Сталин: операция «Эрмитаж» - Жуков Юрий Николаевич. Страница 44

Другой выгодный договор был подписан советской фирмой «Петролиа» 3 февраля 1930 года с итальянской государственной нефтяной монополией «Аджип» о поставках для военно-морского флота 250 тысяч тонн мазута, 75 тысяч тонн бензина и 25 тысяч тонн других нефтепродуктов ежегодно в течение четырех лет.

В Германии началось постепенное, но неуклонное вытеснение с рынка советской фирмы «Дерунафт». Во Франции решением Коммерческого суда департамента Сена 1 апреля 1930 года на фонды советского торгпредства и местного отделения Нефтесиндиката был наложен арест.

Пока еще находили сбыт за рубежом советские пшеница и ячмень, лес и лесоматериалы, несмотря на обличавшие СССР материалы, которыми пестрили европейские газеты. Все остальное оказалось никому не нужным – в том числе и антиквариат.

Всё на продажу

Покупателей даже на самые дешевые предметы старины и произведения искусства не находилось. Денег практически ни у кого не было. Вчерашние богачи – миллионеры, воротилы бизнеса США и Германии, Великобритании и Франции, – в считанные минуты оказывались нищими. Не стало и коллекционеров, которые уже сами начали распродавать свои собрания.

Андреева вынуждена была в письме из Берлина констатировать катастрофическое положение:

«Присланный товар, – писала она Хинчуку, – хотя и является реализуемым на германском рынке, но отнюдь не представляет собою материала для устройства одного хорошего аукциона, как это требовалось по условиям нашего договора с фирмой „Рудольф Лепке“, в копии еще раз прилагаемого.

Среди картинного материала всего 40 картин, которые могут идти на хорошем аукционе. Среди предметов прикладного искусства нет ни малейшего разнообразия, но все это больше предметы однородные, а нельзя же на одном и том же аукционе выставлять примерно 1.000 кресел, 50 столов, 50 люстр и т. д. Кроме того, почти все вещи требуют серьезной реставрации, что также потребует значительного времени…

Фирма «Р. Лепке» отказывается принять эту партию в покрытие аванса, что в силу вышеизложенного вполне объяснимо. Фирма в любой день имеет право по договору поставить нам срок возврата аванса, заявив об этом нам за пять дней до назначенного срока… Заложить имеющийся у нас антикварный товар в банках не представляется возможным, т. к. под произведения антикварного искусства, даже картины Тициана и Рембрандта, банки в настоящий момент денег не дают.<…>

Мы надеемся протянуть без предъявления нам срока уплаты до 31 марта, но самое положение может быть спасено только в том случае, ежели будет прислано нам на реализацию еще на 500 – 600.000 марок реальной стоимости несколько первоклассных объектов…» [118]

К тому же выводу пришел и Г. А. Самуэли, срочно направленный в Европу для уточнения положения на месте и поиска выхода из сложившейся ситуации.

«Результат несколькодневного моего пребывания в Берлине, – писал он в контору „Антиквариата“, – дал то, что я узнал, что вещи, находящиеся в настоящее время в нашем распоряжении, главным образом картины, являются ничтожными в отношении тех, которые имеются на складах у здешних антикваров. Каждый более-менее приличный антиквар имеет таких Рембрандтов, Ван-Дейков и т. п., которых мы никогда не видали и которыми каждый наш музей, не исключая и Эрмитажа, мог бы гордиться, причем, самое характерное – это то, что цены их, назначаемые за эти высокоценные картины, являются очень невысокими по сравнению с теми ценами, которые назначают нам наши эксперты за во много раз менее ценные картины.<…>

Положение после биржевого краха в Германии таково, что те самые слои, которые раньше покупали средний товар, в настоящее время перестали покупать, а покупают только крупнейшие коллекционеры и, конечно, только хорошие картины.<…>

Что вытекает из всего этого?

Если до сих пор нет нового выделения, то необходимо со всей силой форсировать его, но выделить только исключительно хорошие картины» [119].

