В нужное время в нужном месте - Богданов Андрей Николаевич. Страница 23

И случилось это 25 августа. Удивительное совпадение. Ведь именно в этот день наш первый пандюк на деревню наехал. Само собой, что 25 августа объявили главным национальным праздником, который так и назвали – Пандов день.

– Да уж, что и говорить, классная история, – улыбнулся Маэстро. – А давай-ка, Бонифаций, лучше водочки тяпнем. Помянем бравого флибустьера-зоолога Карла Вампа. Без таких раздолдбаев-экспериментаторов, как он, жизнь станет отвратительно скучной... И никакого национального праздника у вас бы не было.

– История, Маэстро, не терпит сослагательного наклонения, – возразил я, но все-таки опрокинул рюмку за упокой души Карла Вампа.

– Не. Тут ты не прав, Бонифаций. Я с тобою не согласен. Почему это не терпит? Очень даже терпит. Если историю хорошенько наклонить, да попридержать – она и в сослагательной позе на славу поработает.

– Это как? А ты себе представь, Добрый Эльф, что было бы, если бы Анастасия не спасла Великий Новгород? Тогда бы многое изменилось.

3

– Например?

– Меня бы не было.

– И что с того? Извини, но на ходе мировой истории эта потеря не отразилась бы. Нашелся бы другой директор Бастилии, не сомневайся. Свято место пусто не бывает. Но для твой души приют наверняка бы нашелся. Правда, в каком-нибудь другом теле.

– Руси бы не было!

– Это да. Планета бы пустовала. Но раз нет людей, то нет истории. Понимаешь, Бонифаций? Сам предмет нашего обсуждения уже исчез.

– А на Земле?

– Что на Земле?

– Там бы точно все пошло наперекосяк. Как у Рэя Брэдбери, в этом... в рассказе... Как его... А! „И грянул гром“. Ну, эффект бабочки... Любая травинка, если вдруг не в ту сторону полетит, то получится цепная реакция, все повалится, как костяшки в доминошных конструкциях. Одно является следствием другого, другое причиной третьего, ну и так далее... В этом рассказе. Бредбери. Мужик бабочку раздавил, и будущее сильно пострадало. Так и все в этом мире. Любая мелочь может через века вылиться в катастрофу!

– Ха! Ты серьезно?

– Об этом все знают.

– Это, Бонифаций, не довод. Мало ли чего они там знают?

– Стоп. Ты, хочешь сказать, что если бы Великий Новгород не сбежал на Русь, а остался на растерзание опричникам, если бы не появилась Русь, если бы не возникли межпланетные переходы, то на Земле все было бы, как сейчас?

– Ну, не все. Мелочи всякие изменились бы, конечно. Но все более-менее достойные события остались бы на месте. Они изначально предопределены самим устройством мироздания. Как все есть, так и было бы. Мир от своей судьбы далеко уйти не может.

– Это как?

– Ну, вот, к примеру. (Если все до крайности упростить.) Тебе жена позвонила, мол, приезжай, немедленно, я ключи потеряла, в дом не могу войти. Изначальное устройство вашей семьи таково, что ты обязан или приехать, или найти любой способ передать жене ключи. Ты следишь за мыслью?

– Да. Моя задача – передать жене ключи.

– Именно. А как ты это сделаешь – совершенно не важно. На такси приедешь, на самолете прилетишь, на мотоцикле подкатишь, мальчишку какого-нибудь попросишь ключи отдать, через час это произойдет или через три часа – все это частности. Главное – у жены в руках будут ключи. Понял?

– Мысль твою понял. Но ты, Маэстро, меня все равно не убедил. А вдруг я тоже ключи потерял? Или в аварию попаду?

– Я же сказал, пример упрощенный. Че ты его дополнительной мутью грузишь? Ладно, ради тебя опущусь до еще более примитивного уровня. Ты, Бонифаций, извини, конечно, за вопрос... Ты в запое когда-нибудь был? Хотя бы в недельном?

– Ну, был...

– Отлично. Тогда ты поймешь. Если алкоголику необходимо похмелиться, он это обязательно сделает – он так устроен. Алкаш с похмелья – дикого упорства и неимоверной пробивной силы существо. Даже если нет денег. Даже если ноги переломаны. Он на карачках поползет, асфальт грызть будет, обманет, украдет, но в любом случае рано или поздно потребит какую-нибудь жидкость, содержащую алкоголь. Согласен?

