Победоносец - Жулавский Ежи. Страница 10

Однако от отдачи кровожадного приказа удерживала не столько здравая мысль военачальника, сколько отроду свойственная шернам лень. Надобно решиться, надобно кликнуть выворотней, да еще изволь им приказы отдавать!.. Мысленно он с наслаждением представлял себе, как играет пламя в ночном мраке, как звучит предсмертный хрип угодивших под нож, но лень было шевельнуться и вымолвить слово.

Он подремывал на широком ложе, набросив на блестящий густой мех мягкое красное покрывало; ноги с острыми кривыми когтями подтянуты под себя, ужасные шестипалые ладони укрыты под складками широких, перепончатых, нетопырьих крыльев. Рядом на медных треножниках курились изысканные благовония, шерн с наслаждением вдыхал пряный, одуряющий аромат. Затуманенный, сонный взгляд двух пар налитых кровью глаз устремлен к дверям, где, скорчась от холода, приятного господину, несли караул шестеро выворотней.

Подумалось, что уже полночь, пора бы смене и обозу быть на месте. И надо бы распорядиться, а все не хотелось. Выворотни с трудом и смутно понимали язык цветных пятен на белом фосфоресцирующем лбу шерна, а голос подавать уж и вовсе охоты не было. Расправил чуть занемевшие крылья, повел ими и с урчанием зевнул, распахнув беззубую пасть, окаймленную роговым наростом в виде широкого и короткого клюва с крючковатым зацепом посредине.

Выворотни напряглись, как свора хорошо выдрессированных собак, а один из них, детина по лунным меркам громадного роста, с сине-багровой шестипалой отметиной на щеке, вмиг оказался у ног господина и подобрался на полу, вопросительно заглядывая в налитые кровью бельма властителя.

— Смена прибыла? — промерцал ему шерн.

Выворотень, его звали Нузар, съежился, отчаянно заморгал и простонал:

— Господин…

Авий проскрипел:

— Тупица! Что псы, что люди, что вы — изволь голос вам подавать! Смена прибыла, я спрашиваю?

— Еще нет, господин, но уже на подходе.

— Дурак.

Повернулся на другой бок и велел подбросить в курильницы. Вывороти и с их человеческими — куда денешься? — легкими задыхались в невыносимом, густом дыму. Но не смели признаться в этом: срам не наслаждаться тем, что доставляет удовольствие высшему существу, самому шерну!

Тем временем Авий прикрыл подглаза, служившие для ближнего зрения, а дальнозоркие надглаза, в которых окружающие предметы расплывались в неясные пятна, устремил во мрак, предвкушая, каково налюбуется резней с высоты своей башни.

— Как прибудет смена, — скрипнул он, помолчав, — подожжете поселок.

— Может, не дожидаться? — чуть громче откликнулся Нузар, у которого разом вспыхнули глаза.

— Проглоти язык, пес, и слушай, что говорят. Вырезать всех. Разрешаю. Не доставлена дань. И так мне угодно. Крохабенну — псам на съеденье. Стар для меня, жесткое мясо. За полдня не размякнет. При нем там девка болтается… — Авий прищелкнул языком о роговой клюв.

— Ихазель ее зовут, — угодливо сунулся еще один выворотень, видать, из молодых, да ранний.

— Молчи, щенок. Может, от нее выворотни будут поумней, чем вы…

Вот как только прибудет смена…

Но смены все не было. Так и ночь прошла, и только ближе к рассвету двое шернов, дозор из приближенных Авия, доложили, что на море показались паруса буеров.

Наместник будто разом переродился. Вскочил, взмахнул тяжелыми крыльями и издал пронзительный визг, означающий то, что у людей именуется смехом.

— Пусть немного отдохнут и знатно погреемся. — Помрачнел. — Жаль, ночь кончается. Эх, ночью бы…

Стоявший у окна Нузар обратил к наместнику свою меченую рожу:

— Может, выйти навстречу, оказать помощь? Замок окружен. Кругом палатки под снегом. Всю ночь сторожили. Даже на льду посты расставлены.

Авий метнулся к окну и вгляделся дальнозоркими надглазами сквозь предрассветную мглу туда, куда указывал Нузар. И впрямь вокруг замка сплошным двойным кольцом замкнулись округлые сугробы, под которыми угадывались палатки. Тут и там курился дымок — значит, бодрствуют. Именно к этим сугробам со стороны замерзшего моря летели подгоняемые ветром крылатые буера шернов.

