100 великих любовников - Муромов Игорь Анатольевич. Страница 121

Одетт стала его внутренним и внешним врагом. Но прежде Уэллс или Эйч-Джи, как его звали друзья, на Ривьере (в двадцати километрах от побережья) построил дом по собственным чертежам. Когда Герберт перевез туда Кеун, с которой собирался провести оставшуюся жизнь (ему было шестьдесят, ей – тридцать восемь), он понял, что его избранница оказалась женщиной ревнивой, циничной, болтливой, требовательной, тщеславной, подавляющей его своими капризами.

Тем не менее писатель выезжал по своим литературным и общественным делам в Лондон, не говоря уже о делах семейных и свиданиях с тремя сыновьями, с которыми всегда ладил. Уэллс был членом нескольких лондонских клубов; у него всегда по меньшей мере одна книга находилась в печати. Он встречался с мировыми знаменитостями – обедал с Черчиллем, завтракал с Бивербруком и Ротермиром, державшими в руках всю лондонскую популярную прессу. В его лондонском доме постоянно звонил телефон, однако секретарь ограждал писателя от назойливых посетителей, друзей, читателей, почитателей, влюбленных в него женщин, критиков и коллег.

С 1931 года Мура начала фигурировать то тут, то там, как «спутница» и «друг» Уэллса. Переписка их, когда они разошлись, становилась все более регулярной, в то время как отношения Герберта с Одетт близились к разрыву. Весной 1933 года он назначает Муре свидание в Дубровнике, где должен был состояться очередной конгресс ПЕН-клуба. На этом конгрессе они были неразлучны, а после его закрытия провели вместе две счастливые недели в Австрии.

Той же весной Уэллс снял квартиру в Лондоне. Однако Одетт не намеревалась оставлять его в покое и поместила в 1934 году в американском журнале «Тайм энд тайд» нечто вроде воспоминаний о жизни с фантастом, где утверждала, что великий писатель после каждой неудачи впадал в прострацию, а с ней поступил непорядочно: позабавился и бросил. Кеун утверждала, что Эйч-Джи опаснее для друзей, чем для врагов, что он груб, вульгарен, мелок, но воображает себя титаном.

Уэллс отомстил бывшей любовнице через четыре года, опубликовав роман «Кстати, о Долорес», в котором, в частности, писал: «Мужчина и женщина перестали понимать друг друга в новом мире, в котором мы живем, любовники обречены на мучительный и хитроумный конфликт двух индивидуумов». Герой романа убивает свою несносную подругу, а ей на смену приходит другая женщина, несущая возлюбленному покой и свободу.

В 1934 году Уэллс отправился в США, где беседовал с Рузвельтом, затем поехал в Советский Союз – на встречу со Сталиным. В Кремле Сталин выслушал гостя со скучающим видом, чем разочаровал писателя, мечтавшего стать связующим звеном между двумя руководителями великих государств.

Мура в это время ждала Уэллса в Эстонии. Герберт приехал из Москвы раздраженный, злой, обвиняя русских в предательстве. Любовники провели две упоительные летние недели на берегу прелестного маленького озера, после чего вернулись в Лондон. Мура поселилась в двух шагах от Уэллса. Она заявила, что останется с ним, но замуж за него не выйдет никогда.

Беатриса и Сидней Уэбб, старые друзья Уэллса, социалисты, знавшие его с молодости, и другие, начиная с сыновей Уэллса и их жен и кончая Бернардом Шоу, бывавшие в его доме во Франции, знавшие про разрыв с Одетт, были поражены. Беатриса писала в своем дневнике: «Шоу сказал мне, что Эйч-Джи озабочен и болен: он попал под очарование Муры. "Да, она останется со мной, будет есть со мной, спать со мной, – хныкал он, больной от любви, – но она не хочет выходить за меня замуж!" Эйч-Джи, чувствуя приближение старости, хочет купить страховку на дожитие, женившись. Мура, помня все его прошлые авантюры, отказывается расстаться со своей независимостью и со своим титулом. Нечему удивляться!»

На торжественном приеме в ПЕН-клубе в честь его председателя Герберта Уэллса Мура принимала гостей как хозяйка. Однажды она уговорила Уэллса разыграть друзей и устроить «свадебный банкет». Было разослано около тридцати приглашений. Когда гости собрались и выпили за здоровье и благополучие новой семьи, Мура встала и сказала, что это всего лишь розыгрыш. Таким образом она пыталась отвлечь друга от мрачных мыслей, посещавших его все чаще. Припадки бешенства разрушали его прежнюю репутацию великолепного остроумного рассказчика (его сравнивали с Уайльдом, Шоу и Честертоном). Бывший разведчик, журналист и писатель Локкарт восклицал: «Бедный Эйч-Джи! 1930-е годы были к нему жестоки. Он предвидел нацистскую опасность, которую тогда многие не видели. Он стал пророком и памфлетистом, и его книги в этом новом стиле не раскупались, как раскупались его романы, написанные в молодости и последующие годы. Он вообще был во многих отношениях настоящим провидцем, но у него было особое умение гладить своих лучших друзей против шерсти».

Вторая мировая война разрушила его ум, его живость и даже талант, и оставалась от прежнего в нем только эта физиологическая потребность иметь подле себя женщину – для отдыха, для наслаждения и игры, как он мечтал всю жизнь, а не для сцен, слежки, осуждения днем ночных наслаждений и признаний. Он был разбит тем фактом, что мир, не послушавшийся его «пророческих романов», шел к своему концу. «Он верил в добро науки, – говорил писатель Оруэлл, – а когда увидел, что от точных наук может иногда быть и зло, то потерял голову».

Нина Берберова в своей книге «Железная женщина» писала: «Он говорил о женских правах и был домашним тираном. Его план любви – потому что у него был в начале всякого сближения с женщиной план любви – был: любить, быть любимым, подчинить, научить слушаться, медленно и нежно начать нагружать ее своими делами – контракты, печатание рукописей, счета, переводы, издатели, налоги. (…) Назвать его отношение к женщине эксплуатацией или мужским шовинизмом было бы слишком упрощенно, это отношение было совсем в ином плане: он не эксплуатировал женщину, он играл с ней в эксплуатацию, и она отвечала ему игрой в рабыню, в подавленную его гением тень. Оба играющие в эту игру знали, что лишь играют в нее, не принимали ее всерьез, и у мудрого Уэллса, и у мудрой его подруги, как у людей, видящих в своих действиях реализованную ими выдумку, была радость от этой игры. Когда он перегибал палку (а он это делал часто) и начинал в самом деле пользоваться ее кротостью, атавистически пытаясь уже всерьез подчинить ее своим капризам, она уходила от него. И он страдал от этих разрывов сильнее, чем страдала она».

Уэллс умер 13 августа 1946 года (в сентябре ему должно было исполниться восемьдесят лет). 16-го он был кремирован. Пристли, выступавший когда-то на его юбилее, сказал у его гроба речь о «великом провидце нашего времени». После кремации оба сына – Энтони Уэст и Джордж Филип (Джип) Уэллс рассыпали пепел с острова Уайт по волнам Ла-Манша. По завещанию, составленному незадолго перед смертью, деньги, литературные права, дом были поделены между ближайшими родственниками – детьми и внуками; прислуга и близкие не были забыты. Муре же было оставлено сто тысяч долларов.

Когда в 1934 году близкий друг Уэллса, английский писатель Соммерсет Моэм спросил Муру, как она может любить Уэллса, этого толстого и очень вспыльчивого человека, она со свойственным ей остроумием ответила: «Его невозможно не любить – он пахнет медом».