Именно так работники Внешторга оценивали положение. Выход они видели только в срочном изъятии из музеев, но на этот раз – лишь наиболее ценного, самых редких полотен выдающихся, всемирно известных мастеров.

Трудно предположить, насколько далеко смогли бы зайти притязания Внешторга и насколько бы их удовлетворили власти, если бы не еще одно письмо из Берлина в Москву.

13 декабря 1929 года доктор Вольфенберг, глава «Кунстаукционхауз Рудольф Лепке», направил Хинчуку конфиденциальное послание:

«В русских музеях имеется большое количество предметов искусства, которые имеют огромное значение для культурного и искусствоведческого значения страны, так как русские музеи не только по количеству, но и по качеству значительно превосходят все другие европейские галереи. Для примера можно указать на то, что на одного мастера достаточно ряда произведений из различных периодов его творчества, и нет необходимости в том, чтобы для каждого периода было десять или больше произведений. То же самое имеет место в отношении гобеленов, мебели и т. д.

Несколько крупных международных коллекционеров, которым известны наши непосредственные отношения с Вами, обратились к нам с просьбой, не могут ли они купить через наше посредничество действительно выдающиеся произведения.

Мы купили бы соответствующие произведения искусства непосредственно у Вас и приехали бы с несколькими экспертами в Ленинград с тем, чтобы на месте урегулировать сделку. Таким образом была бы получена действительно крайняя цена без посредничества торговли, так как мы хотели бы получить обычную 7, 5-процентную комиссию» [120].

В своих вожделениях Вольфенберг оказался неодиноким: несколько раньше подобное предложение поступило из Австрии. Дважды напоминал о себе и Гульбенкян – настойчиво предлагал продолжить «деловое» сотрудничество.

Но опять, как и два года назад, никто не вспомнил о прозорливых предупреждениях, высказанных Тройницким, Ольденбургом, объяснявших, что такого рода продажи выгоды сулить никак не могут.

Наркомторг СССР воспринял как спасение информацию о предложениях неких людей, сохранивших свои миллионы и стремившихся поскорее обменять обесценивающиеся с каждым часом банкноты на самую твердую, всегда растущую в цене валюту – художественные ценности. Это, казалось, была последняя надежда без особых усилий, не заботясь о контршагах конкурентов, без выработки и подписания каких-либо соглашений получить давным-давно обещанную правительству и партии валюту. Ведь поставки промышленного оборудования, материалов, сырья из США, Великобритании, Германии, Италии возрастали с каждой неделей, и столь же быстро увеличивалась наша задолженность Западу. Чтобы предотвратить банкротство государства, валюта требовалась любой ценой.

Завороженные сообщением Вольфенберга, Андреева, Самуэли и Хинчук даже не попытались рассмотреть – хотя бы как гипотетическую альтернативу – возможность отказаться от продажи за рубежом произведений искусства тогда, когда цены на них упали до минимума. Они продолжали настаивать на продолжении изъятий из музеев – иначе пришлось бы признать ошибкой собственные предложения, уже облеченные в решения Политбюро, постановления правительства.

Руководителей Внешторга беспокоило лишь одно: насколько серьезны сделанные предложения, много ли удастся получить валюты за счет собраний Эрмитажа, других музеев и галерей страны. Для подстраховки они решили попытаться расширить круг тех богачей за рубежом, кто готов был пойти на подобные сделки.

Циркуляр, подписанный Хинчуком и направленный 19 декабря 1929 года торгпредствам СССР в Берлине, Париже и Вене, «Аркосу» в Лондоне и «Амторгу» в Нью-Йорке, заклинал:

«В Союзе мы в состоянии удовлетворить более широко спрос покупателей… Вы должны быть уверены, что не может быть такого положения, что покупатель уедет с жалобой, что мы в смысле вещей не дали ему интересующий его ассортимент… Метод посылки покупателей в Союз является сейчас важным для оживления реализации антикварных вещей, и я прошу Вас принять все меры, чтобы активизировать это дело» [121].