Наместник пристально вгляделся и вдруг весело разинул жуткий клюв:

— Не нужна твоя помощь. Струсили. Смотри!

Действительно, при виде несущихся буеров осаждающие разомкнулись, пропуская подкрепление в замок. Но то, что Авий почел за переполох в их стане, на деле было хитростью Ерета, который со своими людьми прикрыл самый важный участок — на льду против гавани, по небрежению не занятый солдатами первосвященника. Ерет опасался, что в случае ночного боя шерны этим путем могут выслать гонцов, чтобы поднять тревогу в своих заморских логовах. Проходу в замок небольшого отряда Ерет мешать не стал, но, как только тот проследовал, кольцо осады снова сомкнулось, чтобы из крепости никто не вырвался.

Тем временем рассвет приближался, и не успели припоздавшие шерны отдохнуть после трудов ночного похода, как на Теплых Прудах, в главном поселении человеческой лунной страны, закипело. Лучи восходящего солнца, скользя вниз по снежным склонам Отеймора, добрались до морского берега, и люди Ерета спешно покидали свои посты на льду, который вот-вот должен был начать трескаться, когда гонцы с севера дали знать, что Победоносец снялся с ночлега и вскоре окажется здесь, где его ожидает лунный народ.

Радостная весть мгновенно разошлась по поселку. А многие еще раньше, не дожидаясь наступления утра и не побоявшись мороза, чуть рассвело, повалили из домов на ближайший пригорок, откуда была видна заснеженная равнина. Солнце медлительно выныривало из-за моря, золотые лучи перебрались наконец через пологую возвышенность, к которой жался городок, и длинные тени ожидающих далеко-далеко простерлись по ровному полю, посланниками исстрадавшегося народа стелясь под ноги близящемуся.

А он шагал лицом к восходящему солнцу по тающему снегу, по рвущейся сквозь него охочей пожить лунной зелени, сам светлый и сияющий как солнце, радуясь яркому утру после долгой ночи и предвкушая, как услышит рокот прибоя на морском берегу. Молодой, отважный, бодрый, он радовался жизни и своему удивительному приключению, начисто позабыв о сомнениях и унынии, терзавших его накануне вечером и всю ночь, которой, казалось, так и не будет конца.

И нынче вовсе нетрудной представлялась ему неволей взятая на себя роль, которая вчера (ах, это вчера, отдаленное на целых две земных недели!) представлялась таким пугающе тяжким, невыносимым бременем. С едва ли не детской радостью в сердце, которому еще не исполнилось тридцати, он тешил себя мыслью, что явился сюда юным победоносным богом, посланцем далекой звезды, который освободит и осчастливит лунный народ, а потом улетит на родину через бездну пространства, провожаемый как благодетель, навеки запечатленный в здешней памяти народной. Представлялось, как когда-нибудь, возвратясь на Землю, он укажет на ясный восходящий месяц и скажет: «А я там был, совершил там доброе дело, и теперь там, в небесной вышине, благословляют мое прозвание». В этот час как-то само собой разумелось, что такого выдающегося поступка, как межпланетный перелет, вполне довольно, чтобы возыметь право отождествиться с образом избавителя из многовековой легенды, а с этим правом принять на себя и обязанность по мере сил осуществить то, чего от этого избавителя ждут. А и впрямь — разве не видится перст судьбы или воля провидения в том, что именно он добрался до Луны, где ждали, дождаться не могли чудо-богатыря Победоносца со звезды небесной?

Вот о чем думал он, шагая берегом ручья, сбросившего ледяные оковы, ступая по диковинным травам и цветам, торопящимся жить после ночного обморока, и сердце через край полнилось гордостью, а в жилах гудела куда как уверенная в себе мощь. Он улыбался семенящим рядом «гномикам» и вместе с ними радовался восходящему солнцу нового дня. Он, как и все люди веселого нрава, был само добродушие, он дружески заговаривал с теснящимися вокруг малявками, улыбался женщинам, и даже на горемычную Неэм, которая с минуты своей ужасной исповеди ни на шаг от него не отходила, жалась к ногам, как собачонка, нынче он посмотрел иначе. Нынче он жалел ее и, уверенный в собственных силах, радовался, что с его приходом настал конец всевластию шернов и такому издевательству над людьми. С этой мыслью он улыбнулся женщине, видя, как она норовит поймать его взгляд, и погладил ее по голове.