Секреты Лос-Анджелеса - Эллрой Джеймс. Страница 39
Может быть, этот «странный тип» и рылся в Дюковом шкафу и примерял его одежду?
– Дальше.
– Да я больше ничего и не знаю. Вот все, что слышала.
– Опиши его.
– Да я его в глаза не видела.
– Кто тебе о нем рассказал?
– Да не помню я. Девки в баре болтали.
– Ладно, с этим разобрались. Теперь рассказывай про план Дюка.
– Слушайте, мистер, да какой там план! Обычный треп. Дюк был трепло еще то.
– Почему же ты раньше мне не рассказала?
– Знаете поговорку: «О покойниках или хорошо, или ничего»?
– Ясно. А ты знаешь, какие условия в женской тюрьме?
Синди, со вздохом:
– Ну ладно, ладно! Дюку взбрело в голову зарабатывать распространением порнухи. Можете себе такое представить? Толкать порнуху для извращенцев! Гадость! Да мы и не говорили про это, а только Дюк сказал, что да, это – серьезное дело, и все. А я больше эту тему не поднимала, потому что треп – он и есть треп. А теперь, может, вы отсюда свалите?
В Бюро что-то говорили о порнографии, соображает Бад. Вроде бы Отдел нравов над этим работает.
– Какая именно порнуха?
– Мистер, я же вам сказана: не знаю. Разговор был секунды на две, не больше.
– Ты отдашь Кэти деньги, которые тебе оставил Дюк?
– Вот еще добрый самаритянин нашелся! Отдам, отдам. Если б я сразу ей все деньги отдала, эта соплюшка сразу бы все угрохала на журнальчики с кинозвездами.
– Учти, я к тебе еще загляну.
– Вот обрадовали так обрадовали!
В первом же почтовом отделении Бад отправил всю наличность специальной посылкой в мотель «Орхидея», Кэти Джануэй, вместе с набором марок и дружеской запиской. Больше четырех сотен – для девчушки целое состояние.
Только семь часов. Надо как-то убить время, оставшееся до встречи с Дадли. Можно заглянуть в Бюро, зайти в Отдел нравов, посмотреть, не появилось ли чего нового на доске объявлений.
Порнухой занимается четвертый отдел. Кифка, Хендерсон, Винсеннс, Стейтис. Все докладывают: никаких следов. Подробный просмотр можно отложить на завтра – все равно, скорее всего, ниточка тупиковая. Бад зашел в Отдел по расследованию убийств, набрал номер «Кухни Эйба».
– «Кошерная кухня Эйба», – голос Стенса.
– Дик, это я.
– А-а… Проверяете меня, офицер?
– Кончай паясничать, Дик.
– Нет, Бад, это ты кончай придуриваться! Ты больше себе не хозяин. Теперь ты человек Дадли. Что ему от меня нужно, а? Не нравится, с кем я вожу компанию? Или хочет из меня стукача сделать, надеется, что я размякну и тебе проболтаюсь?
– Ты опять напился, напарник.
– Ис-клю-чительно кошерная выпивка! Слышь, передай Эксли: Утенок Дэнни хочет сплясать с ним еще раз. Я читал в газетах про его старика, про этот его долбаный Фантазиленд. Скажи ему, я приду на открытие. Скажи, утенок Дэнни приглашает сержанта Эда Эксли, говнососа гребаного, на первый танец!
– Дик, пойди проспись!
– Да иди ты! Скажи, Утенок Дэнни сперва собьет с него очки, а потом свернет ему ше…
– Дик, черт тебя дери!…
– Да заткнись ты, Бад! Я читал газеты, смотрел списки – кто работает над делом «Ночной совы». Ты, Дадли Смит, Эксли и вся Смитова гоп-компания. Ты, зараза, работаешь вместе с говнососом, который меня оттуда выкинул, делаешь с ним одно дело и думаешь…
Бад швырнул телефон в окно. Вышел на улицу большими шагами, зло пиная подвернувшиеся стулья.
После «Кровавого Рождества» его должны были вышвырнуть из полиции вместе с Диком.
Его спас Дадли.
А теперь Дадли продвигает в герои Эда Эксли. Требует, чтобы тот допросил Инес Сото и раскрыл дело «Ночной совы». Для Инес допрос – возвращение в ад; но кого это волнует?
«Ты больше себе не хозяин, – так сказал Дик. – Ты больше себе не хозяин. Теперь ты человек Дадли».
С этим Каткартом явно что-то нечисто. А значит, есть Шанс – пусть всего один из ста, – что бойня в «Ночной сове» не просто дело рук отмороженных грабителей. Если Бад раскроет это дело, то сможет оттеснить Эксли. И быть может, помочь Стенсу.
