правительство пошло на отчаянный шаг, поставило все на одну карту – на преобразование в кратчайший срок отсталой аграрной страны в индустриальную. Да еще за пять лет.

Именно с этой целью уже летом 1927 года советские торгпреды, прежде всего в Нью-Йорке, стали исподволь, очень осторожно, не давая никаких твердых обещаний, вести переговоры с ведущими фирмами: «Форд», «Дженерал моторс», «Мак-Ки», «Катерпиллер»; «Джон Лир», «Виккерс», «СКФ»… Начали изучать их предложения, прикидывая, которая из них могла бы дешевле других продать жизненно важные для страны предприятия и лицензии на выпуск продукции.