Ожерелье для дьявола - Бенцони Жюльетта. Страница 38

– С королевой!

Ферсен уже погрузил лицо в таз с водой, но после этих слов выпрямился с такой резкостью, что пролил полтаза на пол, но когда его полуиспуганный, полуразгневанный взгляд поймал непроницаемый взгляд Жиля, то он вмиг протрезвел.

– Я правильно тебя понял? Что ты осмелился сказать?

Турнемин схватил полотенце и бросил его Ферсену. Тот, не отрывая взгляда, ощупью нашел его.

– Ты очень хорошо и правильно понял, Аксель. Сегодня вечером у тебя свидание с королевой Франции. Не говори мне ничего, я тебе не поверю. Или тогда скажи, что граф Эстергази не приезжал сюда вчера и ничего тебе не передал.

Но я же знаю, что он приезжал.

Решившись выяснить все до конца. Жиль еще раньше разумным образом навел справки у хорошенькой горничной отеля Луизон, к тому же ценившей диковатую прелесть Понго.

Появление этой самой Луизон с кофе на подносе, за которой следовал слуга с другим подносом, уставленным блюдами с серебряными крышками, прервало на мгновение этот разговор. Ферсен воспользовался этим, чтобы быстро вытереться, сбросить мокрую рубашку, надеть штаны и шелковый халат с большими отворотами. Он появился из-за ширмы и гневно пролаял слугам:

– Поставьте все на стол и вон отсюда! Да, найдите моего слугу Свена. Скажите ему, чтобы он согрел воду. И пусть не входит, пока я сам его не позову.

Луизон и ее спутник исчезли. Швед проглотил подряд три чашки обжигающего кофе.

Сидя в кресле перед окном, из которого видны были обозы и слышались мерные крики продавца рыбы: «Живые карпы! Покупайте живых карпов!» – Жиль был занят тем, что внимательно рассматривал безупречно вычищенные сапоги на своих длинных ногах, ожидая, когда Ферсен закончит свой кофе и полностью придет в себя. Что один, что другой, казалось, вовсе не торопились.

Видно было, что по мере того, как Ферсен обретал форму, он все больше и больше мрачнел. Зная его цельный, горделивый, волевой и недоверчивый характер. Жиль начал думать, что будет не так-то легко высказать те соображения, какие он подготовил ранее.

Внезапно швед оттолкнул от себя стол и вновь начал прерванный разговор:

– Теперь ты можешь мне сказать, от кого ты получил такую не правдоподобную информацию.

Меня удивляет, что едва удостоенный чести быть принятым в Трианоне, ты сразу присоединился к презренной партии сплетников.

Жиль нахмурил брови. Ему вовсе не понравился взятый Акселем тон, даже приняв во внимание его мрачное похмельное настроение и головную боль, и он не мог перенести это спокойно.

– Эта не правдоподобная, как ты говоришь, информация была перехвачена мной сегодня ночью в одной из рощ Трианона. Там два незнакомых мне человека, мужчина и женщина, очень заинтересованно обсуждали вопросы твоей частной жизни. Знаешь ли ты графиню де Ла Мотт-Валуа?

– Никогда не видел и не слышал о ней.

– Хорошо. Эта женщина очень предприимчива, очень хорошо владеет подобранными ключами, открывающими ящики секретеров, к которым не должна и близко приближаться. Во всяком случае, эта женщина тебя отлично знает и…

– Ты принес доказательства того, о чем только что мне сказал? – сухо и нетерпеливо оборвал его Ферсен. – Это все россказни.

– А это? Это тоже россказни?

Мелькнувшее в руках молодого человека полураскрытое письмо подрагивало теперь на компотнице, словно жило собственной жизнью. Ферсен схватил его, судорожно взглянул. Внезапно его лицо побагровело. Он поднял на Жиля взгляд, пылающий бешенством.

– Где ты это украл? – вскричал он.

В тот же миг Жиль вскочил. Он был на целую голову выше Ферсена.

– Если ты хочешь продолжать разговор, доставь мне удовольствие, возьми эти слова обратно! – холодным тоном приказал он.

Но Аксель в порыве кипящего гнева был вне себя.

– Почему это я должен брать их обратно? Ведь уже не впервые ты воруешь.