А это значит: если что-то узнает о порнухе – не делиться этим с Отелом нравов; скрывать найденные улики от Дадли.
ХВАТИТ МАХАТЬ КУЛАКАМИ. ПОРА ТЕБЕ, БАД УАЙТ, СТАТЬ НАСТОЯЩИМ ДЕТЕКТИВОМ. НАЧИНАЙ РАБОТАТЬ В ОДИНОЧКУ.
Страшное это дело. И темное. Ведь Дадли он обязан очень многим.
Дадли человек опасный. Опаснее самого Бада, хоть нет человека на земле, которого бы Бад боялся. Чертовски опасный. Особенно для тех, кто встает у него на пути.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Рэй Линкер ведет Эда Эксли по «Ночной сове», реконструирует ход событий.
– В общем, думаю, было все так. Эти трое входят и показывают стволы. Один человек берет на мушку официантку, поваренка и кассиршу. Бьет Донну Де Лука прикладом обреза по голове – вот здесь, возле кассы, мы нашли кусочек кожи с ее волосами. Она отдает ему деньги из кассы и из сумочки. Он заталкивает ее и Пэтти Чезимард в кладовку, по пути захватывает из кухни Гилберта Эскобара. Гилберт без боя не сдается – вот следы, тут его тащили, плюс обрати внимание на разбросанные по полу кастрюли и сковородки. Вот его бьют прикладом по голове: видишь, лужица крови обведена мелом? Сейф у них находится под стойкой. Одна из жертв его открывает – заметь монеты на полу. Гилберт продолжает сопротивляться, его снова бьют прикладом. Видишь круг на полу, где написано «1-А»? Здесь мы нашли три золотых зуба. Идентифицировали – всё точно, зубы принадлежали Гилберту Луису Эскобару. Здесь начинаются характерные следы, как будто тащили тело: старина Гил вырубился. Итак, подозреваемый номер один загоняет в подсобку жертвы номер один, два и три.
Они возвращаются в зал. Сегодня, три дня спустя, ресторан все еще опечатан, и возле окон по-прежнему толпятся любопытствующие. Пинкер не умолкает:
– Тем временем начетчики номер два и три обрабатывают жертв номер четыре, пять и шесть. Следы отсюда тоже ведут в подсобку, а битая посуда и остатки еды на полу говорят сами за себя. Невооруженным глазом не видно – линолеум очень темный, но под двумя столиками найдены лужицы крови: Лансфорд и Каткарт тоже получили прикладами по голове. Кто есть кто, мы выяснили по группе крови. Каткарт сидел за столом номер два, Лансфорд – за столом номер один. А теперь…
– Отпечатки пальцев с посуды снимали? – вклинивается Эд.
Пинкер кивает.
– В основном все смазано, только на тарелке Лансфорда остались два четких отпечатка. По ним его и идентифицировали – сравнили с отпечатками, сохранившимися в картотеке полиции Лос-Анджелеса. У Каткарта и Сьюзен Леффертс от рук ничего не осталось, по отпечаткам ничего не разобрать. Личность Каткарта установили отчасти по зубам, отчасти но тюремной медицинской карте, где описаны его приметы. Леффертс – только по зубам. А теперь смотри: видишь туфлю на полу?
– Вижу.
– Судя по всему, Леффертс рванулась за помощью к Каткарту, сидевшему за соседним столиком. Непохоже, чтобы они были знакомы или еще что – видимо, просто запаниковала. Начала кричать, и один из налетчиков заткнул ей рот пачкой салфеток, которые взял вот из этого ящика. Док Лэйман при вскрытии нашел эти салфетки у нее в горле: говорит, к тому времени, как началась стрельба, она, скорее всего, уже задохнулась. Итак, Каткарта и Леффертс тащат в ту же кладовку. Лансфорд идет сам: бедняга, должно быть, еще надеялся остаться в живых. В кладовке всех обыскивают, отбирают сумочки и бумажники – мы нашли в луже крови обрывок водительских прав Эскобара, а также шесть использованных берушей. у налетчиков хватило ума защитить уши.
Вот это в картину не укладывается, думает Эд. Такая предусмотрительность его цветным не по зубам.
– И все это сделали всего три человека?
– Как видишь, – пожимает плечами Пинкер. – А ты что, думаешь, кто-то из жертв знал кого-то из убийц?
– Понимаю, это очень маловероятно.
– Хочешь осмотреть подсобку? Если хочешь, пойдем сейчас: я обещал владельцу к завтрашнему дню освободить помещение.