Лунный парк - Эллис Брет Истон. Страница 17

Повсюду чувствовались вибрации безумия. Данные подтверждались пятидесятилетними исследованиями. Все перечисленные проблемы иллюстрировались диаграммами – кругами, шестиугольниками, квадратами, секторы которых были раскрашены в сиреневый, или белый, или серый.

Больше всего настораживали слабо акцентируемые выводы: преобразовать что-либо и придать этому положительный вектор нет никакой возможности.

При взгляде на все это невозможно было сдержать страх и восторг.

Подобные статьи оставляли ощущение, что выживание рода человеческого по большому счету проблема не такая уж и важная. Мы обречены. Мы это заслужили. Как я устал. (Что беспокоило Джейн помимо предстоящих съемок?

Просто дети копировали нашу мимику, которая последний месяц изобиловала недовольными гримасами.) Без вести пропадало такое количество детей, что это уже смахивало на эпидемию. С тех пор как я переселился сюда в июле, пропало с дюжину мальчиков – только мальчиков. Их фотографии наводнили интернет, на специальных сайтах постоянно обновлялась информация о ходе расследования, их торжественные лица глядели отовсюду, их тени шли по пятам. Я прочитал статью про очередного пропавшего бойскаута – третьего за текущий учебный год. Мальчик тоже был ровесником Робби, и его несмышленое ангельское личико украшало теперь первую полосу газеты. Но ни одного ребенка так и не нашли. Никаких тел в овраге или канализации, ни останков на отмели, ни подозрительных вещмешков, выброшенных на обочину шоссе, ни расчлененных трупов в лесу. Мальчики исчезли бесследно, и не видно было ни единого шанса, что кто-нибудь из них когда-либо отыщется. Следователи продолжали «усиленные поиски».

Родителей пропавших ребят убедили выступить по Си-эн-эн и придать своим детям побольше человеческих черт, чтобы смягчить похитителей, если они вдруг смотрят. Помимо возросшего рейтинга канала, эти пресс-конференции не дали никаких результатов, если не принимать в расчет напоминания о «необъяснимой вселенской злокозненности» (цитата из «Тайм»).

Предполагалось, что широкая огласка мобилизует добровольцев, но люди уже потеряли надежду – столько было пропавших, что большинство предпочло спрятать голову в песок и ждать, пока за этим кошмаром не придет кошмар попроще. Семьи пропавших мальчиков встречались при свечах, брались за руки, преклоняли, пораженные горем, головы и молились, хотя мне эти собрания больше напоминали спиритические сеансы. Несколько организаций предложили установить мемориальную доску, чтобы увековечить ужасные события. Учеников Бакли (частной школы, куда ходили Сара с Робби) просили посылать соболезнования понесшим тяжелую утрату родителям. Нам вменялось в обязанность разучивать и повторять с детьми один и тот же утомительный молебен: не разговаривай с незнакомыми, не слушай хорошо одетого вкрадчивого джентльмена, который ищет сбежавшего щенка; «Не молчи – кричи!» и «В школу, из школы – по одной дорожке» и «Сторонись клоуна». Основная идея – никому не верь, подозревай всех. Людям повсюду слышался детский плач. В классах для снятия напряжения лепили из пластилина. Нам рекомендовали всегда иметь при себе несколько недавних фотографий наших детей.