На этот раз Жиль побледнел. Его ноздри раздулись, взгляд голубых глаз стал цвета ледника под лунным светом. В нем не было гнева. Лишь внутренний холод леденил его чувства. Он ощущал, что в этот момент их дружба умирает. Может, он позднее и будет от этого страдать, но сейчас он был не в силах остановиться.

– В самом деле я украл это письмо, – заявил он спокойным голосом. – Я взял его у человека, которому это письмо передала его сообщница.

Она передала его некоему принцу, в личности которого я не уверен до конца. Однако тот намеревался использовать его в губительных для короны целях. А так как целью этой кражи было возвращение письма его автору, то я не нахожу этот поступок предосудительным.

Ферсен гневно пожал плечами.

– Теперь уже принц, да еще неизвестный. Как это все не правдоподобно! Ты был более изобретателен.

Жиль сжал кулаки, стараясь сохранить спокойствие до конца.

– А я знавал тебя более умным. То, что ты отказываешься признать твои… ненормальные отношения с королевой, отношения, оскорбляющие как королевское величие, так и честь человека, щедро осыпавшего тебя благодеяниями и продолжающего это делать, если принять во внимание последний дар для покупки королевского шведского полка; то, что ты отказываешься признать это, в конце концов, вполне естественно для тебя.

Я думал, что ты поймешь мои намерения. То, что я сделал, я сделал из чувства дружбы, из чувства признательности тебе за все, что ты сделал для меня, а также из чувства долга перед королем. Ответь же мне, хочешь ты выслушать все, что я хочу сказать тебе и затем отказаться от сегодняшнего безумного свидания?

– Нет, сотни раз нет. Не хочу больше ни единого слова слышать по этому поводу, – завизжал Ферсен в ярости, ослепленный гневом, в который его ввели слишком разумные слова Жиля. – Я не хочу больше слышать, как ты произносишь это слишком священное имя, как ты забрызгиваешь его грязью, проклятый бастард.

Кулак Турнемина обрушился словно катапульта на лицо шведа. Он рухнул на пол, тихо охнув, и точно в этот момент дверь открылась и в ней появился человек, словно сошедший с последней модной гравюры.

На нем был элегантный английский фрак тонкого драпа в синюю с серым полоску, серые штаны и шелковые чулки, также в полосочку в тон фраку, поверх высокого воротника был артистически завязан белый муслиновый галстук. Все это дополнялось девственно-чистыми батистовыми манжетами с плиссировкой, прической, походившей на фронтон дворца, и большой черной шляпой с полями, отогнутыми спереди и сзади.

Одетые в перчатки руки держали длинную трость черного дерева с золотым шаром наверху, которой он толкнул плохо закрытую дверь.

Арман де Гонто-Бирон, герцог де Лозен среагировал, как всегда, артистично. Однако на этот раз его величие было несколько подпорчено, поскольку швед рухнул прямо ему под ноги.

Какое-то мгновение он смотрел на него, затем высвободил свои восхитительные туфли с серебряными застежками и перенес внимание на другого гостя, занятого тем, что поправлял свой костюм после размашистого жеста.

– Очевидно, я помешал вам, – сказал он как обычно несколько напыщенно. – Счастлив вас

видеть, Турнемин. В таком костюме! Лейтенант королевской гвардии. Говорят, вы в большом фаворе у короля. Я же вам предсказывал это, помните? Вас ожидает блестящая карьера.

– Быстро же распространяются новости! – пробормотал Жиль.

Приход Лозена при таких деликатных обстоятельствах не доставлял ему особого удовольствия.

Тем не менее он поприветствовал его с большим изяществом. Лозен вынул из карманчика своего превосходного, плотного белого шелка жилета лорнет, водрузил его на нос, перед тем как согнуться над Ферсеном, не приходившим в сознание.

– Прекрасная работа! Техника безупречна! Я и не знал, что вы это практикуете. Поправьте меня, если я не прав, но что произошло? Эта идеальная дружба, служившая примером для всего экспедиционного корпуса, она дала трещину?

– А что вас заставляет это предполагать?

– Боже мой! Когда я вижу, как Кастор посылает в нокаут Поллукса, у меня естественно возникают вопросы.