– Да.

– Наконец-то! А чем именно алкаш похмелится – уже частности. Водкой, вином, пивом, самогоном, одеколоном, духами „Шанель № 5“, лосьоном „Огуречный“ или спиртом – совершенно неважно. Понял, Бонифаций?

– Кажется, да.

– Наконец-то! Но частности, повторюсь, могут варьироваться.

Допустим, Иван Грозный не повесил бы сына, а утопил. Или зарезал. Или костылем по башке треснул. Это – частности. Главное – убил!

Или коммунистический переворот. Он в России произошел бы не в сентябре 1920 года, как в нашей реальности а, скажем, в октябре 1917 года.

А царскую семью Романовых расстреляли бы не из пулемета на Красной площади, как нам известно, а из винтовок. Или перебили бы из револьверов в каком-нибудь подвале захолустного дома... Или повесили в Питере.

Или Пушкин. Александр Сергеевич. Поэт. Его бы на дуэли не Орловский застрелил, а бедолага Дантес. Но месяцем ранее.

Или война. Вторая мировая, она же Великая Отечественная. Тот же Рокоссовский вполне мог Берлин в мае взять, а не в июле.

Так-то, брат Бонифаций... Раздавленной бабочкой можно изменить лишь судьбу бабочки. Не более того. Господь Бог держит судьбу мира в ежовых рукавицах.

4

– Но тогда получается, что от меня ничего не зависит. Все роли уже распределены? И чего из кожи вон лезть, если я ничего изменить не могу?

– Можешь. Ведь у тебя, Бонифаций, есть свобода воли.

– Но ты же сам только что сказал, что все предопределено! Что я могу изменить? Какая же это свобода воли? Издевательство одно, а никакая не свобода воли...

– Ты, Бонифаций, внимательней слушай! Я сказал: „свобода воли“. Не путай ее со свободой действий.

– То есть?

– То есть как в армии. Дают приказ – ты его выполняешь. И ничего с этим поделать не можешь. Приказали бежать – беги, приказали стрелять – стреляй. Но! Никто тебе не может приказать любить стрельбу или ненавидеть бег. Твое внутреннее отношение к приказу и есть свобода воли.

– Несерьезно как-то... Ничего толком изменить я все равно не могу.

– Ты всегда можешь изменить самое главное – самого себя, свое отношение к происходящему. Именно для этого и дана свобода воли.

Это почти как в театре. Твоя душа – зритель, спектакль – твоя жизнь, тело – актер. А Господь Бог, естественно, режиссер, сценарист и владелец театра в одном лице.

И ты как зритель имеешь полное право решать, где аплодировать, где плакать, где смеяться. Кончается спектакль, закрывается занавес. Ты выходишь из театра. То есть умираешь и забываешь о просмотренном спектакле.

Потом получаешь приглашение на другой спектакль. И так далее...

А наскучит шоу – ха! – вставай и уходи. То есть стреляйся, вешайся, топись. Выбор богатый. Только вот незадача – Бог очень не любит, когда раньше времени зрители из зала выходят. За это он наказывает. Следующая роль твоему телу достанется третьесортная, завалящая...

– А ты? Ты же с собой покончил, а потом Анастасия тебя оживила. Волшебником сделала. Не такая уж и завалящая роль.

– Пока да. Грех жаловаться. Но спектакль еще не закончен. Кто знает, что в конце пьесы будет? Возможен любой гадкий сюрприз.

Но не будем о грустном... Давай, Бонифаций, не стесняйся, наливай еще водочки! Тут Захар мне давеча в кадушке грибочков маринованных белых притащил. Отменная закусь...

– Да, славные грибочки. Но ты это... Давай, продолжай. И зачем же я создан?

– Ты че, еще не понял?

– Нет.

– Чтобы реагировать на спектакль так, чтобы Богу было приятно. Чем точнее твоя реакция, тем скорее в первых рядах окажешься. А там и до постоянной работы в театре недалеко. Сначала – рабочим сцены, осветителем, вахтером, гардеробщиком, костюмером, гримером... Потом, может, Бог даст, и до завхоза дорастешь.

– А до режиссера-сценариста?

– Желающих дослужиться до режиссера-сценариста в нормальных странах типа России обычно в сумасшедших домах держат. Но на Руси, насколько я знаю, к подобным господам более трепетное отношение. С них ваши так называемые психиатры пылинки сдувают...