И теперь очередной пропавший бойскаут неизбежно спровоцировал вспышку тревоги, какую я испытывал каждое утро перед тем, как Робби и Сара отправлялись в школу, особенно в дни страшного бодуна или если я перебирал с кофе. Этот кошмарный сон наяву длился не более тридцати секунд, но после мне все равно требовалась таблетка клонопина: в школе беспорядки, детский шепот по мобильному: «мне страшно», а фоном как будто хлопают петарды, пуля рикошетом валит второклассника, беспорядочная стрельба в библиотеке, брызги крови на недописанной проверочной, красные лужи на линолеуме, кишки на парте, раненый учитель выталкивает оцепеневших детей из столовой, застреленный в спину охранник, девочка шепчет: «Кажется, в меня попало» и лишается чувств, прибытие машин Си-эн-эн, шериф, запинаясь, выступает на экстренной пресс-конференции, по телевизору мелькают сводки, «озабоченный» репортер докладывает последние новости с места событий, в небе зависают вертолеты, финальные моменты, когда стрелок вставляет себе в рот дуло «магнума», забитый людьми приемный покой больницы скорой помощи, импровизированный морг в спортзале, игровая площадка, затянутая желтыми лентами полицейских ограждений, а в итоге: винтовка 22-го калибра, пропавшая из шкафчика отчима, дневник, рассказывающий об отчужденности и отчаянии мальчика, который плохо переносил издевки, которому нечего было терять, элавил, [21] который не помог, или биполярное расстройство, которое не выявили, книга по черной магии, найденная под кроватью, «X», вырезанное на груди, и попытка самоубийства в прошлом месяце, кисть руки, сломанная о стену, ночи, проведенные в кровати за счетом до тысячи, домашний кролик, которого нашли вечером повешенным на крюке в стенном шкафу, – и наконец, завершающие кадры бесконечного медиа-марафона: приспущенный флаг, поминальная служба, сотни букетов, свечек, игрушек на лестнице, ведущей к школе, окровавленная рука жертвы на обложке «Ньюсуик», вопросы, пожимание плечами, гражданские иски, убийцы-подражатели, все то, отчего перестаешь молиться. И все равно самые жуткие слова слышишь из уст собственного ребенка: «Да нормальный он был, пап, такой же, как я».

Я не заметил, как Джейн вошла на кухню, не сказав ни слова хлюпающему носом, завернутому в простыню, согбенному над столом придурку. Она стояла у плиты спиной ко мне и ждала, пока в кастрюле закипит вода (она варила детям овсянку). Я попытался понять ее на уровне языка жестов, но у меня ничего не вышло. Тогда я снова приложился к столу со специальными углублениями для бутылок оливкового масла. Иноходью забрел Виктор.

Уставился на меня. «Как ты мне надоел, – думал пес – Придешь домой, там ты сидишь».

– Интересно, почему этот чрезвычайно невоспитанный золотистый ретривер лаял всю ночь? – спросил я, уставившись на собаку.

– Может, потому, что девятнадцатилетние студенты жарились в нашем гараже, – немедленно ответила Джейн, даже не повернув головы. – А может, потому, что Макинерни купался в нашем бассейне голышом.

– Не похоже это на… Джейстера, – без особой уверенности произнес я.

– А когда ты исчез, пришлось его вытягивать, – продолжала Джейн, – снастями.

– С какими еще Настями? – не сразу сообразил я. – Ах, снастями? – Беспечный вопрос – У нас же нет сетей, – тревожная пауза, – или есть?

– Я искала тебя, но ты уже вырубился в гостевой. – С деланым безразличием, взятым на вооружение с тех пор, как я переехал к ней.

– Я не «вырубился», Джейн, я ужасно устал, – вздохнул я.

– От чего же, Брет? От чего ты так устал? – спросила она уже напряженно.

Я сделал глоток.

– Пес горланит всю неделю, использует любой способ, чтобы привлечь к себе внимание. И знаешь, милая, это удивительным образом совпало с началом работы над романом, что ужасно меня смущает и наводит на подозрения.

– Да, конечно, Виктор против того, чтоб ты писал книги, – сказала Джейн, выключила плиту и повернулась к раковине. – Тут я целиком и полностью на твоей стороне.

– Ни разу не видел этого пса веселым, – пробурчал я. – С тех пор как я сюда переехал, он в нескончаемой депрессии.

– Ну, когда ты его недавно пнул…

– Так ведь он же пачку масла хотел сожрать! – воскликнул я, привставая. – И присматривался к буханке на столе.

– А почему мы говорим о собаке? – рявкнула она, повернувшись наконец ко мне лицом.

После сдержанной паузы я глотнул своего сока и прочистил горло.

– Хочешь зачитать мне права? – вздохнул я.

– Чего ради? – резко сказала она, отворачиваясь. – Ты все равно еще в коме.

– Вот и будет что обсудить у психолога.

Она не ответила.

Я решил сменить тему в надежде на более мягкую реакцию.

– А что это за парень пришел вчера Патриком Бэйтменом? – спросил я. – Тот, в костюме Армани, заляпанном бутафорской кровью.